Охота на гончих - Надежда Федотова

– Держи, – сказала леди, ссыпая деньги в руку Малин. – Это за все сразу – и за товар, и за доставку. Хватит?

Ладошка в вязаной варежке стиснула монеты, голубые глаза изумленно округлились:

– Да еще и останется, госпожа. Этого ж на целый ларь много будет! Мне батюшка не велит лишку с покупателей брать…

«А сам-то берет, не гнушается», – подумала Нэрис, вспомнив давешнюю щедрость супруга, наградившего торговца полновесной серебрушкой. Тот, конечно, был приятно удивлен, но отказаться даже не подумал.

– Раз не велит, – безмятежно отозвалась леди Мак-Лайон, – тогда завтра утром братца пришлешь с парой дюжин плетенок. На сдачу. Все мне меньше возни. Договорились?

Малин, подумав, кивнула. И, спрятав деньги, взялась за широкие ремни на ларе.

– Я дома еще посчитаю, – улыбаясь, сказала девушка, взваливая берестяной короб на спину, – глядишь, целую седмицу Снорри вам пирожки носить будет. Вы ж мне, дай вам боги здоровья, полкошеля отсыпали!..

Домик оказался крохотным – и снаружи, и внутри. Пожалуй, совсем как тот, что конунг выделил шотландцам. Только здесь было и вовсе не повернуться: следом за Малин пройдя через узкие сени, забитые хозяйственной утварью, леди Мак-Лайон очутилась в комнате с низким потолком, добрую треть которой занимал пышущий жаром очаг. По левой стене вытянулся топчан, застеленный лоскутным одеялом, по правой – большая кровать, к изголовью которой был притиснут грубо сколоченный стол, весь усыпанный мукой. Возле стола на табурете восседала грузная женщина лет сорока – она раскатывала тесто. Тут же, свесив с кровати худые ноги в грубых вязаных чулках, две девчушки лет семи-восьми толкли в мисках начинку для пирогов. Третья – совсем маленькая, возилась за спинами сестер с какой-то тряпичной куклой. Одежда на девочках была латаная-перелатаная, но чистая.

– Малин? – Женщина у стола подняла голову и утерла потное лицо краем передника. – Ты что вернулась? Товар весь вышел?

– Почти что. – Девушка, весело улыбаясь, пропустила вперед леди Мак-Лайон. – Вот, госпожа взяла все, что было! Да ей самой не донести – мы Снорри подождем. Все ж не на холоде.

Девчонки-погодки одновременно подняли головы, толкушки в их руках замерли. Взгляд матери семейства переместился на леди Мак-Лайон. Зашуршало домотканое платье – женщина поспешно, хоть и с некоторым трудом, поднялась:

– Доброго дня, госпожа. Уж простите, не разглядела вас сослепу-то!.. Самую малость вы со Снорри разминулись – он от скорняка с новым заказом вернулся, только-только отправила. Меня Фритой зовут.

– Нэрис, – улыбнулась в ответ леди Мак-Лайон, здраво рассудив, что здесь вполне может обойтись и без титула. Хозяйка, поклонившись, прикрикнула на дочь:

– Успеешь медь перебрать, Малин! Лучше гостье помоги плащ снять, сопреет она у нас-то…

– Ничего-ничего, – поспешно сказала Нэрис, – я сама. И так незваная явилась, чего уж больше. Я тут посижу, вы обо мне не беспокойтесь.

Она сняла плащ и, перебросив его через руку, скромно присела на жесткое ложе. «На топчане, вероятно, спит старшая, – подумала леди, – а младшие где же? С родителями?» Украдкой покосившись в сторону кровати, Нэрис заключила, что так оно и есть. Эти люди, наверное, очень бедные. Может, к тем медякам, что у Малин в рукавице звенят, еще серебрушку добавить? Как Ивар тогда – «на расширение предприятия»?.. Леди потянулась к поясу, но руки до кошеля так и не донесла. Уж больно это походило на милостыню, а северяне – люди гордые, на такое могли и обидеться.

Обижать Нэрис никого не хотела. Поэтому сидела и без толку мучилась, глядя на малышку с тряпичной куклой и ее худеньких серьезных сестричек. Где уже этот Снорри? Уйти бы! Вроде и не виновата ни в чем, а совестно…

Мучениям леди Мак-Лайон положила конец неунывающая Малин. Она уже выпуталась из своих одежек и деловито порхала по комнате. Вытерла нос младшей девочке, проверила широкий противень, где в раскаленном жире шкварчали румяные пироги, и сейчас, нагнувшись над кадушкой в углу, черпала воду в котелок.

– Взвару клюквенного откушаете, госпожа? – спросила она. – Горячий, да с медом – чудо как хорош, никакого вина заморского не надо!

Нэрис окончательно сконфузилась от такого внимания и уже собиралась было отказаться, но тут со стороны кровати донеслись шорох и глухое бормотание, перебитые таким отчаянным свистящим хрипом, что леди аж вздрогнула.

– Не пугайтесь, госпожа! Это батюшка, – поспешила успокоить Малин, – я ведь говорила, прихворнул он у нас. Сейчас взвару спроворю, выпою ему – полегче задышит.

– Грудь у него слабая, – со вздохом подала голос хозяйка дома. – С молодости еще. Лекарь велел гусиным жиром растирать да кутать, чтоб пропотел. А как его кутать, коли он в жару бьется да так и норовит одеяла скинуть? Уж вторую ноченьку с ним маюсь, с горемычным, боюсь, как бы не помер… Ох, простите, госпожа! Вы уж потерпите маленечко, сейчас Малин его утихомирит, чтоб зазря не пугал!..

Нэрис, прислушиваясь к натужному сипению из темного угла, покачала головой. Звуки были нехорошие.

– А что с вашим мужем? Застудился?

– Оно самое, госпожа, – кивнула Фрита, нарезая тесто длинным ножом. – Давеча продрог на холодном снегу, а много ли ему надо – в его-то годы? Здоровье еще рыбаком подорвал, таким же и мне достался. Ох, бабья жизнь – не ходок, так пьянь, не пьянь, так хворый!..

Северянка в сердцах всплеснула руками, в воздух взметнулось белое облачко муки. Облачко взметнулось и осело, а леди Мак-Лайон, наоборот, поднялась.

– Разрешите, я посмотрю? – сказала она, откладывая плащ. И, предупреждая возможное удивление, добавила: – Я в болезнях понимаю немного.

Хозяйка дома переглянулась с дочерью и неуверенно пожала плечами:

– Как пожелаете. Да только старик мой каждую зиму хворает, мы уж привычные. Жиром да отваром завсегда спасались, глядишь, и тут боги сберегут!

Однако щедрая покупательница на богов надеяться не пожелала. Подошла к кровати, присела на краешек и взялась за одеяло. Покачала головой: старый торговец метался в жару, хрипло постанывая, и на ощупь был как печная заслонка – сухой да горячий. Под глазами круги, лицо белое, только под носом да вокруг губ синева просвечивает. Леди Мак-Лайон сдвинула брови и, не чинясь, задрала на болящем рубаху. Приникла ухом ко впалой груди, послушала дыхание… И через несколько мгновений, кивнув каким-то своим мыслям, выпрямилась.

– Не поможет тут жир, – сказала она. – Да и от взвара толку чуть. Сколько он уже вот так лежит, вы говорили?

Фрита, робея под серьезным взглядом серо-зеленых глаз, пробормотала, что дня два уже, не меньше. Леди сердито фыркнула: