Самый Лучший Ветер - 3 - Артём Сергеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Даже не думал! — уверил я его и вспомнил свой недавний разговор с этим Миром. Он ведь мог меня убить одним своим неудовольствием, выжил я тогда просто чудом. И та же Лара могла бы меня разделать при случае за несколько секунд, я не строил на этот счёт никаких иллюзий. На моей стороне пока что просто сырая мощь и правильное понимание магии, но это всё ужасно медленно, да и сам я медленный, мне просто нечего будет противопоставить её опыту, быстроте и натиску. Раз-два-три — и вот уже моя голова лежит отдельно и только недоумённо хлопает глазами, так я себе представлял наш с ней бой. Пресветлая Лаириэн за триста-то лет столько нежити и нечисти, магов и не магов, людей и прочих успела поломать, что я боюсь себе представить, сколько именно. А если вспомнить, что Арчи без всяких усмешечек и даже с ноткой зависти называл Даэрона гением, то дело совсем кисло.
— Тогда так, — Арчи посмотрел на часы и широко зевнул, — я ещё с полчасика покемарю, хуже нет, чем сидеть просто так и накручивать себя. А потом, после смены караула, мы с тобой идём на пост и действуем решительно. Информация нужна, без неё непонятно, что делать. Надо нам, Тёма, перехватывать инициативу в свои руки, и в Раргрим мы отсюда поедем только в том случае, если будем досконально знать, что почём. Хватит уже изображать из себя спасителей по вызову. Заигрались мы чего-то. Мне вот лично Новониколаевска хватило.
Про инициативу Арчи сейчас сказал в самую точку, хватит уже. Никогда раньше мы не действовали так, как сейчас, кроме тех случаев, когда с нами Лара ходила, да ещё один раз, тот самый, в Новониколаевске. Тошно вспоминать, к чему это могло привести. Как бычки на верёвочке, ей-богу. Но я понимал, что так всегда бывает, если ты пытаешься прислониться к сильным мира сего, пытаешься влезть в их игры, и становишься просто разменной монетой, но мы-то сейчас и не пытались, тогда почему же так вышло?
Люди бывают разные, и я тоже один раз в жизни попробовал отдать свою судьбу в чужие руки, когда в дружину пошёл, но я тогда этого не соображал, я ведь в штурмана шёл, в небо! Дирижабли застили глаза, и служба мне виднелась лишь как романтическая добавка к этому самому небу, исключительно в виде так необходимого мне красивейшего мундира, погонов и значков, от которых млели все девчонки в пределах прямой видимости.
И хорошо, что вылетел всего лишь ефрейтором, ведь слишком умные, как мне тогда с усмешечкой сказали на прощание, никому не нужны. Но это, как я сейчас понимаю, сильно польстили, подсластили, так сказать, пилюлю. Умом там и не пахло.
Первое время я мыкался, исходясь на нет от чувства обиды, брошенности и ненужности, ведь все остальные дружно шли в ногу в светлое будущее, все, кроме меня. Я сам себе казался выкинутым на обочину жизни паршивым псом, я прятался от бывших сослуживцев за шкафами в общей штурманской аэропорта, когда они туда заходили по служебной надобности, старался не смотреть в панорамное окно диспетчерской башни, когда на поле взлетали или садились дружинные киты, и пытался не обращать внимание на понимающие, хоть и насмешливые взгляды своих гражданских коллег.
Первое время, а потом… А потом что-то во мне изменилось. Наверное, произошло это в тот день, когда я засиделся заполночь над одной интересной книгой, проспал, и прискакал на работу небритым, нечёсаным, расхристанным, да ещё и опоздал на несколько минут. Я всерьёз ожидал отборного раскатистого мата в свой адрес, ответить на который просто не имеешь права под угрозой неприятных последствий вплоть до трибунала, своего стояния навытяжку и поедания глазами начальства, и может быть, даже нескольких суток губы. В дружине никогда не стеснялись мешать подчинённых с дерьмом, и делали это профессионально, но не из природной злобы или врождённого скотства, нет. Просто хамство, как я потом понял, очень сильно экономит время и расставляет все точки над ё в служебных отношениях, делая их предельно понятными, доступными даже дураку, а дураков там хватало. Да и не будешь же ты разговаривать по душам с каждым подчинённым, отдавая приказ.
Но вместо этого старший штурман лишь демонстративно, но без какого-либо неудовольствия, постучал пальцем по часам на запястье, и принялся уважительно выпытывать у меня какую-то справку по своему вопросу, не обратив вообще никакого внимания на мой небритый вид. Оказывается, он меня ждал, потому что помочь ему мог только я, и только поэтому позволил себе постучать по часам, за что, кстати, потом извинился.
И тут до меня как-то враз дошло, что я ценный специалист, а не паршивая собака, что я свободный человек, а не просто ещё один голодный гончий из той орды молодых штурманят, чьё положение во флоте было чуть выше кучи в углу, наложенной неизвестно кем, и которую просто убрать некому.
Что я могу достать из дальнего угла своё поначалу несмелое чувство собственного достоинства, безжалостно запихнутое туда сапогами старшины и кулаками старшекурсников в первую же неделю моего пребывания в лётном училище, и вновь осторожно примерить его на себя. И что из этого же чувства можно быть пунктуальным и аккуратным в одежде, не под угрозой палки, а просто потому что тебе самому так нравится.
И что я могу идти туда, куда хочу, и общаться лишь с теми, кто мне лично симпатичен. Что я могу или просто тянуть лямку и жить в своё удовольствие, как делали это практически все в моём теперешнем окружении, или придумать себе какое-то собственное, только своё дело, за которое буду себя уважать.
В тот день, помню, я пришёл домой и, открыв шкаф, сначала долгим взглядом полюбовался на свою чистую, отутюженную форму ефрейтора ВВС. Внимательно рассмотрел все заработанные мной с таким трудом нашивки и значки, остановился на простых погонах с одной издевательской, как её называли, соплёй поперёк и неожиданно даже для самого себя, спокойно, без каких-либо терзаний засунул её
