Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— И все же, — визгливо подчеркнул он, когда машина тронулась, — это дело обошлось нам довольно дорого! Вы потеряли десять тысяч долларов, которые предназначались для закупки товара на Сицилии!

— Это были английские банкноты, — сказал Коркоран. — Очень крупные. В любом банке Англии и Италии их легко опознают по номерам.

— Но у нас нет этих номеров!

— Я записал все номера! — ответил Коркоран.

* * *

Слухи о том, что мистер Юлиус Бушмилл из-за своего отдела закупок не может иногда спать по ночам, абсолютно ни на чем не основаны. Кое-кто утверждает, что расширение некогда вполне консервативного бизнеса ведется с расчетом, скорее, на сенсацию, чем на разум — но наверняка это просто мелкие злобные конкуренты, с врожденным отвращением к истинным масштабам. На все непрошеные советы мистер Бушмилл неизменно отвечает, что даже если поначалу кажется, будто зять разбрасывает деньги на ветер, в итоге они всегда возвращаются! И объясняет это тем, что у юнца — настоящий талант тратить деньги!

Лестница Иакова

I

Дело об убийстве оказалось на редкость мерзким и отвратительным; сидевший в зале суда среди публики Джейкоб Бут мучился молча — даже что-то сгрыз, словно ребенок, совсем не чувствуя голода, просто потому, что еда попалась ему под руку. Газеты дело облагородили, превратив дикое зверство в низкопробную и ладную мелодраму, и пропусков в зал суда было не достать. А ему этот пропуск вчера вечером достался случайно.

Джейкоб оглянулся и посмотрел на двери, где сотня с трудом вдыхавших и выдыхавших людей создавала своим напряжением возбужденную атмосферу, с замиранием сердец вырвавшись ненадолго из своей обычной жизни. День был жарким, толпа обливалась потом — этот пот был, словно роса, и если бы Джейкоб решил сейчас протиснуться к дверям, он весь бы вымок. Кто-то сзади сказал, что присяжные, наверное, выйдут только через полчаса.

С неизбежностью стрелки компаса его голова повернулась к скамье подсудимых, и он опять увидел крупное невыразительное лицо убийцы, украшенное покрасневшими глазами-пуговками. Это была миссис Чойнски, урожденная Делеанти, и судьбой ей было предначертано схватить однажды топорик и разрубить им своего неверного любовника. Пухлые руки, державшие оружие, сейчас безостановочно крутили чернильницу; несколько раз женщина бросала взгляды на публику и нервно улыбалась.

Джейкоб нахмурился и быстро оглядел зал; ему попалось симпатичное лицо, но теперь он потерял его из виду. Пока он мысленно представлял себе миссис Чойнски в момент преступления, лицо понемногу проникало в его сознание, а теперь снова растворилось в безликой толпе. Это было лицо темноволосой мадонны с нежными, светящимися глазами; кожа была безупречной и бледной. Он еще раз внимательно осмотрел зал суда, затем выбросил все из головы и стал сидеть в ожидании, выпрямившись и ощущая неудобство.

Присяжные вынесли вердикт о виновности в убийстве первой степени; миссис Чойнски взвизгнула: «Боже мой!». Оглашение приговора отложили до завтра. Толпа, медленно и ритмично покачиваясь, повалила на улицу под августовское солнце.

Джейкоб вновь заметил лицо и понял, почему не видел его раньше. Лицо принадлежало юной девушке, сидевшей рядом со скамьей подсудимых; его затмевала луноликая голова миссис Чойнски. Ясные, светящиеся глаза блестели от слез, а нервничавший молодой человек со сплюснутым носом пытался привлечь внимание девушки, касаясь ее плеча.

— Ах, да отстаньте вы! — сказала девушка, раздраженно стряхнув руку с плеча. — Оставьте меня в покое, ладно? Оставьте меня в покое! Черт вас возьми!

Мужчина глубоко вздохнул и отступил. Девушка обняла ошеломленную миссис Чойнски, и еще один задержавшийся в зале суда сказал Джейкобу, что это — сестры. Затем из зала увели миссис Чойнски — глядя на нее, можно было подумать, что она опаздывает на важную встречу — а девушка села за стол и принялась пудрить щеки. Джейкоб ждал; то же самое сделал и молодой человек со сплюснутым носом. Подошел бесцеремонный сержант; Джейкоб сунул ему пять долларов.

— Черт вас возьми! — крикнула девушка молодому человеку. — Оставьте меня в покое! — Она встала. Ее харизма, неясные волны ее раздражения заполнили зал суда. — Каждый божий день одно и то же!

Джейкоб подошел поближе. Второй мужчина стал быстро говорить:

— Мисс Делеанти, мы были более чем снисходительны к вам и вашей сестре, и я прошу вас всего лишь исполнить вашу часть договора. Наша газета уходит в печать в…

Мисс Делеанти в отчаянии повернулась к Джейкобу.

— Вы только на него посмотрите! — воскликнула она. — Теперь ему нужно фото моей сестры в детстве, а ведь на карточке еще и мама!

— Вашу маму мы уберем!

— Но мне-то моя мама нужна! У меня нет другой ее карточки!

— Обещаю, что завтра я вам это фото верну!

— Ах, да меня уже тошнит от всего этого! — Она вновь обращалась к Джейкобу, хотя и не замечала его — сейчас он был для нее просто частью безликой, вездесущей публики. — У меня уже глаз дергается! — Она цокнула зубами, выражая крайнюю степень доступного человеку презрения.

— Мисс Делеанти, на улице меня ждет машина, — вдруг произнес Джейкоб. — Хотите, я подвезу вас до дома?

— Ладно, — равнодушно ответила она.

Репортер подумал, что они знакомы; он принялся было негромко возражать, когда все трое двинулись к дверям.

— Каждый день одно и то же, — с горечью сказала мисс Делеанти. — Ох уж эти газетчики!

На улице Джейкоб махнул, чтобы подавали машину; подкатил большой открытый и блестящий лимузин, выскочил шофер, открыл дверцу. Репортер, чуть не плача, понял, что фотография вот-вот уплывет у него из рук, и ударился в многословные мольбы.

— Иди и утопись! — сказала мисс Делеанти, усевшись в машину Джейкоба. — Иди! И утопись!

Сила, с которой она произнесла этот совет, была столь выдающейся, что Джейкоб даже пожалел, что ее словарный запас был столь невелик. Слова не только вызвали в его воображении картину: несчастный журналист с горя бросается прямо в Гудзон, но и убедили Джейкоба, что это был единственный достойный способ избавиться от этого человека. Оставив его наедине с его мокрой судьбой, машина тронулась и поехала по улице.

— Вам все же удалось с ним справиться! — сказал Джейкоб.

— Конечно, — согласилась она. — Я не выдерживаю, злюсь — и тогда с кем хочешь могу справиться! Как думаете, сколько мне лет?

— И сколько же?

— Шестнадцать!

Она бросила на него серьезный взгляд, ожидая удивления. Ее лицо — лик святой, оживший лик юной мадонны, рисовался хрупким образом на фоне земного праха уходящего дня. Чистую линию ее губ не колыхало дыхание; еще никогда не доводилось ему видеть столь бледной и безукоризненной текстуры кожи, глянцевитой