Баллада о Лорелее - Юрий Морозевич

Гюнтер судорожно сглотнул и со всей возможной поспешностью рванул вдогонку, отчаянно меся ногами осточертевшую разъезжавшуюся под подошвами снежную кашу. Вновь испытывать судьбу, оставшись в одиночестве на пустынной улице, ему почему-то совсем не улыбалось. Особенно учитывая то ли кажущееся, то ли реальное присутствие где-то неподалеку загадочных, а потому невероятно опасных вакуумных котов.

Пусть лучше меня с потрохами поглотят эти развалины, думал он. Зато там я снова буду вместе с Каттнером, а наш капитан ни за что не бросит напарника в беде, уж он-то наверняка выручит, если что.

Взобравшись, наконец, на гребень сугроба, Гюнтер сделал глубокий вдох и шагнул вперед, прямо внутрь темного оконного проема, в котором минуту назад бесследно исчез Каттнер. Результат оказался воистину ошеломляющим. Нога, не встретив никакой опоры, предательским образом провалилась в пустоту, в результате чего Гюнтер не сумел удержать равновесие и повалился набок, а затем почувствовал, как его со все возрастающей скоростью понесло по крутому склону куда-то в непроглядную тьму.

— А-а-а! — заорал он от ужаса, ежесекундно ожидая падения в наполненную острыми шипами бездонную пропасть.

Впрочем, скольжение по склону оказалось весьма коротким, всего через несколько мгновений он довольно чувствительно ударился пятками о какую-то преграду и остановился.

— Мать твою, — прошипел он и тяжко завозился, пытаясь встать на ноги. Отчего-то никак не получалось, подошвы скользили по гладкой поверхности и упорно не желали за нее цепляться, разъезжаясь в разные стороны.

— Что случилось? — раздался в наушниках голос капитана. — Тебе кто-то на ногу наступил?

Из беспросветной тьмы вдруг выплыло ослепительное световое пятно, обежало помещение по кругу и уперлось в барахтающуюся на полу фигуру.

— Упал, — сквозь зубы процедил Гюнтер, щурясь от яркого света и изо всех сил пытаясь собрать воедино непослушные ноги. — Предупреждать надо, мать твою…

— А фонарь на лбу тебе для чего дан? Я что, нянька, чтобы напоминать о таких элементарных вещах? Сам сообразить не можешь?

— Не могу, — злобно прошипел Гюнтер. — А тебе лишний раз напомнить, наверное, карма не позволяет?

— Не успел, — хмыкнул Каттнер. — Уж больно ты у нас шустрый. Я только-только отвернулся, а ты уже здесь… Ладно, давай, собирай скорее свои ноги, и двинули дальше. И, кстати, о карме… Вот еще один бесплатный совет — включи, наконец, шипы на ботинках. Уверен, поможет…

Гюнтер процедил сквозь зубы нечто невнятное, однако, совету, судя по всему, все же последовал. Поднявшись на ноги, он подошел к Каттнеру и принялся отряхиваться от налипшего снега, вовсю сияя ослепительной электрической звездой на шлеме.

— Ну вот, так значительно лучше, — сказал капитан, окидывая фигуру напарника оценивающим взглядом. — Что ж, не будем терять времени.

Он достал из кармана свою заветную черную пластину и уставился на нее так, словно увидел впервые. Гюнтер заглянул ему через плечо. К его немалому удивлению объемная карта города теперь отсутствовала напрочь. Вместо нее где-то в глубине под матовой темной поверхностью ритмично разгоралась и гасла неяркая бледно-розовая точка.

— Это должно что-то означать? — спросил он.

— Должно, — ответил капитан. — Я уже пытался втолковать тебе, что это вовсе не навигатор.

— А что же тогда?

— Что-то вроде радиопеленгатора. Помнишь увлекательную детскую игру в «горячо-холодно»?

— Вы шутите, капитан? Какие здесь могут быть игры? Да и не помню я никаких игр.

— Плохо, — покачал головой Каттнер. — Ты даже сам не понимаешь, насколько это плохо. Наверное, детство у тебя было очень тяжелым.

Гюнтер ничего не ответил, лишь громко засопел.

— Суть заключается в следующем, — продолжил капитан. — В комнате прячут какой-либо предмет, а водящий должен его найти, ориентируясь по указаниям прочих участников игры. «Горячо» — значит, ты приближаешься к предмету, «холодно» — удаляешься. Ну и всякие промежуточные варианты типа «теплее» или «холоднее». Так и у нас, все в точности так же. Вот эта точка на экране должна становиться ярче и насыщенней в случае, если мы будем приближаться к входу в лабораторию. И наоборот, более тусклой и бесцветной, если мы станем удаляться. Как видишь, все очень даже несложно.

— А схему здания вам, конечно же, никто не предоставил, — съязвил Гюнтер.

— Как ни странно, но ты оцениваешь ситуацию абсолютно верно. Не предоставил. Ну так что, мы, наконец, идем?

— Постойте, капитан. Если я правильно понимаю, то в вакууме радиообмен возможен лишь в пределах прямой видимости, не так ли? Тогда объясните мне, каким образом вы собираетесь запеленговать источник внутри здания со множеством стен и перекрытий?

— О-о-о… — Каттнер не смог скрыть своего удивления. — Ты даже это знаешь? С ума сойти… Так вот, на самом деле источник, конечно же не один. Я думаю, они должны быть на каждом этаже, в каждом коридоре… И каждый посылает сигнал своей интенсивности, в зависимости от степени удаления от цели. Какая-то часть из них, вероятно, давно вышла из строя, а у тех, что еще работают, скоро сдохнут источники питания. Поэтому нам следует поторопиться, а мы тут с тобой разговоры разговариваем.

— Можно последний вопрос?

— Только быстро.

— А для чего нашим хозяевам могла понадобиться такая сложная система? Все эти датчики… на каждом этаже… в каждом коридоре? За какой такой надобностью? Ведь, насколько я понимаю, в повседневной деятельности лаборатории все это попросту ни к чему.

— Н-да… здесь мы вступаем исключительно в область предположений. А вообще-то, похоже, ты сам ответил на свой вопрос. Как раз на самый крайний случай, вроде нашего. Когда необходимость заставляет обозначить путь к лаборатории для тех, кто не должен знать ничего лишнего, а следовательно, и разболтать никому ничего не может.

— Хм… ладно, показывайте дорогу.

— Хорошо. Тогда постарайся не отставать. И будь осторожен, здесь довольно-таки скользко. Поскольку о лифтах для нас почему-то никто не подумал, придется воспользоваться обычными лестницами. Надеюсь, они еще уцелели.

Капитан Каттнер и Гюнтер, преследующий его буквально по пятам, пересекли оказавшееся весьма обширным помещение и через чудом сохранившуюся стеклянную дверь неожиданно попали на широкий внутренний балкон с частично обвалившимися перилами. Балкон простирался далеко в обе стороны, края его терялись во мраке, который не в силах оказался рассеять слабый свет нашлемных фонарей. Впереди угадывалась глубокая темная пропасть без дна. Во всяком случае обнаружить его не смогли ни Гюнтер, ни Каттнер, не рискнувшие, впрочем,