Похищение огня. Книга 2 - Галина Серебрякова

Игра становилась для Лассаля беспроигрышной. Когда за издание брошюры «Программа работников» он был привлечен к ответственности, то с обычным бесстыдством плагиатора, приписывая себе некоторые идеи «Коммунистического манифеста», заявил на суде:

— Я утверждаю далее, что эта брошюра является таким же научным произведением, как многие другие, произведением, излагающим уже известные результаты, но что она во многих отношениях является даже научным открытием, развитием новых научных мыслей. Я напечатал ряд обширных трудов в различных и трудных областях науки, не жалея сил и бессонных ночей, чтобы расширить пределы самой науки, и я, может быть, имею право сказать, подобно Горацию: «Я боролся не без славы!» Но я сам вам заявляю: никогда ни в одном из своих обширных трудов я не написал ни одной строки, которая была бы по своему замыслу более строго научной, чем это произведение от первой строки до последней. Бросьте взгляд на содержание этой брошюры. Это содержание состоит не в чем ином, как в философии истории, сжатой на пространстве сорока четырех страниц… Это есть развитие объективного, разумного хода мыслей, лежащего вот уже более тысячи лет в основе европейской истории, развитие внутренней души мира.

Лассаль решил возглавить движение по организации Германского рабочего союза. В мае 1863 года во Франкфурте-на-Майне он выступил на собрании членов и делегатов многочисленных рабочих союзов. Он использовал для своей речи громадный литературный и статистический материал и забросал слушателей бесчисленными цитатами. Речь его длилась более четырех часов и подавила слушателей. Из зала раздавались голоса, что пора кончать. Лассаль оборвал выступление на полуслове, и один из его сторонников объявил, что продолжение ее будет через два дня.

Не найдя общего языка с делегатами и испугавшись, что потерпит поражение, не будет никуда избран и останется за бортом рабочего движения, Лассаль изменил тактику и на общем собрании рабочих коснулся злободневных вопросов и резко обрушился на прогрессистскую партию.

Он подчеркнул, что не собирается основывать какой-либо особой классовой партии рабочих, но хочет развернуть знамя демократии, под которое одинаково призывает и буржуа и рабочих. Но рабочие в силу своего классового положения призваны быть главной опорой демократии.

Эти слова, сказанные Лассалем с большим жаром, привлекли на его сторону значительную часть тех слушателей, которые до этого не были его сторонниками. В течение нескольких недель во Франкфурте велась усиленная устная и письменная агитация в пользу Лассаля.

Через три дня после этого в Лейпциге, в зало Пантеона, состоялось основание Общегерманского рабочего союза. Одиннадцать городов были представлены двенадцатью делегатами. Союз был организован на строго нейтралистских началах. Произошло это отчасти потому, что немецкие законы не допускали сношений между политическими союзами. Руководство принадлежало председателю, каким на пять лет был избран Фердинанд Лассаль. Мечта его стала наконец явью. С Лассалем теперь нельзя было не считаться даже таким всесильным в Германии лицам, как сам железный канцлер Отто Бисмарк. И Лассаль решил предпринять поход на Берлин. Осада прусской столицы не увенчалась большим успехом. Союз имел в ней очень мало членов, и то не из рабочих. Лассаль прочел лекцию, рассчитанную на сенсацию, где всячески поносил правящие круги. В зале находилось всего несколько десятков человек. Противники из так называемой прогрессистской партии не явились; собрания потеряли для них интерес новизны, а Лассаль не казался опасным.

Гораздо удачнее для председателя Рабочего союза сложились его другие дела. Он не только был представлен благодаря связям графини Гацфельд одним из генералов канцлеру Бисмарку, по сумел понравиться, стал часто бывать в его доме, где они часами дружелюбно беседовали. Все это Лассаль держал в глубокой тайне, понимая крайнюю двусмысленность своего поведения. Он старался убедить Бисмарка, что, несмотря на все различия их точек зрения, оба они одинаково заинтересованы в том, чтобы заменить трехклассную избирательную систему всеобщим избирательным правом. Лассаль рассчитывал при этом на свой дар убеждать людей, в который он бесконечно верил. Он писал Бисмарку:

«Ваша Светлость!

Циркулируют слухи о предстоящем вскоре роспуске палаты депутатов и предоставлении права всеобщих и прямых выборов.

Если эти слухи хоть сколько-нибудь обоснованны, то прошу вашу Светлость срочно, во всяком случае до опубликования закона о выборах и даже до окончательного установления текста его, переговорить со мной. Весьма важные причины заставляют меня обратиться с этим к вам и прошу в утвердительном случае сообщить мне наиболее удобное для вас время для беседы».

Не получив ответа, Лассаль вновь продолжает добиваться встречи:

«Ваша Светлость!

Я бы не стал настаивать, но события таковы, что прошу извинить мою настойчивость. Я уже писал вам несколько дней назад, что нашел «волшебный рецепт» весьма обширного действия. Наша следующая беседа будет, как я полагаю, наконец сопровождаться окончательными решениями, и так как их, как я опять-таки полагаю, больше нельзя откладывать, то я бы хотел завтра в 8½ часов вечера позволить себе переговорить с вами. Если вата Светлость в это время заняты — прошу назначить мне любое другое возможно ближайшее время».

Но Бисмарк медлил.

В марте Лассаль предстал перед судом по обвинению в измене за свою речь «Обращение к берлинским рабочим». Лассаль защищался сам.

— Меня обвиняют в том, — говорил он, — что я добиваюсь всеобщего избирательного права и этим хочу ниспровергнуть конституцию. Но я возвещаю вам с этого мирного места, что, быть может, не пройдет и года, и господин фон Бисмарк сыграет роль Роберта Пиля, и всеобщее избирательное право будет даровано! Я знал это уже в тот первый день, когда начал эту агитацию… И кто ясным взором смотрел на положение вещей, тот не мог но видеть этого…

Как бы объясняя себе самому свою тесную связь с лютым недругом рабочего класса, Лассаль в той же речи говорил далее:

— Это старый закон истории, что враждебные партии питают друг к другу своеобразное тяготение, словно какое-то химическое сродство заставляет их поддерживать друг друга в борьбе…

Лассаль хотел привлечь короля и консервативную партию, чтобы они оказывали ему содействие, как своему невольному союзнику. Но у него и в мыслях не было отказываться от роли представителя крайней левой. Несомненно, Лассаль знал, что своей тактикой он ведет очень опасную игру. Но он верил, что в его руках достаточно много козырей, чтобы можно было рискнуть. Он считал себя достаточно сильным, чтобы в любую минуту по своему желанию вернуться назад. Но он упустил из виду, что для политика существует закон последовательности, что лишь в первом шаге мы имеем полную свободу действия, а все последующие шаги уже предопределены первым.

В одном из писем Бисмарку Лассаль писал: «…рабочее сословие было бы склонно… видеть в короне естественного носителя социальной диктатуры, если бы корона со своей стороны когда-либо могла решиться на, конечно, весьма маловероятный шаг, а именно, если бы она пошла воистину революционным и национальным путем и превратилась из монархии привилегированных сословий в социальную и революционную монархию».

Но не столько Лассаль был нужен Бисмарку, который в любой момент мог сменить милость на гнев, сколь Бисмарк являлся основной надеждой честолюбца в его стремлении возвыситься. Покуда же полиция, прокуратура и суды не щадили председателя Рабочего союза. Его крупная азартная игра во имя славы далеко не была еще выиграна.

Желание упрочить свое положение, сознание политической непорядочности, боязнь разоблачения побудили Лассаля добиваться, чтобы Союз был в безусловной зависимости от своего председателя. Он резко восставал против того, чтобы какое-либо из отделений Союза решало вопросы без его позволения и указаний, переданных им лично через уполномоченных. Деспотически, единовластно вторгался он, песмотря на очень короткий срок пребывания на посту главы Рабочего союза, во все поступки его членов. Стоило кому-нибудь возразить ему, как Лассаль требовал его исключения и преследования. Так было с рабочим Юлиусом Фальтейхом, который осмелился выступить против одного его проекта. Особенно рассвирепел Лассаль, узнав, что Фальтейх требовал большей самостоятельности для отделений. Не ограничившись пространным посланием об исключении ослушника, Лассаль послал в Дрезден, где тот работал, доверенного человека, приказал собрать там членов Союза и заставить их изгнать Фальтейха из своей среды. Точно так же своей властью председателя Лассаль часто по прпхоти смещал и назначал членов правления Союза. Желание восхвалений дошло у Лассаля до мании. Он обратился к Фрейлиграту с просьбой воспеть его в стихах, но поэт благоразумно отказался. Тогда он нашел другого стихотворца и щедро оплатил его творение: