Демон - Джон Варли

— Расскажите вашим приятелям про то, что здесь было, — крикнула она им, когда уже начали прибывать ее люди.

В команде Сирокко были и люди, и титаниды. Все титаниды вели себя совершенно спокойно, прекрасно осведомленные о своих задачах. Большинство людей, нанятые лишь несколько часов назад, заметно нервничали. Среди них были и феминистки, и бдительные, и представители других сообществ.

Посреди помещения поставили стол, и, пока расставляли кинопрожектора, Сирокко заняла там свое место. Она переживала некоторое возбуждение — как от боя, так и от своей проделки с Малецким — и еще от крупного риска. Фея знала, что могла проделать тот фокус с ножом шесть раз из десяти — но этого было далеко недостаточно. Больше подобный риск она допускать не собиралась.

Однако большую часть ее возбуждения все же следовало списать на знакомый любому актеру страх перед публикой. Очевидно, от этого не спасал и возраст. От страха перед публикой Сирокко страдала с детства.

Двое мужчин из бдительных, которые до войны работали в средствах массовой информации, протягивали провода и устанавливали на треногу небольшую камеру. Когда вспыхнули кинопрожектора, Сирокко невольно зажмурилась. Перед ней поставили микрофон.

— Всему этому барахлу, наверное, уже столетие, — проворчал один из специалистов.

— Ладно, пусть хоть час поработает, — сказала ему Сирокко. Мужчина, казалось, ее не слушал, зато внимательно изучал ее лицо под различными ракурсами. Затем он на пробу протянул руку к ее лбу, и Сирокко тревожно отпрянула.

— Сюда вам точно надо что-то положить, — сказал он. — Очень скверные блики.

— Что положить?

— Грим, ясное дело.

— А что, это так уж необходимо?

— Мисс Джонс, вы сказали, вам нужен консультант по средствам массовой информации. Я просто говорю, что бы я сделал, если бы всем тут заправлял.

Сирокко со вздохом кивнула. Одна из титанид предложила какой-то крем, который вроде бы мужчину устроил. Этим сальным составом он намазал Фее лицо.

— Картинка что надо, — заявил другой мужчина. — Не знаю только, долго ли протянет эта трубка.

— Тогда нам лучше начать, — сказал режиссер. Он взял в руку микрофон и заговорил в него. — Граждане Беллинзоны, — только и сказал он, а потом голос его утонул в высоком вое ответной реакции. Помощник поиграл с какими-то ручками и кнопками, и режиссер заговорил снова. На сей раз все вышло чисто. Сирокко слышала, как слова эхом отражаются от окружающих город холмов.

— Граждане Беллинзоны, — снова сказал режиссер. — Сейчас мы передадим важное заявление Сирокко Джонс, нового мэра Беллинзоны.

Одна феминистка стояла у окна, глядя в небо.

— Есть контакт! — крикнула она.

Сирокко нервно откашлялась, борясь с побуждением изобразить на лице лучезарную улыбку. Видно, привычки давнишних пресс-конференций в НАСА так просто не забывались. Затем она заговорила:

— Граждане Беллинзоны. Меня зовут Сирокко Джонс. Многие из вас обо мне слышали; я была одной из первых землян в Гее. В свое время Гея назначила меня на пост Феи. Двадцать лет назад я была уволена с этого поста. Важно, чтобы вы поняли вот что. Хотя Гея меня уволила, титаниды никогда этого не признавали. И поэтому каждая из них будет следовать моим приказам. Всеми преимуществами такого положения дел я никогда не пользовалось. Но теперь время настало, и результаты изменят вашу жизнь. В настоящий момент все вы, как я сказала, «граждане Беллинзоны». Вам наверняка интересно, что это за собой повлечет. По существу, это значит, что все вы будете повиноваться моим приказам. Позднее я изложу свои планы относительно установления демократии, но пока что вам лучше делать так, как я скажу. Сейчас в вашем городе находятся несколько тысяч титанид. Каждая из них уже ознакомлена с новыми порядками. Можете считать их полицией. Недооценка их силы или реакции станет грубой ошибкой. Поскольку вы будете жить согласно законам, некоторые я изложу прямо сейчас. После прохождения этого этапа последуют и другие. Убийство не допускается. Рабство запрещено. Все люди, находящиеся на положении рабов, отныне получают свободу. Всем тем, кто считает, что владеет другими людьми, лучше немедленно их освободить. Это включает в себя также любую практику, которая путем обычая может лишить любого другого человека свободы. Если вы в чем-то сомневаетесь, — если, к примеру, вы мусульманин и считаете, что владеете своей женой, — вам лучше справиться обо всем у титаниды. Для этих целей объявляется десятичасовая амнистия. Человечина больше продаваться не будет. Каждый, замеченный в общении с железными мастерами, будет расстрелян на месте. Частная собственность отменяется. Вы можете продолжать спать там же, где и спали, но не думайте при этом, что владеете чем-то, кроме своей одежды. По меньшей мере четыре декаоборота ни одна человеческая рука не должна будет держать заостренного оружия. Сдавайте упомянутое оружие титанидам в период амнистии. Как только смогу, я сразу же верну функции полиции людям. До тех пор владение мечом и ножом считается преступлением, наказуемым смертной казнью. Я отдаю себе отчет в трудностях, которые ожидают тех, кто пользуется ножом для других нужд. Но, я подчеркиваю, каждый, кто оставит у себя нож, будет расстрелян. Я... в ближайшее время почти ничего хорошего предложить вам не смогу. Но верю, что впоследствии большинство из вас оценит те меры, которые я предпринимаю сегодня. Лишь эксплуататоры, рабовладельцы, убийцы никогда не восстановят своего прежнего положения. Остальным же гарантированы безопасность и все выгоды организованного человеческого сообщества. Я требую, чтобы в ближайшие десять часов в здание, известное как «Петля», явились следующие персоны. Те, кто не явится, будут расстреляны в течение одиннадцатого часа.

Дальше Сирокко зачитала список из двадцати пяти фамилий, составленный с помощью Конела. Список этот включал в себя наиболее влиятельных лидеров мафии и банд.

Затем она зачитала свое заявление на французском. Потом еще раз, с запинками, на русском. Далее она уступила свое кресло женщине из феминисток, которая зачитала его на китайском. Еще ожидала своей очереди добрая дюжина переводчиков, людей и титанид. Сирокко надеялась достучаться до каждого нового гражданина Беллинзоны.

Когда ей, наконец, удалось сесть в сторонке, чувствовала она себя предельно опустошенной. Сирокко, казалось, бесконечно долго работала над своей речью — и вроде бы никогда не была способна сказать все, как надо. Ей все время чудилось, что должны быть некие звучные декларации. Жизнь, Свобода и, быть может, Погоня за Счастьем. Но после долгих размышлений Сирокко поняла, что нет ничего с заглавной П, во что бы она верила, — «Право». Разве может кто-то из смертных требовать права на жизнь?