От Ариев до Викингов, или Кто открыл Америку - Фарли Моуэт

Обрывистый северный берег отпугнул их, зато в заливе Сент-Джордж Бэй они нашли как раз то, что искали. Да вдобавок они встретили здесь гостеприимство местных жителей, которые, как им показалось, были не вполне чужды им, европейцам.

НИЖЕСЛЕДУЮЩИЙ ТЕКСТ ВО МНОГОМ ОСНОВАН НА ПРЕДПОЛОЖЕНИЯХ, однако я совершенно уверен в его достоверности и способности выдержать огонь самой предвзятой критики.

Альба на Западе в XV в. могла только приветствовать появление басков. На протяжении многих последующих десятилетий туземные жители и пришельцы поддерживали дружеские и взаимовыгодные отношения. Прибывая в начале лета и отплывая на родину поздней осенью или даже оставаясь на зимовку, китобои привозили сюда европейские товары и с выгодой продавали их, получая взамен меха редких зверей, свежие продукты и дешевую рабочую силу. Местные жители помогали баскам разделывать туши убитых китов, а некоторые нанимались гребцами и становились искусными гарпунщиками, уходя на промысел на легких, быстроходных лодках китобоев.

Фермеры поставляли китобоям продукты со своих полей и пастбищ и давали возможность отдохнуть и расслабиться после долгих дней напряженного труда, напоминавших работу мясника на бойне. Добытчики «валюты», которые давным-давно забросили свой старинный промысел из-за нехватки рынков сбыта, теперь получили повод вновь вернуться к нему. Они наведались на сказочно богатые лежбища моржей на островах в заливе Св. Лаврентия и вскоре повели активную торговлю, сбывая китобоям моржовую кость и шкуры.

Год от года в залив приплывало все больше и больше баскских судов, пока их разделочные столбы, черные и закопченные от жира, не появились на всем западном побережье Ньюфаундленда от пролива Кэбота до пролива Бель-Иль и вдоль большей части южного побережья Лабрадора. К концу XV в. промысел в водах залива Св. Лаврентия вели многие дюжины, если не сотни баскских китобойных судов.

Команды этих судов были народ грубый и бесцеремонный, но они все же придерживались определенного кодекса, определявшего их поведение в отношениях не только между собой, но и с туземцами. Старинная запись, несмотря на всю свою лаконичность, свидетельствует, что баски вели себя в отношении туземцев куда более гуманно, чем моряки других европейских держав того времени.

К началу XVI в. баски, совершавшие плавания на запад, приводили в порты Бискайского залива корабли, груженные дорогостоящими товарам: китовым усом и жиром, моржовой костью и драгоценными мехами. Разумеется, баски держались как можно более скрытно, но французы на севере, испанцы и португальцы на юге неизбежно почувствовали запах денег и наживы в ветре, прилетавшем с запада. И не успел еще кончиться тот же XVI в., как искатели легкой добычи из всех трех держав устремились вслед за басками в воды залива Св. Лаврентия.

Одни из них были рыбаками, которых более всего интересовали несметные уловы трески. Но многие представляли собой скорее пиратов — викингов своей эпохи. И если они и придерживались какого-то кодекса чести, то он звучал так: каждый сам за себя, и черт побери слабейших.

Эти авантюристы были из того же племени мародеров, из-за которых в водах Европы более века царил настоящий хаос. И подобно тому, как их отцы несли хаос и разрушение обитателям многих прибрежных стран Европы, эти рейнджеры начали свирепствовать в прибрежных районах западной Атлантики.

Они никогда не проявляли милосердия в отношении своих земляков-европейцев. Тем не менее они были склонны щадить туземцев Нового Света, обращаясь с ними с той поистине варварской жестокостью, на которую способен лишь цивилизованный человек.

Сами аборигены и все их имущество рассматривались в качестве объекта извлечения прибыли. Пока туземцы приносили пришельцам из Европы практическую пользу, служа своего рода трубой для выкачки золота, мехов и прочих ценностей, им могли позволить жить — желательно на правах рабов. Но если они не довольствовались этим и проявляли неповиновение, их чаще всего старались предать смерти. Некоторые из авантюристов, прибывших из Нового Света, по-видимому, получали удовольствие, стреляя из своих кулеврин[177], заряженных крупной картечью, в толпы безоружных аборигенов — совсем как норвежские берсеркеры, некогда развлекавшиеся, насаживая младенцев на свои боевые копья.

Флибустьеры, орудовавшие на южном и западном побережье Ньюфаундленда, поначалу были очень немногочисленны, и поэтому им приходилось вести себя более сдержанно. Поначалу они даже платили фермерам за мясо и зерно и охотно покупали у них меха и моржовую кость. Но такого рода деловые отношения продолжались недолго. Как только численность флибустьеров возросла, многие из них оставили всякие претензии на роль коммерсантов и занялись откровенным разбоем.

Туземцы юго-западного побережья Ньюфаундленда, предки которых — туниты, беотуки и альбаны — вполне могли видеть норвежских викингов Карлсефни, не могли противостоять этим новоявленным мародерам, прибывшим к ним с новейшим оружием: арбалетами и пушками. Усадьбы и поселения, находившиеся на расстоянии дня пути от побережья, подвергались внезапным нападениям корсаров, которые несли смерть всем, кто пытался воспротивиться грабежам, объектом которых были имущество, скот или сами жители. Добытчики «валюты» не смели теперь поднять парус и выйти в море из страха перед корсарами, готовыми напасть на них. Острова и берега, которые с давних пор использовались для добычи моржовой кости и шкур, оказались теперь в руках незваных разбойников, которые готовы были с одинаковой легкостью пролить кровь соперников и моржей.

Первыми их жертвами стали беотуки. С давних пор они привыкли зимовать в глубинных районах острова, где во множестве водились олени карибу, добыть которых было не слишком трудно. А когда наступала весна, беотуки возвращались на побережье, чтобы заняться рыболовством, охотой на морских птиц и морского зверя. Пока они оставались во внутренних районах, они были вне опасности, ибо трагический опыт контактов с европейцами на побережье вынудил их покинуть прибрежные земли и лишиться всех тех ресурсов, которые так поддерживали их прежде.

Альба на Западе сделалась почти обязательной мишенью для мореходов, пересекших Атлантику и прибывших в прибрежные воды Нового Света, — мореходов, которые истосковались по свежей пище после долгих недель на типичном для моряков рационе, состоявшем из затхлой солонины и заплесневелых сухарей.

Фермеры внезапно столкнулись с натиском врагов, вынуждавших их покидать свои прибрежные владения в сезон разбойных нападений, продолжавшийся обычно с начала лета до поздней осени — то есть именно в то время, когда посевы созревали и их надо было убирать. Многие жители поневоле привыкли зимовать на солидном удалении от берега, где они могли переждать буйство непогоды в убежищах, которые ньюфаундлендцы в наши дни называют «зимними домами». Но в те времена жители Альбы на Западе проводили в этих постройках нечто вроде летней ссылки, стремясь найти во внутренних районах такие укромные места, где можно было бы вырастить ячмень и накосить сена для скота.

Увы, таких мест оставалось немного. Одним из них были верховья долины Кодрой Вэлли, которая располагалась относительно далеко от берега, чтобы обеспечить сравнительную безопасность, будучи в то же время достаточно просторной и плодородной, чтобы прокормить значительное число фермеров и их скота.

Сегодня уже невозможно узнать, когда именно жители полосы побережья Кодроя (между мысом Ангуиль и Порт-о-Баск) перебрались в глубь острова, но история сохранила для нас одно свидетельство, способное пролить свет на эту загадку.

В 1497 г. венецианский авантюрист, имя которого в англицизированном варианте звучало как Джон Кэбот, отправился из Бристоля в плавание к неким землям на западе, где морякам из Бристоля уже доводилось бывать. Кэбот был капитаном английского судна с большим экипажем на борту, а лоцманом у него почти наверняка был человек, располагавший информацией о Новом Свете.

После долгого, продолжавшегося тридцать пять суток плавания впередсмотрящий заметил вдали, на северо-западе, вершины Кейп Бретон Айленд. Кэбот решил направиться ко второй земле, лежавшей неподалеку. Это, по-видимому, было юго-западное побережье Ньюфаундленда. Там он, согласно записи в бортовом журнале, и совершил высадку. Было это в самом конце июня.

До нас дошли лишь фрагменты описания этого плавания, по большей части — в виде писем, написанных современниками Кэбота. Лучшее из этих писем — отчет Джона Дэя (который, не исключено, был испанским агентом), адресованное его светлости гранд-адмиралу Испании.

«…они высадились на берег, имея при себе распятие, и подняли знамена Святого Отца (папы римского. — Авт.) короля Англии… затем они нашли высокие деревья такого же вида, из которого делают корабельные мачты… окрестности страны той весьма богаты пастбищами… Они встретили тропу, которая вела в глубь острова, и увидели очаг, и встретили навоз, в котором узнали помет домашних животных… Он (Кэбот. — Авт.) не осмелился продвинуться в глубь острова дальше чем на расстояние выстрела из арбалета, и, набрав свежей воды, возвратился на свой корабль… [Затем они поплыли на восток] вдоль побережья [и]… им показалось, что они видели поля, которые, как они сочли, принадлежали к каким-то селениям».