Утраченный символ - Дэн Браун

«Вверх! Ну же! Вверх, немедленно!»

Пилот «UH-60» хватанул ручку управления, пытаясь не задеть полозьями стеклянное окно, которое и так дрожало от обрушивающейся на него подъемной силы в шесть тысяч фунтов. К несчастью, покатые стены пирамиды рассеивали нисходящий поток воздуха, уменьшая силу тяги.

«Вверх! Давай же!»

Пилот задрал нос вертолета в надежде плавно соскользнуть — и случайно задел левым полозом центр стекла. Всего на миг, но этого оказалось достаточно.

Огромное окно в крыше треснуло, взметнулся вихрь осколков, и стекло обрушилось внутрь каскадом зазубренных блестящих кинжалов.

«Звездопад».

Малах поднял глаза к источнику чудесного сияния и увидел льющийся сверху бриллиантовый дождь, капли которого стремительно неслись, чтобы поскорее окутать тело на алтаре своим мерцающим великолепием.

И вдруг он почувствовал жгучую боль.

Везде.

Клыки, серпы, раскаленные пики. В беззащитную плоть вонзались острые как бритва кинжалы. Хлестало по груди, по шее, по бедрам, по лицу. Все его тело сжалось. Из наполнившегося кровью рта вырвался крик боли, вырвавшей Малаха из транса. Белый небесный свет исчез, его заслонил появившийся откуда-то черный вертолет, который с бешеным ревом гнал в Храмовый зал ледяной ветер, пробравший Малаха до костей и разметавший по углам остатки благовонного дыма.

Повернув голову, Малах увидел рядом с собой сломанный нож для акеды. Артефакт не выдержал удара об алтарь, который теперь сплошным ковром покрывали осколки стекла. «После всего, что я ему причинил… Питер Соломон отверг этот нож. Не захотел пролить мою кровь».

С растущим ужасом Малах приподнял голову и посмотрел на себя. Его тело, его драгоценный дар… растерзано, залито кровью. Отовсюду торчали огромные острые стекла.

Слабея, Малах опустил голову на гранит алтаря. Взгляд безумца устремился вверх, к небу, через дыру в крыше. Вертолет уже исчез, и в вышине сияла молчаливая, холодная, как лед, луна.

Малах лежал с широко раскрытыми глазами и, задыхаясь, хватал ртом воздух… Один на огромном алтаре.

Глава 122

«Секрет в том, как умереть».

Малах понимал, что все пропало. Никакого сияния и блеска. Никакого радушного приема. Только темнота и мучительная боль. Даже в глазах. Он ничего не видел, но различал какое-то движение вокруг. Голоса… человеческие голоса… среди них почему-то голос Роберта Лэнгдона.

«Как такое может быть?»

— Она жива, — повторял Лэнгдон. — Кэтрин жива, Питер. Твоя сестра не погибла.

«Нет, — мысленно возразил Малах. — Кэтрин умерла. Должна была умереть».

В глазах стояла темнота, он даже не знал, открыты они или закрыты, но по звуку понял, что вертолет удаляется. В Храмовом зале воцарилось неожиданное спокойствие. Малах чувствовал, как постепенно нарушается плавность земных ритмов — будто мерный шелест волн делается рваным в преддверии надвигающейся бури.

«Chao ab ordo».

Тишину разорвали незнакомые голоса: люди что-то горячо обсуждали с Лэнгдоном насчет ноутбука и видеоролика.

«Опоздали. — Это Малах знал твердо. — Дело сделано».

Сейчас ролик распространяется по Сети со скоростью лесного пожара, встряхивая весь мир до последнего уголка и подрубая масонское братство под корень.

«Уничтожить тех, кто более всего способен нести истину».

Хаос всегда рос и креп за счет людского невежества. Тьма, ожидавшая Малаха, прирастала отсутствием Света на земле.

«За мои великие дела мне причитаются королевские почести».

Он почувствовал чье-то бесшумное приближение. Он узнал, кто это, по запаху священных масел, которыми умастил обритое тело своего отца.

— Не уверен, слышишь ли ты меня, — прошептал ему на ухо Питер Соломон. — Но кое в чем я должен тебе признаться. — Он коснулся сокровенного круга на темени Малаха. — Этот рисунок… — Запнувшись, Соломон все-таки договорил: — Это не Утраченное слово.

«Это оно, — мысленно возразил Малах. — Ты сам меня в этом убедил, не оставив ни малейшего сомнения».

Согласно легенде, Утраченное слово воспроизводилось на таком древнем и загадочном языке, что человечество практически предало его забвению. Не было на земле языка старше и древнее, чем этот. Так объяснял Питер.

«Язык символов».

Превыше всех в его словарной системе стоял один особый символ. Самый древний и универсальный, он объединял все традиции и учения в одном-единственном знаке, представляющем и свет египетского бога солнца, и торжество алхимического золота, и мудрость философского камня, и чистоту розенкрейцеровой розы, и миг Творения, и всеобщность, и главенство астрологического светила, и даже вездесущее всевидящее око, парящее над усеченной пирамидой.

«Циркумпункт. Символ Всевышнего. Начало всех начал».

Все это изложил ему Питер. Сначала Малах отнесся скептически, однако достаточно было взглянуть еще раз на рисунок, благодаря которому он очутился в Храмовом зале, чтобы убедиться: верхушка пирамиды устремлена к одному-единственному символу. Циркумпункт. Круг с точкой в центре.

«Масонская пирамида — это карта, — вспомнил Малах, — указывающая на Утраченное слово». Выходит, отец все-таки решил открыть ему правду.

«Все гениальное просто.

Утраченное слово — это не слово. Это символ».

Восторжествовав, Малах нарисовал великий знак на собственном темени, и в тот же миг ощутил, как растет и крепнет в нем могущество и удовлетворение собой.

«Мой шедевр и драгоценный дар готов».

Силы тьмы распахнули объятия. Его ждала награда за труд. Приближался момент славы…

И вдруг в последнее мгновение все рухнуло.

Питер по-прежнему стоял рядом, произнося слова, смысл которых не укладывался в сознании Малаха.

— Я солгал тебе, — говорил отец. — Ты не оставил мне выхода. Если бы я открыл тебе настоящее Утраченное слово, ты бы все равно не понял и не поверил мне.

«Значит, циркумпункт — это не Слово?»

— На самом деле, — продолжал Питер, — Утраченное слово известно всем… но мало кто понимает, что это оно».

Фразы эхом звенели в ушах Малаха.

— Ты останешься несовершенным, — мягко накрывая макушку Малаха своей ладонью, произнес Питер. — Твой труд не доведен до конца. Но куда бы ты ни отправлялся, помни… тебя здесь любили.

Почему-то ласковое прикосновение отцовской руки обожгло кожу, будто мощный реактив, ускоряющий химический процесс, что начался в теле Малаха. Неожиданно в нем вскипела волна энергии, заполняя до краев его земную оболочку и растворяя все ее клетки.

Еще миг, и боль отступила.

«Преображение. Начинается».

«Я смотрю на самого себя сверху и вижу истерзанное окровавленное тело на священной гранитной глыбе. Рядом стоит на коленях отец, поддерживая мою голову единственной оставшейся рукой.

Меня охватывают ярость… и недоумение.

Сочувствие здесь лишнее. Нужна месть, преображение. А отец отказывается участвовать, отказывается исполнить свою роль, перелить боль и гнев по лезвию ножа в мое сердце.

Я пойман в силки, я трепыхаюсь над своей земной оболочкой не в силах оторваться.

Отец медленно проводит мягкой ладонью по моему лицу, закрывая мне веки.

Силки ослабевают.

Сгущаясь из ничего, тело окутывает вздымающаяся волнами непроницаемая завеса, она застит свет и отгораживает меня от мира. Время ускоряет ход, я проваливаюсь пропасть, темнее которой я не видел никогда. Там, в глухой пустоте, я слышу шепот… чувствую надвигающуюся силу. Она стремительно растет, окружая меня со всех сторон. Могущественная и зловещая. Темная и властная.

Я здесь не один.

Вот он, мой триумф, мой королевский прием. Однако вместо восторга меня почему-то переполняет безграничный страх.

Я ожидал другого.

Сила превращается в вихрь, увлекая меня в неумолимую круговерть, грозя разорвать на части. И вдруг собирается в комок, словно гигантский первобытный зверь, и встает передо мной на дыбы.

Я оказываюсь лицом к лицу со всеми темными душами, что покинули землю раньше.

Вопль безмерного ужаса вырывается у меня… и тьма поглощает новоприбывшего целиком».

Глава 123

В Национальном соборе декан Галлоуэй почувствовал неуловимое колебание воздуха. Будто призрачная тень отделилась от земли… словно сняли тяжкий груз… далеко и одновременно близко.

Галлоуэй в одиночестве сидел за столом, уйдя в раздумья. Сколько он так просидел, неизвестно, однако в какой-то момент думы декана прервал телефонный звонок. Уоррен Беллами.

— Питер жив, — обрадовал декана брат-масон. — Мне только что сообщили, и я решил, что вы тоже должны узнать как можно скорее. С ним все будет в порядке.

— Слава богу! — выдохнул Галлоуэй. — Где он?

Беллами пересказал декану невероятную повесть о том, что произошло после того, как они покинули Богословский колледж.