Стременчик - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чем скорее, тем лучше, – прибавил Ендрей из Сиенна. – Будь что будет. Войско неплохо расположено у крепости и болот, а равнина для боя удобная. Лишь бы Бог благословил.
Какое-то время снова молчали.
– Если бы нас не подвели все эти влиятельные христианские господа с красивыми голосами, которые столько обещали, а ничего не сдержали, если бы прибыло подкрепление, если бы…
– Да, если бы… – прервал резко Грегор из Санока, – всё разваливается. Если бы этот флот генуэзцев и венецианцев, который должен стоять на страже, чтобы не пустить турок, сам их не перевозил по штуке золота с головы…
– Это не может быть! – возразил Завиша.
– Как – не может! – сказал Грегор. – Ведь наши шпионы, которые это видели, признались под присягой…
– С Оршовой у нас хорошо шло, – прибавил с повозки, поднимаясь и опираясь на локоть, Ян из Рзешова. – Мы планировали идти прямиком на Адрианополь и там соединиться с флотом и подмогой, но нас было слишком мало, чтобы так решиться. А почему слишком мало, пусть отвечает…
– Кардинал Цезарини! – пылко добросил Грегор.
– Что тут бросать вину на кардинала! – возразил Завиша. – Не он виноват, а те, что его выслали, и которым он поверил. Он один с нами идёт, не как капеллан, а как солдат, и делит наш жребий.
– И не рассчитал, какому нас подверг, – неприязненно пробормотал магистр.
– Потому что вы не любите его! – сказал Завиша.
– Я не утаиваю, что считаю ему за зло, что он толкнул короля туда, где он не должен быть. Этого я ему простить не могу, – сказал Грегор.
– Без пушек мы ни одного замка по дороге захватить не могли, – сказал Ватробка. – И это плохо, потому что в них турецкий гарнизон гнездится, и за ними остаётся. А чем же их было брать? У нас только две пушечки, и то маленькие. В них горстью сыпят пули, стен ими не сломать.
– Пушками мы скорее могли бы обременить быстрый поход, – прибавил Завиша.
Грегор из Санока стоял в задумчивости.
– Было бы самым разумным, – сказал он, – повернуть в Никополис, раз мы видели, что силы слишком малы, а в подкреплении нет уверенности. Я был при короле, когда приехал Дракула. Он только посмотрел на наш лагерь, а потом на молодого пана, и опустился к его ногам, прося, чтобы возвращался и не решался идти дальше. Он хорошо знает силы турок.
– С чем вы идёте? – спрашивал он. – Султан, когда едет на охоту, больше с собой людей берёт.
Когда он это говорил, в его глазах практически были слёзы, хотел дать королю сына, людей, коней, чтобы на всякий случай мог спастись. Король и кардинал поблагодарили, но совета не послушали!
– Дай Боже, чтоб мы об этом не пожалели. У нас всего пятнадцать тысяч человек вместе с валахами и две тысячи повозок, из-за которых нужно ползти… потому что рыцари любят удобство и роскошь.
– Магистр! – закричал Завиша. – Уже и на нас начинаете жаловаться? Мы охотно пожертвуем жизнью…
– Мне также жаль, как бы жертва не была напрасной! – договорил Грегор и замолчал.
Какое-то время подумав, Ватробка вставил:
– Всё-таки мы уже не напрасно шли, раз Шумон и Петреч захватили по дороге.
– Ну, и Варна сдалась, – вставил Пётр из Латошина, – но это всё ничто, если завтра с ними не справимся.
– У короля самые радужные надежды, – начал Завиша, – только беда, что у него от седла на ноге нарыв образовался, от этого ему будет тяжело на коня сесть, с Божьей помощью, однако, он не думает обращать на это внимания.
Такой отрывистый разговор продолжался, а наступала ночь. Среди темноты можно было увидеть только отдалённые и близкие огни, рассыпанные по чёрному пространству.
Небо прояснялось, ветер прекращался. Группа возле шатра постепенно начала расходиться.
При раненом остался только, словно прикованный тоской, Грегор из Санока.
– Я чувствую в сердце необъяснимую боль, – сказал он тихо, – когда гляжу на нашего молодого государя, невинного барашка, выданного в жертву этой дичи за свою доброту и большое сердце. Не могу защититься от плохих предчувствий.
– Но! – живо ответил раненый. – Я такой великой опасности не вижу. Нас, может, не много на эти бесформенные толпы языческой черни, но любой из наших хорошо вооружён и сойдёт за нескольких. Лишь бы мы их в первом столкновении сломили.
– Да, и не устремились за преднамеренно убегающими, потому что это их трюк, – сказал магистр, – но у нас сердца горячие, желание сильное и в бою человек теряет память.
Но пора идти в шатёр, – заключил Грегор, подавая руку раненому. – Тепло накройтесь и спите, если можете.
В королевском шатре ещё горел свет. Магистр вошёл в него. Король сидел, вытянув больную ногу, но с радостным лицом. Кардинал лежал рядом с ним, у него было нахмуренное лицо.
– Не выношу, – говорил он, – этих филинов, что везде прилетают с плохим предсказанием и портят самые мужественные сердца. Что из того, что турки уже показались перед нами? Следят за нашими движениями, но первыми не решатся на нас напасть.
– А мы, зная, что они так близко, могли бы завтра вытерпеть? – сказал король. – Пора биться в поле. Солдат от похода больше устаёт, чем в бою.
– Из огней заключаю, – вмешался прибывший Грегор, – должно быть, у них значительная сила.
– Они пустыми идут и лагерь всегда широко расставляют, – прибавил Цезарини и встал с сидения. – Посмотрим, что завтра окажется.
Следующий день был погожим и ясным. На рассвете кардинал отслужил святую мессу. Воздух был спокоен, всходило ясное солнце.
В лагере было так, словно к стычке не готовились, началось обычное движение. Однако командиры объезжали табор и отряды. Велели надеть доспехи и приготовить коней, когда на краю лагеря, со стороны гор послышались крики.
Прибежала челядь, крича:
– Турки идут… уже, уже наступают!
Король тут же выскочил из шатра, забыв о распухшей ноге, и сел на коня.
Гуниады ехал уже в авангарде, слева от своих.
Со всех сторон кричали:
– На коня! На коня!
Затем прибежал Ватробка и спросил короля, прикажет ли он окружить войско табором повозок.
– Табор нас закроет, – сказал король, уже следуя в авангарде. – Пусть повозки останутся с тыла. Люди, не прячась за повозками, будут лучше сражаться. Вперед! Вперёд!
Сказав это, Владислав закачался, такую боль почувствовал в ноге, и Гратус из Тарнова схватил его за руку, чтобы не упал. Но он тут же поднялся, пересилив минутные страдания, и хотел ехать, когда другие
