Избранные богословские статьи - Георгий Флоровский

1952

Опубликовано в книге: Г.В.Флоровский, «Избранные богословские статьи,” издательство «Пробел,” Москва, 2000 год, с.218–227

О СМЕРТИ КРЕСТНОЙ

Мысль мою Твоим смирением сохрани…

(Из вечернего правила).

I

«Слово плоть бысть» — в этом высшая радость христианской веры. В этом — полнота Откровения. И откровения не только о Боге, но и о человеке… В Воплощении Слова открывается и осуществляется смысл человеческого бытия. Во Христе — Богочеловеке явлена мера и высший предел человеческой жизни. Ибо «Сын Божий стал Сыном человеческим, чтобы и человек стал сыном Божиим», как говорил сщмч. Ириней [155]… В воплощении Слова не только восстанавливается первозданная цельность и полнота человеческой природы. И человеческая природа не только возвращается к утраченному Богообщению — но обновляется, воссозидается, новотворится… Первый Адам был до падения духоносным человеком… «Последний Адам» есть Господь с небеси (1 Кор. 15, 47)… И в Воплощении Слова человеческое естество не только помазуется сверхизбыточным излиянием благодати, но приемлется в ипостасное единство со Словом, как «собственное» Ему человечество, уже нераздельно и неразлучно соприсущее Ему в Его собственной ипостаси… В этом восприятии человеческого естества в непреложное общение Божественной жизни древние отцы видели смысл спасения, смысл искупительного дела Христова… «То спасается, что соединяется с Богом», — говорил свт. Григорий Богослов [156]… Это основной мотив богословия сщмч. Иринея, свт. Афанасия, свв. Каппадокийцев, свт. Кирилла Александрийского, преп. Максима Исповедника. Вся история христологического догмата определяется этой основной предпосылкой: Воплощение Слова как Искупление… В Воплощении Слова сбывается человеческая судьба, свершается предвечное Божие изволение о человеке — «еже от века утаенное и ангелом несведомое таинство»… И отныне жизнь человека, по слову апостола, «сокрыта со Христом в Боге» (Кол. 3, 3).

Воплощение Слова было абсолютным Богоявлением. И прежде всего — явлением Жизни… Христос есть Слово Жизни, ? lOgoj tAj zwAj… «Ибо Жизнь явилась, и мы видели, и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную Жизнь, которая была у Отца и явилась нам» (1 Ин. 1, 1–2) [157]… Воплощение Слова есть оживотворение человека, некое воскрешение человеческого естества. Но Воплощением только начинается Евангельская история Бога Слова… Исполняется она в смерти, и смерти крестной. Жизнь открывается нам через смерть… В этом таинственный парадокс христианской веры: жизнь через смерть как воскресение от вольной смерти — жизнь от гроба и из гроба — таинство живоносного и животворящего гроба… И каждый рождается к подлинной и вечной жизни только через крещальное умирание, через крещальное сопогребение Христу — возрождается со Христом от погребальной купели… В этом непреложный закон истинной жизни… «Ты еже сееши, не оживет, аще не умрет» (1 Кор. 15, 36).

«Велия благочестия тайна: Бог явися во плоти» (1 Тим. 3, 16). Но «явился» Бог не затем, чтобы сразу и действием Своего всемогущества пересоздать мир, и не затем, чтобы сиянием Своей славы его сразу просветить и преобразить… Божественное изволение не упраздняет изначального законоположения человеческого «самовластия» (tO aUtexoUsion), не отменяет и не нарушает «древнего закона человеческой свободы»… И в этом сказывается некое самоограничение, некий кенозис Божественной воли… И более того — некий кенозис и самой Божественной любви. Божественная любовь как бы связывает и ограничивает Себя соблюдением тварной свободы… И Божественная жизнь является в уничижении, не в славе… Не многие узнавали под «зраком раба» Господа славы… А кто узнавал — узнавал не силою естественной прозорливости, но по Отчему откровению (ср.: Мф. 16, 17)… Воплощенное Слово является на земле как человек среди человеков… Это было искупительным восприятием всей человеческой полноты — не только человеческой природы, но и всей полноты человеческой жизни… Воплощение должно было раскрыться во всей полноте жизни, в полноте человеческих возрастов — в этом один из аспектов замечательной мысли о «возглавлении» всяческих во Христе, которая вслед за апостолом Павлом с такою силою была развита сщмч. Иринеем [158]… Это было «уничижением» Слова (ср.: Флп. 2, 7). Но не было умалением или «истощанием» Его Божества, которое пребывает в Воплощении неизменным, «кроме вращения» (?neu tropAj). Это было скорее возвышением человека, «обожением» человеческого естества [159]. Нужно подчеркнуть: в Воплощении Словом воспринята первозданная человеческая природа, свободная от первородного греха, кроме греха… Этим не нарушается полнота природы, не нарушается «единосущие» Спасителя по человечеству с нами, грешными людьми. Ибо грех не принадлежит к человеческой природе, есть на ней некий паразитарный и противоестественный нарост — это с большою силою было показано свт. Григорием Нисским и особенно преп. Максимом Исповедником в связи с учением о воле как о седалище греха [160]… В Воплощении Словом воспринимается первозданное человеческое естество, созданное «по образу Божию» — потому в воплощении и «восстанавливается» образ Божий в человеке… И это восприятие не было еще восприятием человеческих страданий, не было восприятием страждущего человечества… Иначе сказать, это было восприятием человеческой жизни, но не смерти… Свобода Спасителя по человечеству от первородного греха означает и Его свободу от смерти как от «оброка греха». Спаситель уже от рождения неповинен тлению и смерти, подобно Первозданному: уже может не умереть (potens non mori), хотя еще и может умереть (potens autem mori). И поэтому смерть Спасителя была и могла быть только вольною — не по необходимости падшего естества, но по свободному изволению и приятию.

Нужно различать: восприятие человеческой природы и взятие греха… Христос есть «Агнец Божий вземляй грех мира» (Ин. 1, 29)… Но не в Воплощении вземлет Он грех мира… Это подвиг воли, не необходимость природы… Спаситель подъемлет и несет грех мира (скорее, чем приемлет или воспринимает) свободным изволением любви — Своей человеческой любви. И несет его так, что он не становится его собственным грехом, не нарушает непорочности Его природы и воли. Несет его вольно — потому и имеет спасительную силу это «взятие» греха как свободное движение сострадания и любви [161]… Это взятие греха не исчерпывается состраданием… В этом мире, который «во зле лежит», самая непорочность и праведность есть уже страдание, источник или причина страдания или тесноты. И потому, что праведное сердце скорбит и болеет о неправде; и потому, что страждет от неправды мира сего… Жизнь Спасителя, как жизнь праведника, как жизнь пречистая и невинная, неизбежно должна была оказаться в этом мире жизнью страждующей и страдальческой… Добро тесно для мира, и мир сей тесен для добра… Мир сей отвергает добро и ненавидит свет. И не приемлет Христа, и ненавидит Его и Отца Его (ср.: Ин. 15, 23–24)… И Спаситель подчиняется порядку этого мира, долготерпит — и самое противление мира покрывает Своей всепрощающей любовью: «не ведят бо, что творят» (Лк. 23, 34)… Вся жизнь Спасителя была единым откровением любви, единым подвигом страждующей любви… Вся жизнь Спасителя есть единый Крест… Но страдание еще не весь Крест… И Крест больше, чем страждующее Добро… Жертва Христова не исчерпывается послушанием, долготерпением, состраданием, всепрощением… Нельзя разрывать на части единое искупительное дело Христово. Земная жизнь Спасителя есть единое органическое целое, и не следует связывать его искупительный подвиг с одним каким–либо отдельным ее моментом. Однако вершина этой жизни — в смерти. И о часе смертном прямо свидетельствовал Господь: «сего ради придох на час сей» (Ин. 12, 27)…

Таинство Креста смущает и мысль и чувство — кажется непонятным и странным это «ужасное смотрение»… Вся священная жизнь Богочеловека была единым великим подвигом долготерпения, милосердия, любви… И вся она озарена присносущным сиянием Божества — правда, незримым для плотского и греховного мира… Но на Голгофе, не на Фаворе, совершается спасение — и Крест следует за Иисусом и на самый Фавор (ср.: Лк. 9, 31)… Христос приходит не только для того, чтобы учить со властию и сказать людям имя Отчее, и не только для дел милосердия. Он приходит пострадать и умереть. Об этом Он сам свидетельствовал не раз — пред смущенными и недоумевающими учениками. И не только пророчествовал о грядущей страсти и смерти, но прямо говорил, что Ему «надлежит», что Ему должно пострадать и быть убиту… Именно «надлежит», не только предстоит… «И начал учить их, что Сыну человеческому много должно пострадать, быть отвергнуту старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и воскреснуть в третий день» (Мк. 8, 31; Мф. 16, 21; Лк. 9, 22; ср. 24, 26)… «Надлежит» не только по закону мира сего, не только по законам ненависти и злобы. Смерть Господа вполне свободна. Никто не отнимает жизни у Него. Он сам полагает душу Свою, по Своей воле и власти — «имею власть», ™xous…an ?cw! (Ин. 10, 18). По катехизическом определению, Он страдал и умер «не потому, что не мог избежать страдания, но потому что восхотел пострадать»… Восхотел не только в смысле вольного долготерпения или непротивления, не в том только смысле, что попустил совершиться на Собою беснованию греха и неправды. Не только попустил, но изволил… Умереть «надлежало» по закону Божию , по закону правды и любви. Это не необходимость греховного мира. Это — необходимость Божественной любви. Таинство крестное начинается в вечности — «в недоступном для твари святилище триипостасного Божества»… И в земном таинстве раскрывается премирная тайна Божией Премудрости и Любви. Потому и говорится о Христе как об Агнце, «предуведенном прежде сложения мира» (1 Пет. 1, 19) и даже — «заколенном от сложения мира» (Откр. 13, 8)… И, как говорил Филарет Московский: «Крест Иисусов, сложенный из вражды иудеев и буйства язычников, есть уже земной образ и тень сего небесного Креста любви» [162]… В эту Божественную необходимость крестной смерти с трудом проникает человеческая мысль.