Воспоминания - Иван Бларамберг

Глава VII

1842–1848 годы

В январе 1842 г. генерал-майор И., который до этого был обер-квартирмейстером Отдельного Оренбургского военного корпуса, был назначен начальником штаба в Омске, в Западной Сибири, и я занял его место. Поэтому ежедневно, с 9 часов утра до 2 часов дня, приходилось бывать на службе. Мои обязанности в основном состояли в топографической съемке Оренбургской губернии и Киргизской степи, а также в нанесении ее на ватман в бюро. В свободное время я готовил вторую часть своего описания Персии и собирал материал об Оренбургской области. Наступила весна. В тихие апрельские и майские ночи я часто любовался степными пожарами в окрестностях города. Как уже упоминалось, киргизы имели обыкновение ежегодно весной выжигать степную траву, пепел которой одновременно служил удобрением. Свежая, молодая и сочная трава, как по волшебству, устремляется вверх, и вся степь покрывается цветами, особенно дикими тюльпанами всех оттенков.

21 мая мы получили сообщение о том, что генерал-адъютант Перовский ушел по болезни в отставку и отправляется за границу. Это известие поразило всех жителей. На его место был назначен генерал-лейтенант Обручев, ранее командовавший дивизией гренадерского корпуса; он не был известен в Оренбурге.

Между тем вернулись назад оба посланника, капитан Никифоров из Хивы и подполковник Бутенев. Спутники последнего, Ханыков, Леман, Богуславский и топограф Яковлев, дошли даже до Самарканда, некогда резиденции страшного Тамерлана, где со времени знаменитого путешественника Марко Поло не побывал ни один европеец. Яковлев произвел топографическую съемку города. Они привезли с собой богатые коллекции, особенно натуралист Леман; к сожалению, он умер от лихорадки в Симбирске на обратном пути в Петербург. Многочисленные материалы и коллекции Лемана были переданы Императорской Академии наук и позднее опубликованы академиками Бэром и Гельмерсеном. Так же неожиданно во время возвращения в столицу скончался Никифоров, и так как он не оставил после себя никаких материалов, относящихся к его пребыванию в Хиве, туда правительством был направлен новый посланник, полковник Данилевский, очень образованный человек. Я дал ему двух опытных топографов, братьев Селениных, чтобы произвести съемку неизвестного еще нам ханства. С миссией, которая имела большой успех, отправился молодой натуралист Базинер. Данилевский и Базинер напечатали позднее результаты своей поездки. Первый через несколько лет скончался в должности нашего генерального консула в Белграде (Сербия).

Вечером 3 июля генерал-лейтенант Обручев прибыл со своей семьей в Оренбург. На следующее утро все мы построились в большом зале Дворянского собрания. Вскоре появился новый губернатор. Генерал Рокассовский представил нас по отдельности, и новый шеф задал каждому несколько вопросов, относящихся к службе. По всей видимости, он еще в столице был информирован в деталях о деятельности различных ведомств и находился в курсе всех дел.

Он был крупного телосложения, имел живой характер; обладал желчным темпераментом, о чем свидетельствовали желтоватый цвет лица и легковозбудимая нервная система. Когда очередь дошла до меня, новый начальник сказал мне много лестных слов, добавив, что слышал обо мне много хорошего и хотел бы надолго сохранить меня здесь, в Оренбурге.[128] И действительно, его первое представление из Оренбурга в Петербург касалось моей персоны, и его величество император приказал оставить мне прежнее жалованье. Я льстил себя надеждой о переводе в столицу, чтобы, как и ранее, выполнять особые поручения гори военном министре и генерал-квартирмейстере, однако судьбе было угодно оставить меня в этом краю до 1856 г.

Через несколько дней после представления мы познакомились с супругой нового начальника, Матильдой Петровной, урожденной Ригенсерин, француженкой по происхождению, писаной красавицей, высокой блондинкой, образованной и приветливой в обхождении. Вскоре между нашими семьями установились дружеские отношения.

Владимир Афанасьевич, ее супруг, развил лихорадочную деятельность. В 5 часов утра он уже сидел за своим рабочим столом, а в 7 часов принимал доклады начальников ведомств. После этого он делал визиты властям, бывал в казармах, в лагере и т. д. И горе было тому, кто не мог держать перед ним ответа или кем он был недоволен. Вспыльчивый и резкий, он иногда устраивал сцены, и его очень боялись. Вскоре, однако, все привыкли к его вспыльчивости и убедились, что у него очень доброе сердце и что он справедливый человек, который во всем защищал интересы короны, сурово преследовал и наказывал за взяточничество, вымогательства и халатность по службе. Его коньком были военные занятия, парады, даже небольшие маневры — вообще, все, что называется строевой службой, и в этом он был очень строг.

Лето я провел с семьей на Маяке, на берегу Сакмары, в 7 верстах от Оренбурга, на вилле графа Цуккато, окруженной лесом и лугами. В это время наш новый шеф предпринял инспекционную поездку вдоль старой и новой Оренбургских пограничных линий, чтобы ознакомиться с местными органами управления и местностью. Во время этой поездки он намеревался проверить возможности осуществления своего проекта о переводе линейного батальона из Троицка в степь на верхний Тобол. Для этой цели, однако, необходимо было сперва разведать местность, подыскать в округе необходимый материал для строительства казарм и т. п. Едва возвратившись в Оренбург, он сообщил мне о своем плане и приказал немедленно отправиться в тот район, изучить его и доложить ему о результатах поездки. На выполнение этого задания он дал мне лишь пять дней, несмотря на то что я должен был проделать тысячу верст и на дворе уже стояла осень.

9 октября я покинул Оренбург. Проехал, не останавливаясь ни днем ни ночью, через Орск, вдоль новой линии до Михайловской, обследовал течение степной реки Тогузак, попал в сильный буран, который задержал меня на целый день в Михайловской. Я навел дополнительные справки о наличии строительного леса, который валили в большом лесу Джабык-Карагай, находившемся на возвышенности между старой и новой линиями.[129]

14-го в сопровождении 18 казаков я отправился в степь, чтобы начать ее исследование. Осмотрел берега верхнего Тобола, Аята, Киреуата и других рек. Ночью я спал под открытым небом, завернувшись в волчий тулуп; мои бравые казаки разводили костер и пели веселые песни до глубокой ночи. Я обнаружил хорошие пастбища, большие запасы песка и извести, однако степь была совсем безлесная.

Проплутав в степи около восьми дней и исходив многие ее районы пешком, я вернулся в Оренбург. Я проделал 1500 верст, пересек степь вдоль и поперек за семнадцать холодных осенних дней вместо пяти, которые дал мне начальник, считая это вполне достаточным. 25-го я представил ему результаты моего исследования.