Маленькая Луна (сборник) - Андрей Столяров

Я действительно немного поджимаю его, очищаю, прописываю самые невразумительные эпизоды, разворачиваю диалоги, придаю им естественный вид, добавляю в сюжет достоверные бытовые детали. Текст, разумеется, все равно не становится гениальным, но, по крайней мере с моей точки зрения, его теперь можно читать. Я даже слегка удовлетворен результатом – дней через пять высылаю в издательство редактуру первых двух глав.

И разражается грандиозный скандал. До меня, правда, докатываются лишь слабые его отголоски. Тем не менее Максим, позвонив через пару дней, говорит, что авторесса устроила ему трехчасовую истерику: потребовала, чтобы таких редакторов к ее книгам не подпускали на километр.

– Кричала, что в суд на тебя подаст. Она ведь позиционируется на рынке как автор интеллектуального детектива. А ты из нее просто дуру сделал… И, ты знаешь, она ведь, не обижайся, в определенной мере права. Если ее романы расходятся сумасшедшими тиражами, значит, она лучше чувствует, как сейчас надо писать.

Он завершает разговор классической фразой:

– Ну, извини…

А за что, собственно, извинять?

Виноват только я сам.

Сколько раз говорил себе: не берись не за свое дело. Все равно не получится – потратишь время и силы, в конечном итоге – жизнь.

Вот, опять хороший пример.

Я, как привидение, бессмысленно брожу по квартире. За окном – мокрый пустырь, на противоположном краю которого темнеет страшноватый индустриальный развал.

Начали возводить что-то и бросили.

Куда я смотрю?

В какой мир меня бог знает как занесло?

Зачем я здесь?

Для чего?

И почему, прикасаясь то к одному, то к другому, не вижу смысла ни в чем?

Сыпется за окном мелкий дождь.

Мутнеет воздух.

Зажигаются слабенькие городские огни.

Очередной день закончен.

Ответов на эти вопросы у меня нет.

Впрочем, мой бытийный репертуар, оказывается, далеко не исчерпан. Это только в минуты отчаяния мнится, что представление идет без тебя. На самом деле в пьесе множество разнообразных ролей, и перипетии сюжета вдруг высвечивают какой-нибудь совершенно неожиданный персонаж.

Нечто подобное случается и со мной. Еще через пару дней меня в срочном порядке вызванивает Варвара и преподносит новость, от которой у меня слегка меркнет в глазах. Заключается она в том, что из-за кризиса поступление спонсорских средств в журнал резко упало, и Варвара (ты уж меня извини) больше не может платить за квартиру, где я живу. Для меня это действительно новость.

– А ты разве оплачивала ее?

Выясняется, что квартира хоть и была предоставлена одной дальней родственницей, которая на несколько лет уехала за рубеж, но платить за нее все равно надо. Меньше, разумеется, чем если бы снимать просто так, и тем не менее деньги пришлось выложить за год вперед.

Вот, год как раз истекает.

– И сколько я тебе должен?

Варвара пожимает плечами.

– Какая разница? Ты же все равно не сможешь отдать.

Это удар под дых.

У меня даже плывет голова. Все-таки этот мир, этот грохочущий поезд, меня зацепил. Как ни прятался я от него, как ни отгораживался, как ни пытался стоять в стороне – зацепил и теперь тащит в свою колею.

Сопротивляться, видимо, бесполезно.

Колесницу Джаггернаута человеческими руками не остановить.

Не стоит и пробовать.

Атлантида исчезла – погрузилась на океанское дно.

Даже ил уже безнадежно осел.

– Так что ты по этому поводу думаешь? – нетерпеливо спрашивает Варвара.

А что мне думать? Думать я могу лишь об одном: внезапно, без всякого предупреждения куда-то исчезает Аля. Ее нет три дня, пять дней, неделю, еще целых три дня. К домашнему телефону она не подходит, телефон в офисе издает в ответ унылый факсовый перелив, а сотовый телефон, по которому я тоже непрерывно пытаюсь звонить, равнодушным голосом оператора извещает меня, что «данный номер временно отключен».

Как будто она снова упорхнула в тот мир, откуда прилетела сюда.

Звонить Аделаиде или Нинель я не хочу.

С какой стати?

Это не касается никого, кроме меня.

Наконец Аля все-таки появляется, и в первый момент я ее даже не узнаю. Волосы она перекрасила в рыжий цвет, губы – ярко-малиновые, ногти – будто окунули их в гранатовый сок, и она, разумеется, не в белом своем парижском пальто, а в пронзительно синем, с замысловатыми выточками и погончиками. Такого я у нее раньше не видел.

Зачем это?

Для чего?

Хотя я, кажется, понимаю.

Та же птица, но облачившаяся в брачное оперение.

Никаких объяснений по поводу своего отсутствия она не дает, ничего не рассказывает, оправдываться и не думает – сухим нервным голосом сообщает, что хочет посмотреть на набережную у Трех мостов.

– Говорят, там спиливают старые тополя. Какой ужас!.. Это будет теперь не набережная, а казарма…

Через двадцать минут мы оказываемся на месте. Я не помню дороги, мы просто перешагиваем туда сквозь схлопнувшуюся пустоту. Набережная действительно выглядит непривычно голой: громадные, в три обхвата, деревья лежат поперек мостовой. Они похожи на изуродованных великанов: каменные безжизненные тела с обломанными конечностями. Не будет здесь больше лиственной тишины, не будет фантастических сумерек, где реальность неотличима от снов.

Хотя – ничего особенного.

Просто уходит тот мир, к которому мы привыкли.

Его больше нет, он превращается в тень, в размытое воспоминание.

То ли пригрезилось.

То ли вообще не сбылось.

Мы с Алей об этом не говорим. О чем говорить на поле сражения, где воцарился разгром? Вместо этого Аля судорожно вздыхает и извещает меня, что Аделаида приняла окончательное решение – закрыть их бюро. Заказов нет, клиентов нет, ничего нет… Она больше не в состоянии платить за аренду.

– Мне ее жаль – плакать хочется, – говорит Аля. – Столько сил вгрохала и вот фактически осталась ни с чем. Нинель, знаешь, не пропадет, у нее все-таки – муж, а вот Адочке, боже ты мой, придется все начинать сначала…

Голос у нее какой-то больной.

Она все время смотрит мимо меня.

Я, в свою очередь, сообщаю, что через месяц, меньше уже, уезжают Борис и Маша. Примут досрочно экзамены у студентов – и все. Бориса, естественно, перетянул к себе в Германию Ерофей, а Маше, только вообрази, предложили годичную стажировку в Оксфорде. Она же социолог, имеет кучу статей, какое-то там у них будет исследование по динамике молодежных протестов. Самая сейчас актуальная тема на Западе.

– И Андрей Павлович тоже собирается – в Швецию. Стонет, что придется говорить по-английски – у него от этого голова болит…

– Кто же тогда останется здесь? – Аля растеряна. – Одни менеджеры?

– Да, будет – пустая страна…