Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. - Константин Радов

— Да, каждый раз, как обгадится!

— …Однако нынешний Дамад Али-паша, зять султанский, совсем не прост. Всем ведомо, что нынешняя война начата по интриге крымской и шведской — а по каким резонам закончится, никто не знает. Визирю нужна хотя бы видимость победы, иначе опять станут виноватых искать. И вот еще что я приметил. Сильнее всего ратуют за возвращение Азова такие лица, коих ни при каких обстоятельствах в бой не пошлют. Воинские люди, кто поумней, больше в сторону Мореи поглядывают: венецианцев осилить нетрудно, а провинция побогаче Азова будет. Не голая степь. Кара-Осман, ага янычарский, почти открыто противность показывает.

— Мнишь, янычары опять взбунтоваться могут?

— Если их прямо на убой пошлют, как на Пруте — возможно. Только у Али-паши хитрости хватает до этого не доводить, а непокорных поодиночке выдергивать и с важной должностью на войну отправлять. Или из янычар исключать, под видом негодности. Вот еще резон против мира: чем казнить, лучше своих врагов под русские пули подставить.

Царь хмурился на такие соображения: необходимость держать две армии против шведов и третью (под командой Шереметева) в Польше, по своему политическому устройству уязвимой для враждебных интриг, оставляла очень мало средств для борьбы с турками и татарами. Рассуждения мои о пользе для России взятия Очакова раздражали его несвоевременностью. Осада и удержание города одними имеющимися силами были, пожалуй, возможны — но пришлось бы оставить без должной защиты остальную границу, чем хан не преминул бы воспользоваться. Устройство оборонительных линий и десантные действия против Крыма, напротив, встретили полную поддержку: государь наградил меня за прошлую кампанию деревнями и подарил свой портрет с бриллиантами.

Теперь я знал, куда девать крепостные души, а на предстоящую кампанию (буде обстоятельства возблагоприятствуют) наметил, обсудив с царем и адмиралом, несколько многообещающих планов. Пользуясь близостью Азова и днепровских крепостей к уязвимым пунктам неприятельским, можно было на татарские набеги отвечать своими. Лучший способ отучить хана от дальних походов — заставить его обороняться. Высочайшая апробация моих воинских намерений давала надежду преодолеть бездеятельную осторожность Бутурлина.

Негоциации между Вилларом и Евгением Савойским в Раштатте, ведомые в ту зиму, привлекали внимание всей Европы, а наше — особенно. Вмешается ли император после неизбежного мира на западе в войну на востоке? Петр возлагал надежды на породненного теперь с ним Карла Шестого, ожидая его содействия не только против турок, а также и против шведов, вытеснение коих из Германии предполагал выгодным для венского двора. Скептики сомневались, усмотрит ли сей двор выгоду в замене шведского влияния русским на балтийском побережье, но ничего еще не было решено, и мой амстердамский знакомец Андрей Артамонович Матвеев, лучший дипломат России, отправился в Вену соблазнять имперцев выгодами союза. Толстой полагал эту задачу чрезвычайно трудной:

— Интриги шведов или крымского хана, — пояснял он, — это сильный резон для султана нападать именно на нас, но не единственный. Карловицким трактатом страны римской веры взаимно гарантировали свои от турок приобретения, так что атака на любую из них грозит Порте возрождением Священной Лиги. К России они ласкались, пока для войны надобилась, а на победный пир не позвали, оставили за воротами. К православным там отношение хуже, чем к магометанам, на завоеванных землях теснят и принуждают к унии всемерно. Если будут русские сильны, а границы сблизятся — император станет в сей политике не настолько волен. Ему выгода так сделать, чтобы мы с турками взаимно друг друга истощили. Нападение на Польшу или Венецию для Карла Шестого — casus belli, а нам помогать он ни обязательств, ни корысти не имеет.

— Петр Андреевич, насчет корысти не так всё грустно. — Я изобразил систему речных торговых путей, возможную в случае совместной победы над османами. Толстой задумался:

— Может быть. Но и здесь почвы для соперничества усматриваю не меньше, чем для союза. Получат ежели цесарцы выход к Черному морю — постараются торговлю целиком под свою руку взять, а персидский шелк вместо Астрахани в Трапезунт направить. И даже если государь Петр Алексеевич с императором о разделе торговых выгод договорятся, иезуитских интриг сие не устранит. Священная Римская империя — не Голландские Штаты, кои деньги выше религии ставят.

— А насколько вероятно вмешательство Вены при вторжении турецких войск на польские земли? Скажем, в случае их марша к Киеву, как мы прошли в Молдавию три года назад?

— Вряд ли турки на такое осмелятся. Французский посол убеждает их ни в чем себя не ограничивать, ибо немцы теперь ослаблены, только собственный интерес французов слишком явственно в сих уговорах просвечивает. Война против коалиции, с лучшим европейским полководцем во главе, в планы великого визиря не входит, он постарается осилить христианские государства по отдельности. Что его ждет при неудаче, всем известно. Захочет ли он совать голову в петлю?

— И все же, давайте возьмем разные степени нарушения польского нейтралитета, от набега крымцев до полновесного похода — какой может оказаться достаточно, по вашему мнению, для имперцев?

— Они могут игнорировать любое нарушение, коли пожелают, под претекстом, что русские войска первыми вошли в республику и разорвали ее нейтралитет. А более всего сие зависит от Варшавы: неловко, знаете ли, объявлять войну в поддержку союзника, который сам отказывается сражаться. Помните, как весной одиннадцатого года поляки ответили на разорение Правобережья Орликом и Мехмед-Гиреем?

— Никак. Они предоставили это нам. Будто не их территория.

— Вот именно, любезный Александр Иванович. Казачьи земли польские магнаты не очень-то за свои считают, скорее за покоренные неприятельские. Начнут турки грабить их собственные имения — тогда встрепенутся. Действия же императора предсказать очень сложно: пожелает он дать отдых народу после испанской войны или захочет утешиться от разочарований приобретениями на востоке, нам неведомо.

ОТВЕТНЫЙ ВИЗИТ

Решив в Петербурге важнейшие дела, я не стал ни дня задерживаться на севере, предполагая вернуться по зимнему пути и успеть еще завернуть в новообретенные имения и на Белгородскую черту. В обоих местах разговор с мужиками шел о переселении на линию. Сочетая в разумной пропорции уговоры и угрозы (с однодворцами больше первых, с крепостными — вторых), удалось добиться посылки на юг авторитетных стариков, чтобы посмотреть землю. Для перемены жительства все равно не было другого времени, кроме поздней осени, когда хлеб убран и обмолочен: до этого следовало все приготовить.