Сталин, Гитлер и мы - Владимир Николаев

В конце 1979 года Суслов внес свой последний, можно сказать, смертельный вклад в самоубийственную политику КПСС: под его нажимом началась наша агрессия в Афганистане, которая и привела Советский Союз к катастрофе. Очевидцы вспоминают, как накануне принятия этого рокового решения, в самый решающий момент Брежнев взял телефонную трубку: «Михаил Андреевич, не зайдешь ли ко мне? Есть потребность посоветоваться». Суслов тут же зашел и решительно заявил: «В сложившейся обстановке, видимо, нужно принимать решение срочно… А на ЦК обсудим позднее». Так келейно и цинично был решен вопрос о самом роковом шаге.

Известный историк Р. Медведев так высказался о судьбе Суслова: «Старший идеолог, каким был Сталин, готовился уступить место младшему, когда понял, что его собственное время подходит к концу… Суслов сумел добавить Сталину еще около 20 лет активной жизни после смерти самого Сталина». Вывод верный, но не совсем точный: не 20 лет, а гораздо больше! И этот добавочный срок на смерти Суслова никак не оборвался.

Нет, недаром Суслов был похоронен в 1982 году на Красной площади в Москве с такими почестями, каких со дня похорон Сталина не удостаивался ни один из умерших руководителей партии и государства.

Однотипные памятники-близнецы Сталину и Суслову стоят рядом на главной столичной площади, превращенной большевиками в кладбище. Зловещий символ! Пока он существует, нам не вырваться из оков нашего недавнего прошлого.

Сталинско-сусловская идеология надолго пережила своих создателей и взята на вооружение современными ретроградами. Так, в апреле 2002 года политолог Кагарлицкий писал в газете «Известия» об этом феномене: «Я перевел на английский некоторые высказывания Зюганова, и это вызвало на Западе полный остракизм: он излагает идеи, которые в Европе и США однозначно считают фашистскими». Как тут не вспомнить известный афоризм Г. Бёлля: «Коммунизм — это фашизм для бедных».

Продолжение следует?..

У нас в стране свободно издаются сотни газет, журналов, брошюр и книг не только большевистской, но и явно фашистской ориентации. Четкую границу между ними зачастую провести трудно, в большинстве случаев такие издания объединяет их общая красно-коричневая направленность. С тех пор как в октябре 1993 года российские большевики и нацисты вместе пытались совершить государственный переворот, их родство стало секретом Полишинеля.

Из всех печатных выступлений такого толка в самых разных жанрах выделяется один фундаментальный труд (несколько томов!), в котором сфокусированы пропагандистские потуги сталинистов и которому пока нет в этом смысле равных. Это — роман Ивана Стаднюка «Война». С художественной точки зрения его не отнесешь даже к второсортной литературе, это всего-навсего пропагандистская акция, попытка в беллетристической форме самым решительным образом исказить историю войны по коммунистическому шаблону. Но за этим замыслом стоит более серьезная идеологическая провокация, о которой и пойдет речь и которая показывает, как далеко заходят сталинисты в своих попытках повернуть историю вспять.

Случилось так, что роман создавался на моих глазах, поскольку Стаднюк работал в течение нескольких лет заместителем главного редактора журнала «Огонек», то есть был моим коллегой (в редакции всегда было два заместителя главного). В годы войны он был политруком, сотрудником военной печати, потом начал пописывать прозу. В нем не было той вызывающей агрессивности, какой обычно отличаются многие воинствующие сталинисты. Он был спокойным и благожелательным человеком, без начальственных и прочих комплексов, занимался своей прозой и никому не мешал. У меня с ним были ровные деловые отношения. Начиная работу над «Войной», Иван со мной своими творческими планами не делился (зная мои взгляды), но рассказывал о тех любопытных обстоятельствах, при которых взялся за роман.

О начале работы над ним я узнал одним из первых. Словно на крыльях, Иван влетел в мой кабинет и, захлебываясь от восторга, начал рассказывать мне о том, что познакомился с В. Молотовым. Для него, в прошлом простого деревенского парня и скромного армейского политрука, это была встреча с живым богом. И я убежден, что она не была случайной. Не знаю, понимал ли это Иван, наверное, понимал. К тому времени, в 60-е годы, Молотов уже много лет писал свои воспоминания, находясь в опале и сидя у себя на даче.

Что бы он там ни писал, о публикации в то время речи быть не могло. Вот Стаднюка и свели с ним, чтобы под видом беллетристики о войне протащить в печать многое из молотовских мемуаров. Заварил эту кашу третьестепенный поэт Ф. Чуев, друг Молотова и самый, пожалуй, воинствующий сталинист из московских литераторов. Сам Стаднюк так писал о своей долгой совместной работе с Молотовым: «Молотова более или менее смело пишу „изнутри“, так как встречаюсь с ним, подолгу беседую, ощущаю его характер, и, что важно, он потом читает написанное мной и выражает к нему свое отношение».

Очень важное признание! Из него следует, что Молотов был для Стаднюка не просто источником информации и своего рода соавтором, но и — редактором, даже, можно сказать, цензором!

Молотов — известная фигура в советской истории. Много лет он официально числился вторым после Сталина человеком. При этом еще с ленинских времен среди партийной элиты Молотова звали «каменной задницей». Он был самым правоверным ортодоксом, самым твердокаменным сталинистом и типичным канцелярским клерком, исполнительным казенным чиновником. Даже когда Сталин посадил за решетку его жену (ее Молотов очень любил), он остался все тем же безропотным слугой своего свирепого хозяина.

Итак, Стаднюк начал регулярно встречаться с Молотовым на его даче, они беседовали часами, о чем Иван не раз мне рассказывал. Он расспрашивал опального политика, тот отвечал, знакомил со своими мемуарами, идеи которых и должны были оплодотворить военную хронику Стаднюка. Не знаю, что думал по этому поводу сам Иван, но было ясно, что под военно-историческим соусом готовились воспоминания самого главного из оставшихся в живых сталиниста. Беллетристическая форма оказалась плохо скроенной ширмой, за которой к читателю протащили молотовские идеи. Результат оказался чудовищным! Вот как вспоминает об этом известный историк и публицист Р. Медведев: «Первая часть романа „Война“ И. Стаднюка вышла в свет в конце 1970 года и вызвала сразу же весьма обоснованные и резкие отзывы многих читателей и интеллигенции. Достаточно сказать, что в этом романе не только крайне искаженно представляется обстановка предвоенных и первых месяцев войны, но недвусмысленно и кощунственно оправдываются жестокие сталинские репрессии против лучших военных кадров страны. О Тухачевском, Якире или Уборевиче Стаднюк пишет так, как будто все они не были давно уже реабилитированы. Конечно, Молотов мог быть доволен».

Будучи человеком весьма осведомленным, Медведев не зря упоминает Молотова. Стаднюк вспоминал: «За двадцать лет (!) я частенько утруждал Вячеслава Михайловича Молотова своими звонками и визитами. Несколько раз он бывал у меня на даче в Переделкине…» Вот какую роль сыграл Молотов в создании романа!

Едва ли найдется другой такой же пример столь монументальной лжи на крови миллионов. Но и такая кровь не остановила эту ложь, за которой Молотов и Стаднюк пытаются скрыть чудовищные преступления и хроническое недомыслие сталинской верхушки. Так, они всячески стараются преуменьшить наши чудовищные жертвы, чтобы обелить и прославить Сталина, его полководческий гений. Есть что скрывать и самому Молотову, возглавлявшему в то время нашу внешнюю политику, одновременно коварную и бездарную.

В романе «Война» два главных героя — Сталин и Молотов. А главная цель книги — представить их крупнейшими и мудрейшими политиками XX века. Такой безнадежный, но категорический посыл обрекает обоих сочинителей на ложь и фальсификацию. Книга начинается с какого-то безоглядного, отчаянного и беззастенчивого искажения всем уже известной истории нашей войны с Финляндией 1939–1940 годов. Описывать ее так, как это сделано в романе «Война», в наши дни мог, наверное, только один человек на белом свете — Молотов: воздать славу тому, что стало нашим позором!

Повторяем, что цель у всей этой писанины одна — воздать должное гениальности и государственной мудрости Сталина: «Все в этом мире, — пишут Стаднюк и Молотов, — находится в естественной связи причин и следствий. И Сталин как выдающийся марксист понимает это лучше нас и понимает, что ничего свыше предопределенного нет и быть не может. На всякие события можно и нужно влиять. Я очень твердо верю в трезвый рассудок Сталина, в дальновидность Политбюро и правительства».

Не будем вдаваться в смысл этой «философии», но сам Стаднюк так не говорил и не писал, это, выражаясь по-современному, — ген молотовских мемуаров, заложенный в основу романа. А вот характерный пример молотовско-стаднюковского стилевого сплава, а заодно и лишний пример того, как беспардонно искажается в книге правда истории: «Вот она, Финляндия, загадочная страна лесов и озер. Что тебя, северная суровая соседка, получившая независимость из рук Ленина, толкает к нашим недругам и влечет в пучину раздоров… Над Ленинградом грозно изогнулась трехполосная девяностокилометровой глубины линия Маннергейма… А советское руководство взывало к разуму Финляндии. Велись переговоры, чтобы принять меры для обоюдной безопасности… Но все случилось по-иному. У истории свои превратности. Реакционные правители Финляндии не захотели внять голосу разума. Не уклоняясь от переговоров, они провели всеобщую мобилизацию и развернули свои войска на границе с СССР. Их замысел был прост: отказав Советскому Союзу во всех его предложениях, быстрее спровоцировать войну и сковать главные силы Красной Армии на линии Маннергейма до подхода союзных войск, а затем превосходящими силами перенести военные действия на советскую территорию».