Гобелены грез - Роберта Джеллис

— Отчаянный и упрямый. — Ратссон ввдохнул, печально глядя на него: — Вы — истинный сын Маргарет.

Хью засмеялся, и, хотя старик еще колебался, знал: дальнейшие возражения лорда Ратссона — только успокоение его совести. Действительно, тот сопротивлялся недолго и попросил Хью называть его дядей Ральфом. За обедом вновь обретенные родственники много говорили, особенно о сэре Лайонеле.

Хью рассказал, что у него есть друзья, и при необходимости он сможет заручиться поддержкой сэра Вальтера Эспека и архиепископа Тарстена. А сам узнал о Хьюге даже больше, чем о своей семье. Два брата его матери погибли в сражении, остальных: еще двух братьев, их семьи, тетю и больше половины деревни унесла чума. Выжил только дедушка. Он узнал, что его семья стала знатной недавно, но это не прибавило им ни богатства, ни власти. Ральф не был возведен в рыцари, и потому король Генрих пожаловал своему другу титул барона.

Закончив обедать, они разместились у камина и продолжали беседу, обсуждая в деталях вопрос о притязаниях сэра Лайонела Хьюга. Хью очень обрадовался, когда узнал, что дядя займет верхний этаж дома одного из городских торговцев на все время, пока будет длиться турнир. Он не имел понятия как сэр Джон Белей или де Мерли относятся к Лайонелу Хьюгу, и поэтому не хотел селиться ни у одного из них. Хью ожидал очень многого от турнира и стал высказывать свои соображения на этот счет, но вдруг обнаружил, что дядя Ральф его не слушает.

— Завтра я поеду в Морпет и сообщу, что мой племянник, возведенный в рыцари королем Стефаном, приехал и сразится за меня, — сказал Ральф. Глаза его блестели от удовольствия: — И я ничего не скажу о бедной Маргарет, которая умерла, родив ребенка. Пусть все думают будто у тебя есть еще братья, происходящие из знатной семьи. Если Хьюг узнает о твоих влиятельных друзьях, которые могут отомстить или рассказать королю об этой нелепой тяжбе, он, возможно, отступит и оставит нас в покое.

— Но я не хочу прекращать ссору, — яростно возразил Хью. — Вы ведь говорили мне, что у сэра Лайонела нет детей и владение перейдет кузине?

— Да, но я не вижу…

— Сомневаюсь, станет ли опекун девочки выдвигать требования после смерти сэра Лайонела, — заметил Хью. — С другой стороны, если он прекратит притязания, узнав, что закон тут бессилен, то ничто не помешает ему привести сюда войско. Сейчас, по крайней мере в Нортумбрии, нет правителя, который возразил бы ему, а король — в Нормандии. И Ратссон в таком состоянии, что защитить его невозможно. Он падет при первой же атаке. Я могу победить одного человека, но не целую армию, поэтому мы оба погибнем. И Хьюги, как победители, завладеют Ратссоном, и некому будет протестовать. Вообще не могу понять, почему сэр Лайонел не набросился на Ратссон, как только узнал о смерти короля Генриха.

— Я думаю, он боялся моего влияния на Матильду, ведь она хорошо меня знает и любит. А когда Стефан стал королем, то, очевидно, сэр Лайонел выжидал. Он хотел знать, смогу ли я снискать расположение короля. — Лорд Ратссон засмеялся. — А я даже не пытался. Стефан — хороший человек, но книга нужна ему только для того, чтобы посидеть с ней у камина, обогреваясь. Сэр Лайонел либо узнал об этом, либо его голова хорошо варит. Кроме того, вызов на поединок стоил ему дешевле, чем привести армию, и, возможно, он надеялся, что выиграет, зная моей бедности. В этих краях он известен своей жесткостью.

Вероятно, он решил, что я не смогу заплатить и за одного воина, и это так на самом деле. Сам он не боится воевать.

— Хорошо, — сказал Хью, — мне это нравится. Его смерть избавит нас не только от единственного врага, но и от проблемы в целом. Мне бы хотелось сохранить наши отношения в глубочайшей тайне. Я боюсь, вдруг сэр Лайонел прекратит притязания или не позволит мне одержать победу, утверждая будто вы подкупили меня, чтобы я сражался за вас, выдавая себя за вашего племянника. Пусть он на самом деле думает, что сможет сыграть на вашей бедности и выиграть. И тогда, увидев меня в списке участников поединка, он будет неприятно удивлен.

Было видно, что лорд Ратссон колеблется, но через несколько мгновений он согласно кивнул.

— Я сделаю так, как скажешь. Ведь рискуешь ты, а значит должен поступать, как лучше. Если Хьюг погибнет, то никто уже больше не помешает тебе быть моим наследником, — он криво усмехнулся — и ты сможешь претендовать на все владения семьи Ратссон. Завтра я попрошу управляющего показать тебе фермы, и, возможно, ты изменишь свое мнение и не станешь сражаться из-за этого жалкого куска.

Хью не ответил прямо на замечание дяди, а только мягко заверил того, что был бы рад выполнить все его пожелания. Он с трудом скрывал свои настоящие чувства, так как опасался насторожить старика бурным проявлением радости, наполнявшей его от сознания, что он может стать наследником. Ведь лорд Ратссон не знал его. Похоже он думал будто Хью является наследником огромного состояния Тарстена и сэра Вальтера и, следовательно, собственность мало что значит для него. Если бы он понял истинное положение Хью, а именно: владение семьи Ратссон — это не только средство к его существованию, но и путь к женщине, которая была ему дороже жизни, то не испугался ли бы старик за собственную жизнь, опасаясь, вдруг Хью захочет завладеть землей немедленно и расправится с ним.

Он был бы неправ: живой дядя, признавший его, называвший племянником и наследником, значил для Хью, лишенного родственников, куда больше, чем желание немедленно вступить в права владения чем-либо. Ему достаточно было надежды на наследство.

Хью не терпелось написать Одрис о свалившемся на него счастье. Ему так хотелось извиниться и уйти, но не откажешь ведь старику в радости общения с новоявленным племянником. Кроме того, было так приятно витать в облаках, представляя, как Одрис слушает, отвечает или спорит. Хью не обладал ее богатым воображением, но получил лучшее по тем временам образование благодаря Тарстену. Поэтому он чувствовал себя уверенно в беседе со своим столь начитанным дядей. Их затянувшаяся беседа касалась многих вопросов и знания Хью существенно обогатились, так как лорд Ратссон был сведущ в разных областях. Кроме того, Хью, обладая цепкой памятью, словно губка впитывал в себя все новое. Он был способным учеником и научился толково задавать вопросы.

Было поздно, когда он уговорил дядю ложиться спать, но сам не мог удержаться, чтобы не написать Одрис, так как сомневался удастся ли ему завтра избежать компании дядюшки Ральфа. Впрочем, заснуть он все равно не мог: слишком был возбужден. Радость наполняла его и следовало выплеснуть ее «поговорив с супругой», чтобы та смогла разделить его чувства. К счастью, он раньше уже описал ей свое посещение монастыря и теперь мог сразу приступить к событиям сегодняшнего дня. Написать о том, как его сердечно приняли, о семье, пусть даже состоящей из одного старика, о наследстве — обо всем, что случилось с ним в Ратссоне. Хью был уверен в одобрении Одрис всех его задумок и поэтому с воодушевлением продолжал описывать, как вовремя он приехал, чтобы сразиться с сэром Лайонелом Хьюгом.