Герои Смуты - Вячеслав Козляков

Купцы в Новгороде тоже рассказывали об успехах черкасских казаков, которые «пошли к Белозерску (Белоозеру), Каргополю и Вологде и там вокруг взяли нижеследующие маленькие замки: Тотьму, Сольвычегодск, Солигалич, Унжу, лежащие между Вологдой и Холмогорами, которые они чрезвычайно разорили и причинили много другого вреда здесь в местах, куда они проникли. И они освободили много поляков, взятых в плен в Москве и посланных в вышеупомянутые крепости…». О том же свидетельствовал новгородский сын боярский Богдан Дубровский: «Эти казаки теперь должны быть около Вологды и наделали большого вреда и жестоко тиранили в беззащитных городах, местечках и солеварнях, везде, куда ходили»[572]. Сведения о взятии городов «черкаскими казаками» в рассказе купцов могут быть преувеличенными, однако места, где проходили такие «загонные» казачьи отряды, указаны точно, и эти земли достаточно близко располагались к Костроме и Костромскому уезду. По одному позднему свидетельству, Михаил Романов, «егда крыяся от безбожных ляхов в пределех костромских», молился в Макарьевом-Унженском монастыре[573]. Поэтому вполне вероятно, что в 1619 году инокиня Марфа и царь Михаил Федорович повторяли свой паломнический путь 1612 года, лежавший через Кострому на Домнино и Унжу.

Выбравшись из осажденной Москвы вместе с другими боярами и их женами после польского плена, инокиня Марфа вскоре увезла из столицы юного Михаила Романова. Дядя царя, Иван Никитич Романов, входил в состав Боярской думы «при Литве» в годы «междуцарствия», покровительствуя тем, кто принадлежал к клану Романовых. Но после освобождения Москвы у бояр не осталось никакого авторитета, и они срочно покинули Кремль. Инокиню Марфу не могло не беспокоить и то, что имя ее сына стали называть в связи с новым царским выбором. Она ревниво оберегала покой и благополучие и без того разрушенной обстоятельствами Смуты семьи, а потому предпочла за благо увезти сына из столицы. Самым благовидным предлогом был отъезд на богомолье по костромским монастырям, в частности на Унжу, «к Макарию», которому молились об освобождении пленных (а как мы помним, в плену томились задержанные королем московские послы, в том числе отец Михаила митрополит Филарет Романов). Сказывалось и то, что в разоренной Москве попросту нечем было прокормиться, в отличие от не затронутой военными действиями Костромы, где у Романовых тоже был свой осадный двор. Безусловно, инокиня Марфа могла рассчитывать и на пополнение запасов в своей родовой вотчине в Домнине.

Казачьи станицы, ходившие по Русскому Северу в конце 1612-го — начале 1613 года, не скрывали своих грабительских целей. Их интересовали и небольшие, обычно плохо укрепленные монастыри, и крупные боярские вотчины. «Черкасам» ничего не стоило сделать крюк и перед походом на Унжу (или после того) оказаться в окрестностях Домнина. Совсем не случайно причиной пыток и казни, согласно грамоте, выданной Богдану Собинину 30 ноября 1619 года, был отказ Ивана Сусанина указать место нахождения Михаила Романова: «…в те поры литовские люди изымали и его пытали великими немерными муками, а пытали у него, где в те поры мы, великий государь… были, и он Иван, ведая про нас, великого государя, где мы в те поры были… не сказал, и польские и литовские люди замучили его до смерти». Полякам и литовцам было известно, что Михаила Романова уже называли в качестве одного из возможных претендентов на трон (на молодого Романова обращали внимание еще в начале «междуцарствия», в 1610 году). Это означает, что вся история Ивана Сусанина, если отвлечься от оперных условностей, действительно выглядит нерядовым событием, справедливо возвышенным как один из подвигов времен Смуты.

В самом первом известии об Иване Сусанине костромского историка XVIII века Николая Сумарокова нет и намека на всем известные обстоятельства того, как Сусанин намеренно завел врага в непроходимые топи, и смерть героя связывается отнюдь не с расположенным рядом с Домнином пресловутым Исуповским болотом. Болото это, кстати, действительно существует, и оно по сей день смущает добравшегося туда приезжего человека своим таинственным видом. Сумароков, который рассказывал в своей книге прежде всего о роли Костромы и Ипатьевского монастыря в истории Михаила Романова, вспоминал об Иване Сусанине, основываясь на тексте грамоты 1619 года, еще раз подтвержденной в его времена при Екатерине II. Первый костромской историк писал, что крестьянина Ивана Сусанина пытали, «где находится Михайло Федорович, но оной крестьянин не объявил, а снискал еще случай его уведомить, что ищут его литовские люди…»[574]. Потомки Сусанина тоже не говорили о смерти своего предка и обманутых им «поляков» в болоте; напротив, они хранили предание о том, что деревенский староста погиб в селе Исупове, где Сусанина пытали, а потом, посадив на «столб», то есть на кол, изрубили саблями «на мелкие части»[575].

Уже в наши дни, опираясь на это свидетельство, в Костроме были проведены комплексные историко-археологические и антропологические исследования некрополя села Исупова XVI— XVII веков. Их результаты были обнародованы в марте 2005 года на научной конференции, посвященной изучению «мифов и реальности» в истории Ивана Сусанина (в ней участвовал и автор этих строк). Учеными-археологами были продемонстрированы найденные на Исуповском некрополе останки человека той эпохи с характерными признаками насильственной смерти и высказана гипотеза о принадлежности их Ивану Сусанину. С помощью методов судебно-медицинской экспертизы был восстановлен предполагаемый облик Ивана Сусанина, заранее, еще до начала работы конференции, растиражированный журналистами разных изданий. При обсуждении итоговой резолюции конференции ее участники высказались определенно: убедительных оснований для подтверждения того, что найденные останки принадлежат именно Сусанину, не обнаружено. И, как оказалось, не зря. Проверка материалов отчетов о раскопках костромских археологов в Институте археологии Российской академии наук показала, что заказ костромской администрации на определенный результат сказался на качестве работ, проводившихся под патронажем местных светских и церковных властей[576]. Впоследствии выяснилось, что дело шло даже к канонизации Ивана Сусанина, которая всё же не состоялась.

Попытка создания мифологем новейшей российской истории и казус с обнаружением «останков» Ивана Сусанина обсуждали участники международного проекта «Фальсификация источников и национальные истории», начатого при участии Отделения историко-филологических наук РАН на круглом столе 17 сентября 2007 года. Справедливая реакция ученых на попытки манипулирования историческими знаниями привела к тому, что в дискуссии снова, как во времена Костомарова, были обозначены резко противоположные взгляды, отрицающие документальную основу сусанинской истории: «Грамота 1619 г., несомненно, несет в себе следы фальсификации и мифологии…»; «никаких поляков, конечно, в Костромском крае не было…»; «об избрании Михаила царем могло стать известно никак не раньше конца февраля — начала марта»[577].