На рубеже двух эпох - Вениамин (Федченков)

А перед этим ко мне, как возглавителю Патриаршей Церкви в Париже, пришли представители младоросской группы с вопросами.

- Можем ли мы, состоя в нашей группе и проводя свои политические воззрения борьбы с советской властью, принадлежать к Патриаршей Церкви?

- Можете. Наша Церковь не требует от мирян никакой определенной политической программы, но только вы не можете выступать с вашей

борьбой как прихожане наши. Этого не дозволяет наша лояльность к советской власти.

Делегаты удовлетворились, но задали мне второй вопрос:

- А что вы, как представитель Патриаршей Церкви, думаете о позиции нашей партии?

- Откровенно сказать, по отношению к советской власти я не считал ее правильной по существу и исторически верной. Правильную позицию приняла вся наша родина и вся наша Церковь: признала советскую власть. Это правильно, а ваша линия неверна. И именно поэтому ваше направление не выдержит исторической пробы, не устоит. Но это уже ваше дело. Я мог бы дать совет стать на русскую церковную точку зрения, а не продолжать эмигрантскую борьбу против советской власти. Но вы едва ли в силах встать на нее. Это еще вообще трудно вам и эмиграции: политически она антисоветская, а религиозно - слабая, не способная принять духовную позицию Патриаршей Церкви. И я это понимаю, сам с большим трудом пришел к лояльности Церкви перед советской властью.

На этом разговор кончился, и младороссы в Париже пристали к нам. Впрочем, в Нью-Йорке они были с карловчанами, также и в Бразилии. Один из них, Шевич, был усерднейшим и очень религиозным членом нашего приходского совета.

Впоследствии, уже при немецкой оккупации Парижа, он после сидения в концлагере принял монашество с именем Сергий, в память о Московском митрополите Сергии, которого он глубоко чтил. Между прочим, как мне говорил в Америке Казем-Бек, немцы освободили его из лагеря именно ради вступления его в монашество. Казем-Бек, по моему мнению, недостаточно придал значения уходу видного своего сотрудника из партии: он больше смотрел на это как на частное, духовно прекрасное дело Шевича. Но тут нужно усмотреть и политическую сторону: Шевич разочаровался в политической эмигрантской деятельности вообще и младороссов в частности. Это я точно знаю из его письма ко мне в Америку. Единственно важным делом, полезным не только для себя, но даже и для родины, он стал считать прежде всего духовную работу над собой, без нее он перестал верить в правильность и политических принципов и установок и в самую возможность встать на правильный путь. Если угодно, его уход был не просто и не только личным религиозным актом, но и результатом сознания ошибочности младоросского движения, И выпустили его, конечно, не ради монашеского пострига, а как человека, разочаровавшегося в неприятной немцам политической антигерманской группе. Но они не учли того, что будущий монах станет на позицию того Сергия, имя которого он принял, то есть тоже будет патриотом в борьбе с ними... Только иным путем, чем младороссы...

Я считаю его шаг хотя и необязательным, но правильным. Мое наблюдение над всей эмиграцией давно убедило меня тысячами фактов, что вся наша беда происходит от неправильной духовной установки, от недостаточной религиозности и от самочинного неверия в Православную Церковь. О. Сергий Шевич будет одним из церковно-общественных деятелей нового поколения - теперь ему около 37 лет. Дай Бог ему сил на это. Конечно, он не ради будущей деятельности ушел в монастырь, но тем ценнее и выше по своим добрым разным последствиям его постриг. Кто знает, какая значительная величина вырастет из него! А он человек редкой чистоты души, искренности и воспитанности, но в то же время и твердой решительности.

Я лично утверждал и много раз говорил им, что младороссы хорошо написали в программе своей о примате духовного над материальным, но на деле они этого не сделали и еще доселе не делают. В декларации писать легче, чем осуществлять. Зная многих из них, я должен сказать, хоть я считаю их друзьями, что у них фактически первенствует не духовное, а политическое, государственное: земное. Духовное же лишь поверхностная покрышка, вызванная, как я говорил, противопоставлением себя большевикам-материалистам.

Вот одна из характерных картин, описанных мне нью-йоркским младороссом Д-м, юношей чистым, искренним и порывистым. Приехала сюда великая княгиня Мария Павловна. А она была близка младороссам по духу. Кроме того, близкая родственница царя Кирилла. Ей устроили торжественную встречу с молебном, но молебен лишь старый обычай, декорум.

Другой факт. Кажется, в день именин Кирилла служили литургию, младороссы, собравшись вне храма, были недовольны долгим богослужением.

"Ну, когда же все это кончится?" - спрашивали иные. Им скорее хотелось дождаться "царского молебна. Картина, всем нам известная по дореволюционному прошлому. Вспоминаю рассказ, слышанный мною в Сербии от Х-ва, бывшего одно время вице-губернатором в Пскове. В какой-то царский день, еще перед началом литургии, он зашел по делу к губернатору, одетый по-парадному:

- Вы куда? - удивленно спрашивает его губернатор.

- В церковь.

- Вы с ума сошли?! - иронически говорит представитель православной государственной власти своему помощнику.

- А что такое?

- Да ведь еще лишь десять часов, а молебен будет после двенадцати.

И я сам видел таких снобов из младороссов, которым место было бы в старых гвардейских полках дореволюционного времени.

Нет, им далеко до примата духовного. Теперь, во время второй войны немцев против России, вождь младороссов Казем-Бек прекратил политическую работу своей партии и даже активно выступил на позиции защиты Родины и принятия советской власти. Это - огромный сдвиг, хотя и называемый русским патриотизмом. Но и теперь по времени все еще прорывается у него старая нота борьбы против советской власти. А ведь он один из лучших! А другие младороссы, вероятно, еще менее отстали от старых привычек и программ. Например, в Сан-Паоло младороссы (кажется, во главе их стоял там даже поляк-католик) посещают богослужения епископа Феодосия, заядлого противника советской власти и ярого карловчанина.

Но все же младороссов в смысле их патриотической работы в данное время даже и сравнивать нельзя с другими, остальными эмигрантами. Некоторые же из них положительно развязались с прежним воззрением и работают с Советами. Другие же придерживаются тактики осторожности, чтобы легче привлечь к работе на родину еще

колеблющихся. Всякий работает в свою меру. Но лучше быть решительней. А у них силы на это есть и были.

Другое видное течение, оторвавшееся от старой идеологии эмиграции, представляли так называемые евразийцы. Как показывает само слово, они считают себя не европейцами лишь, но и азиатами. Не в смысле расы, а в политически-идеологическом значении России и особом, отличном от Европы, характере русского народа. Этих людей было немного, но они оказались очень способными пропагандистами своих идей, хотя и не очень ясных. Среди них нужно назвать молодого князя Трубецкого (сына бывшего ректора Московского университета Сергея Николаевича), Савицкого, Сувчинского и др. Если младороссы оттолкнулись от эмиграции, то евразийцы, кроме того, отталкивались уже и от всей Европы, которая представлялась им односторонней и изжившей себя, но это течение было не массовым, а интеллигентско-групповым и широкого движения не имело. Однако и оно прокладывало пути сближения с Советской Россией. А один из них, Сувчинский, насколько я знал, уехал туда совсем. Человек очень горячий, своенравный, с собственным умом и весьма одаренный.

Не буду говорить о менее значительных группах: возвращенцах, утвержденцах - они открыто сочувствовали советской политике и идеалам. Должно упомянуть наконец (хотя они были прежде всех) и про сменовеховцев. Из них наиболее видные писатель граф А.Толстой, Устрялов и другие. Но их значение было весьма важное: они в самом начале эмиграции поняли свою ошибку и бесплодность вне Родины, переменили "вехи" и возвратились домой. Разумеется, их осуждали. Но бессильно... А несколько лет назад уехал и Куприн, чтобы хоть умереть "дома".

Все эти движения показывали постепенно, что в эмиграции началось обратное движение - на Родину, с принятием советской власти.

Но наряду с этим продолжали существовать и антисоветские организации. На первом месте нужно, конечно, поставить тех же добровольцев. После эвакуации и разъезда из лагерей полуострова Галлиполи они оставили себе это имя - галлиполийцы. Легально существовать им, как военной организации, в чужих странах было невозможно, поэтому они назвались по случайному признаку места первой остановки в Галлиполи, но в самом деле они, как всем известно, были военно-политической организацией. И одной из их задач были террористические акты в России: об этом говорили открыто, считая благим делом для родины.