Расшифрованная жизнь. Мой геном, моя жизнь - Крейг Вентер

У меня никогда не получалось держать язык за зубами, поэтому я поделился с двумя членами совета директоров Applera, что собираюсь уходить, но так, чтобы не причинить вреда Celera (иными словами, не навредить друзьям и коллегам). Я очень хотел уйти благородно. Однако мне следовало догадаться, что когда дело касается Тони Уайта, сведение счетов неизбежно. При разрыве отношений всегда становится ясно, в чьих руках власть и кто контролирует ситуацию. В январе 2002 года совет директоров компании Applera провел заседание прямо рядом с моим кабинетом. Среди присутствующих был Майк Ханкапиллер, человек, с которого началась эта глава моей жизни, и президент компании Celera Diagnostics Кэти Ордоньез, пришедшая в компанию из Hoffmann – La Roche. В 16 часов руководство компании прислало ко мне адвоката Билла Соуча: итак, я был уволен.

Оставалось всего несколько дней до того, как я мог получить четвертую часть (775 тысяч долларов) моих биржевых опционов. Теперь я все это терял. На продажу моих акций мне дали тридцать дней. У Соуча было заготовлено два заявления для прессы, один на случай моего согласия, другой – если я его не дам. 22 января читатели прочли первый вариант. Итак, корпорация Applera объявляла о моем уходе с поста директора Celera Genomics Group. Тони Уайт, временно занявший эту должность, поздравлял меня с «невероятными достижениями», и сообщал, что в настоящее время компания переходит к разработке новых лекарств: «Совет директоров нашей компании, Крейг и я – все согласны, что на данный момент наилучшим решением в интересах Celera будет уступить место новым высокоэффективным руководителям, более опытным в фармацевтических исследованиях и развитии производства». Далее из того же заявления я узнал, что «благодаря этому решению, Celera получит наилучшие возможности и впредь делать историю». Я уходил из компании, завершив секвенирование геномов дрозофилы, человека, мыши, крысы и комара, создав прибыльную профессиональную базу данных, систему протеомного анализа и оставив в казне Celera миллиард наличными.

Даже когда вы знаете, что конец близок, практически невозможно к нему подготовиться. Да, я хотел уйти из Celera, – но хотел иметь время, чтобы попрощаться и поблагодарить свою команду за их невероятную целеустремленность и личный интерес каждого к нашей работе. Они выложились на 110 %. Вместо этого мне пришлось тотчас же собирать свои пожитки. Мой талисман – высушенная кожа морской змеи – никогда не подводил меня, но сейчас я быстро упаковал его вместе с копиями своих статей и разными «вентеровскими» сувенирами. Обратно меня не впустят. Не дадут попрощаться со своими ведущими сотрудниками, ни с кем из более тысячи человек, которых я принял на работу. Линн Холанд, мой личный помощник с первых дней работы в TIGR, и Кристина Вуд, еще один член моей офисной команды, – обе были в слезах.

В тот вечер меня пригласили в качестве почетного гостя в Экономический клуб в Вашингтоне, где я должен был выступить с важной речью. Я пошел домой переодеться в смокинг и позвонил Клэр, но она была так подавлена последними событиями, что не могла даже говорить со мной. В клубе я произнес импровизированную речь – Хизер до сих пор считает ее моим лучшим выступлением. На следующий день я начал осознавать, что произошло. Клэр была очень расстроена, понимая, что я хочу, как и было запланировано, вернуться в TIGR. А она тогда больше всего на свете хотела остаться его директором. Я тоже испытывал острое чувство потери, потому что только теперь понял, как важна была для меня моя команда, с которой мы вместе с таким трудом создавали Celera.

Нападки и неудачи, которые я переживал годами, для многих обернулись бы глубокой депрессией. Не могу сказать, что временами я не бывал в пониженном тонусе, но мне везло: в большинстве случаев я избежал клинической депрессии. Какую роль в этом сыграли мои гены? Группа ученых под руководством Кэй Вильгельм из Клиники Св. Винсента в Сиднее и Университета Нового Южного Уэльса в Австралии обнаружили, что депрессия значительно чаще развивается у тех, кто унаследовал от обоих родителей на хромосоме 17 короткую версию гена 5-HTTLPR, регулирующего перенос серотонина.

Различие в длине гена касается той его части (называемой «активацией последовательности»), которая контролирует количество образующегося белка. В результате при наличии короткой версии примерно пятая часть популяции синтезирует меньше белка, отвечающего за перенос серотонина в мозге. Серотонин играет ключевую роль в регуляции настроения, ощущения боли, аппетита, сна и реагирует на антидепрессант прозак. У таких людей, если они переживают три или более остронегативных события на протяжении пяти лет, шанс развития клинической депрессии составляет 80 %. Это исследование является еще одним подтверждением несостоятельности упрощенного генетического детерминизма: химические процессы в мозге зависят не только от генов, но и от состояния окружающей среды, биологических и социальных аспектов.

Это исследование также показало, что у людей с длинной версией гена, которая дает «генетическую устойчивость» к депрессии, только в 30 % случаев при тех же обстоятельствах развивается психическое заболевание. Остальная часть популяции – примерно половина всех людей – представляет собой смесь двух генотипов. Во многих других исследованиях укороченный вариант гена связывается с состоянием тревожности, вызванной личными особенностями данного человека, в том числе стремлением избежать различных опасностей и повышенной склонностью к запрещенным наркотикам. На мое счастье, у меня имеются обе копии в длинном варианте и достаточное количество серотонина.

Вместе с моим другом и советчиком Дэйвом Кирнаном я работал с юристами Applera над заключительным договором. Если в течение года я буду воздерживаться от какой-либо критики Тони Уайта, не буду делать порочащих его замечаний и вмешиваться в дела его сотрудников, к концу этого срока они отдадут мне остальную часть моих акций. Марк Адамс был в начале этого списка – он должен был остаться в компании. Но нам удалось изменить условия договора так, что Хэм, Хизер, Линн и Крис при желании могли уйти вместе со мной. Как только мы согласовали эти условия, я перестал думать о прошлом и переключился на будущее.

В течение суток некоторые из моих ближайших коллег в Celera не отвечали на мои звонки, зато другие дали ясно понять, что как только я где-нибудь устроюсь, при возможности они последуют за мной. Моя команда и ближайшие помощники хотели уволиться немедленно, но я уговорил их остаться. Я думаю, тяжелее всего это было для Линн, Криса и Хизер, потому что после моего ухода им пришлось иметь дело с Тони Уайтом, с самодовольным видом расхаживавшим по моему кабинету. Мой уход наделал много шума в прессе, но по условиям нашего соглашения я воздерживался от комментариев. В апреле мое место заняла Кэти Ордоньез, и 132 сотрудника – почти 16 % штата Celera – были уволены.

Уход из Celera оказался для меня столь болезненным, что, по словам корреспондента Forbes, однажды я даже сболтнул: «У меня столько же шансов покончить с собой, сколько умереть от какой-нибудь болезни»{207}. Даже если я и сказал так (сам я точно не помню), это скорее похоже на эффектно брошенную фразу после изрядно выпитого на вечеринке. Когда жизнь становилась особенно невыносимой, у меня был простой и эффективный способ перестать себя жалеть: стоило только вспомнить, какой потрясающей жизни, каких невероятных удовольствий и увлекательных занятий наукой я лишился бы, если б утонул тогда во Вьетнаме.

Я искал утешения в том, что всегда поднимало мне настроение: взял свою яхту и отправился в плавание по бирюзовым волнам на остров Сен-Бартелеми, шикарный маленький кусочек Франции в Карибском море. Всегда, когда я старался разобраться в собственной жизни и мне нужно было решить какие-то научные проблемы, я с надеждой смотрел в открытое море, казавшееся мне настоящим раем. Уходя под парусами подальше от суши, от мобильных телефонов и телевизора, я находил покой и время, чтобы все обдумать и восстановиться.

Каждый серьезный поворот в моей жизни сопровождался новыми морскими приключениями. Чтобы не свихнуться во Вьетнаме, я ходил под парусом на 19-футовой яхте вокруг Обезьяньих гор и на несколько миль вверх вдоль берега вблизи Дананга. Когда я писал свою докторскую диссертацию, я прошел сотни миль на маленькой открытой лодке от острова Каталина до Мексики. Когда я экспериментировал с автоматизированным секвенированием, я совершил самое большое в своей жизни путешествие под парусом – на яхте «Сириус», в волнах Бермудского треугольника. Начиная секвенирование генома человека, я пересек Атлантический океан на другой, 80-футовой яхте «Чародей», которую продал, сосредоточившись на этой экстраординарной задаче. И на сей раз, покинув Celera, я опять бороздил океан уже на новой яхте, опять готовый к новым научным свершениям.