Шатун - Сергей Шведов

– Сведи меня с Горелухой, – сказал Искар, оборачиваясь к Ляне.

– Горелуха живет в Торусовом городце.

– А из Макошиной обители ее что, изгнали? – удивился Искар.

– С чего ты взял?! – возмутилась Ляна.

– Так ведь Горелуха путалась с Листяной Колдуном.

– Всемиле это и прежде было известно. Нет вины старухи в том, что ее девушкой отдали в логово Шатуна. А к Дарице старуха ушла потому, что та беременна, а лучше повитухи, чем Горелуха, в округе нет. Она и у моей матери роды принимала.

– А отец твой какого роду-племени?

– Не знаю, – нехотя отозвалась Ляна, – а Всемила не скажет. То, что было в жизни простой ведуньи, для кудесницы уже не важно. Теперь Всемила воплощение богини Макоши на земле и живет ее хотениями.

– Боярина Драгутина, значит, выбрала в тайные мужья богиня Макошь, а не кудесница Всемила? – спросил с ухмылкой Искар.

– Помолчи, ерник! – возмутилась Ляна. – Не тебе судить о деяниях богов и их ближников.

Искар не стал спорить с Ляной. Он вообще не обратил бы внимания на этот слух, если бы не дикая ярость Рады. Женка прямо взбесилась, узнав о тайном браке богини Макоши с боярином Драгутином. Хабал пытался ее урезонить, но она твердила одно: убью обоих. Якобы Всемила с Драгутином, чтобы прикрыть свои давние шашни, осквернили священное ложе. Странная женщина эта Рада. Искара сомнение брало: славянских ли она корней? Подозрительные людишки крутились вокруг нее в Хабаловом стане. Сначала Искар думал, что они посланцы Ицхака Жучина, но потом понял, что ошибся в своих предположениях. Люди эти кланялись богу со странным именем Кибела.

– Что это за бог такой? – спросил Искар у ведуньи.

– Это не бог, а богиня, – пояснила Ляна. – Кибела – это одно из воплощений богини Макоши.

– А Аттис?

– Бог Аттис – это сын и муж Кибелы, одно из воплощений бога Велеса.

– Что ж они так в родстве путаются, – осудил богов Искар. – И зачем им столько воплощений? Родился Велесом, так и живи им. Выходит, боги меняют обличье, как оборотни?

– Ты соображай, что городишь, недотепа! – Ляна стукнула Искара по спине кулаком. – Боги не меняют обличье, просто обличье бога недоступно пониманию человека, а потому люди воплощают в камне или дереве только отдельные их черты, которые способны ухватить, и даже имена богов слышат по-разному. Но боги этому не противятся, поскольку во всех своих воплощениях остаются богами.

– И каждый волхв считает, что именно он понял бога правильнее других, – сделал вывод Искар, – а иных-прочих считает дураками и неумехами. А мужи той Кибеле служат?

– Кибеле служат скопцы.

– Не нравится мне такая служба, – покачал головой Искар.

– Будешь путаться с кем ни попадя – много неприятностей наживешь.

– Макоши, значит, скопцы не служат? – уточнил существенное Искар.

– Макоши нужны мужи сильные, как туры, свирепые, как волки, и горячие кровью, как бояре. И не оскопления она от них требует, а здорового потомства. Понял?

– По-моему, ведуньи Макоши правильнее понимают суть богини, чем ведуньи Кибелы.

– Не тебе об этом судить, – рассердилась Ляна. – Слушайся ведунов и доживешь в довольстве и счастье до седых волос, окруженный чадами и внуками.

Усадьба, к которой вороной подвез Искара и Ляну, сохранила только малую часть ограды, а жилище, стоящее в глубине двора, было изрядно попорчено пожаром. Да, по правде сказать, и не было уже жилища, а были три стены, прикрытые навесом. Навес, видимо, соорудили шалопуги, облюбовавшие это место за близость к стольному граду. Летом здесь еще можно было пожить, но в зимнее время Искар никому бы не советовал оставаться здесь надолго без крайней нужды. Тем не менее его не удивило, что сегодня вокруг полуразваленного жилища собрались в немалом числе люди.

– Кто это? – испуганно спросила Ляна.

– Урсские ганы, – спокойно отозвался Искар. – Ичал Шатун уже, наверное, приехал.

В жилище Искар прошел без помех, хотя сторожившие ганских коней урсы с подозрением косились на незнакомого отрока, за которого они приняли зеленоглазую ведунью.

Под жидким навесом, сквозь жерди которого проникал свет, в дальнем углу жилища на грубо сколоченном ложе лежал человек. Искар узнал его сразу по длинной седой бороде и выбеленным временем бровям. Выделанный медвежий череп скалился сбоку от старца, а белая рубаха, прикрывавшая грудь Шатуна, была алой от крови. Вокруг Ичала стояли с обнаженными головами урсские ганы, среди которых Искар опознал Сидока и Годуна.

Годун, плечистый молодой урс, с копной ржавых волос и хищным ястребиным носом, негромко ответил на немой вопрос Искара:

– Кто-то встретил Ичала на пороге жилища ударом меча в грудь, а более мы ничего не знаем.

– Пусть подойдут, – прозвучал вдруг из полутьмы слабый голос.

Ганы удивленно переглянулись: глаза старца были закрыты, да и сам он до сего мгновения не проронил ни слова. Всем казалось, что он отойдет в мир иной молча. Рана его была смертельной, и собравшиеся в жилище урсы это хорошо понимали. Ганы расступились, давая Искару дорогу. Ляна попыталась осмотреть рану старца, но тот удержал ее руку.

– Не ладили мы с Листяной, даром что он был женат на моей родной сестре, – глухо произнес Ичал. – Но это счастье, что наша с ним кровь в тебе пришла в согласие.

– Отрок не тот, – мягко подсказал Ичалу Годун и кивнул головой в сторону Искара, стоящего чуть поодаль.

– Пусть подойдет Искар, – приказал старик, открывая глаза. – И снимите с моей груди божий знак.

Ганы, которых было шестеро, повиновались: двое приподняли старика, а самый старший по возрасту из присутствующих, ган Сидок, снял с его шеи золотую пластину, очень схожую с той, которую Искар нашел летом в полуразрушенном схроне. Недолго думая, Искар снял ее с груди и вложил в руку старца. Ичал поднес к глазам обе пластины и прошептал что-то понятное только ему одному.

– Никто не держал прежде эти знаки в руках одновременно, – хрипло произнес Шатун. – Одна пластина была дана моим предкам, другая – предкам Листяны. И в каждой из этих пластин лишь половина души и имени Лесного бога. Вы поняли меня, ганы? Бог с нами во всей своей силе без изъятия, только когда мы вместе.

– Мы тебя поняли, Ичал, – ответил за всех ган Сидок.

– Пусть эти знаки отныне будут на твоей груди, Искар, и на твоей груди, Ляна, – громко и четко произнес Ичал. – А в ребенке, вами рожденном, пусть сольется кровь наших щуров. И быть вашему сыну первым ближником нашего бога. И пусть потомки щуров, давших этому ребенку свою кровь, никогда не поднимают друг на друга мечи в междоусобицах. Именем бога моего – быть по сему!

Вскинувшаяся было к небу рука Шатуна бессильно упала, а следом с последним хрипом отлетела и его жизнь. Ган Сидок взял медвежью шкуру и покрыл ею холодеющее тело первого ближника Лесного бога.