Сейф дьявола (роман и повести) - Йозеф Глюкселиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У нас еще не дошли руки до этого, герр комиссар. Нам удалось установить, что сегодня утром Райн встречалась со служащим одной из торговых фирм… — произнеся последние два слова, Ноймайер сделал чересчур серьезное лицо. — Его имя Петр Галва, это заместитель директора экспортной фирмы ТАНАСС.
Советник Доннер быстро заморгал, поняв, почему Штрайтцер среди ночи поднял его из постели. На горизонте замаячила новая афера…
— Ну, это совершенно меняет дело, герр Ноймайер, — констатировал комиссар Вольман, единственный из всех присутствовавших не знавший что скрывается под вывеской экспортной фирмы ТАНАСС. — Этого господина мы сейчас получим…
Именно в этом и заключалась цель маленькой комбинации Йохена Ноймайера.
29
Хотя комиссар Вольман был уже не молод, он не любил руководить операциями из кабинета. И если уж ему ночью не дали поспать, то он считал, что надо действовать. Поэтому, взяв двух агентов и получив домашний адрес Петра Галвы, он выехал вместе с ними на место.
Дорога по ночному Мюнхену приятно освежила комиссара, так что даже несговорчивый хозяин, который перед тем, как открыть дверь, задал миллион вопросов, не смог его рассердить.
Заместитель директора фирмы ТАНАСС жил на втором этаже. Вольман несколько раз позвонил, но по другую сторону двери, кроме мелодичного звонка, не раздалось ни единого звука. Комиссар позвонил еще раз. И опять ни звука.
Внезапно дверь резко растворилась, кто-то отработанным приемом, без единого слова схватил комиссара и втащил в квартиру, захлопнув за ним дверь. Полицейские агенты, сопровождавшие комиссара, остались перед закрытой дверью с открытыми ртами. В первую минуту они всерьез испугались — дергали за дверную ручку, по очереди давили на кнопку звонка и пытались выломать дверь. Их гнев можно было понять, потому что все, что произошло, было для них самым большим оскорблением. И когда их отчаяние дошло до такой степени, что они готовы были расстрелять замок, дверь, словно по мановению волшебной палочки, открылась и комиссар, показавшийся несколько помятым, пригласил их:
— Заходите…
Как оказалось, маленькая комбинация Йохена Ноймайера была проведена просто блестяще, о чем ее автор даже не помышлял. Дело в том, что комиссар Вольман застал в квартире Галвы капитана американской секретной службы Браудера и двух сотрудников фирмы ТАНАСС, которые в этот самый момент проводили обыск, Браудер решил, что ему в руки попался один из сообщников Галвы, проверил на седом комиссаре один из боевых захватов и собирался было с ним как следует поговорить. Курьезная ситуация прояснилась, когда комиссар сумел перевести дыхание и членораздельно представиться.
Самое интересное, что комиссар был не так зол на Браудера, как на Ноймайера. Он не сомневался, что этот молодчик из боннской секретной службы точно знал, кто будет находиться в квартире Галвы, и сыграл с ним забавную шутку. Почему он не сказал ему о Галве еще днем? Почему сделал это только сейчас, ночью? Ему нужна была полиция, чтобы кого-то из них спровоцировать в подходящий момент, — это было ясно! Мысль, что его, как дурака, обвели вокруг пальца, задевала самолюбие комиссара.
Это и послужило основной причиной, почему комиссар решил наказать Йохена Ноймайера.
30
До ухода из парикмахерской Райн точно придерживалась инструкции на случай тревоги. Теперь под именем Моники Дулард ей следовало с первым же самолетом или поездом отбыть в Париж. Но она этого не сделала…
Причина, по которой она осталась в Мюнхене до утра, была проста и одновременно сложна. Она знала, что совершает глупость, но никогда бы себе не простила, если бы уехала, не попытавшись выяснить, что с Галвой. И неважно, была ли логика в ее решении. Да и вообще, тот, кто рассматривает действия женщин с позиций логики, всегда, как правило, проигрывает.
Несмотря на то что Райн нарушила установленные правила, ее действия нельзя было назвать необдуманными. Взяв у парикмахерской такси, она подъехала к одному из самых роскошных отелей, в котором останавливались только богатые снобы или международные жулики. Поскольку по новым документам она принадлежала к французской части богатых снобов, этот отель был для нее самым подходящим местом. Она выступила в роли скучающей дамы, вздумавшей по дороге из Вены в Париж провести ночь в Мюнхене. Услужливый портье выделил ей апартаменты, цена проживания в которых за сутки составляла приблизительно недельную зарплату среднего служащего, но госпожа Моника Дулард даже глазом не моргнула.
Приняв душ, она переоделась и вышла прогуляться по вечернему Мюнхену. Только что прошел дождь, воздух был свежим. Улицы сверкали мигающими рекламами, люди искали развлечений, а Райн вышла, чтобы прийти на то место, где она должна была встретиться с Галвой.
На главной улице в окружении кафе и баров горел огнями кинотеатр. Райн внимательно осмотрелась. Время условленной встречи приближалось, и ей казалось, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди. Она разглядывала толпу, пытаясь увидеть знакомую фигуру. Бежали минуты, мимо нее все шли и шли люди. Они смеялись, разговаривали, а она все ждала. Наконец этих минут прошло столько, что она поняла: дальше ждать бесполезно.
Взяв такси, Райн вернулась в отель. Лысый портье, говоривший по-французски не хуже ее, склонился перед ней в поклоне, соответствующем цене взятого номера:
— Добрый вечер, уважаемая госпожа… — Заученным движением он подал ключ одному из своих помощников и вопросительно взглянул на Райн: — Госпожа еще что-нибудь желает?
— Пришлите мне наверх официанта: я буду ужинать.
— Слушаюсь, уважаемая госпожа.
Райн закрыла за собой дверь и задумчиво опустилась в кресло. Где же была допущена ошибка? Она очень внимательно проверяла все свои поездки и была уверена, что следить за ней стали только сегодня. И даже в первой половине дня, когда она выехала на незапланированную встречу с Галвой, сообщившим ей, что Говард интересуется Стамбулом, за ней наверняка еще не было слежки… Ее установили только после встречи с Галвой. Следили, безусловно, за ним, а ее стали проверять как его связь. Из этого вытекало, что угроза нависла над ним…
Произошло что-то такое, чего он недооценил или просмотрел. Может быть, ей следовало обратить больше внимания на усилившуюся у него в последнее время усталость? Видимо, она не заметила, что он достиг определенного предела, характерного для всех разведчиков.
Для людей, которые ведут двойную игру — а таким человеком был и Галва, — сложность заключается в том, что они не обладают характерами двух людей, но должны эту задачу безукоризненно выполнять. Они заводят множество знакомств, дружеских связей, однако хорошо сознают, что продолжают оставаться одинокими, потому что все знакомства они обязаны использовать лишь в интересах дела. Их роль не позволяет им ни на минуту отвлечься и не дает времени на перерывы в игре. Галва играл эту роль почти десять лет, и было удивительно, что усталость настигла его только сейчас.
Именно она была обязана вовремя заметить, что он дошел до критического состояния, опасность которого кроется не в сентиментальной тоске, а прежде всего в атрофии качеств, необходимых в его игре…
Кроме того, она не могла не заметить, что в последнее время он стал относиться к ней не только как к связнику. И если уж быть до конца откровенной, ей это было не безразлично. Так могла ли она в таком случае своевременно установить, что он находится в критическом положении? Не могла или не захотела?
Она ведь хорошо знала, что, если бы Галву отозвали на родину, ей бы сменили партнера и страну пребывания и они бы уже не встретились… Так где же была допущена ошибка?
Естественно, ее размышления лишь усилили тревогу, которую она считала вполне обоснованной. Однако Райн даже не догадывалась, что все обстоит иначе…
31
Ночь тянулась бесконечно, но полковник Говард терпеливо сидел в кабинете директора фирмы ТАНАСС. Чувствовавший себя разбитым Штрайтцер пил кофе, тщетно стараясь превозмочь усталость.
— Вы старый забияка, Штрайтцер, — тихим голосом сказал Говард, — и позволяете этим чехам так обращаться с вами…
Штрайтцер молчал. Он знал, что в данной ситуации любые оправдания бессмысленны. Безусловно, он мог бы напомнить полковнику, что еще чуть-чуть — и Галва насолил бы и ему, Говарду. И кто знает, что еще он выкинет в Стамбуле.
— Вас не беспокоит стамбульская акция, сэр? — спросил он без тени ехидства, потому что был уверен, что отвечать придется только ему.
— Сейчас этот чех у меня как бельмо на глазу, — ответил американец. — Но все-таки Торанце не новичок в своем деле…
О Кларке Говард не сказал ни слова: он не считал нужным информировать кого-либо о том, что его люди при проведении операций работают под контролем. И вообще, у него не было привычки делиться с кем-либо своими мыслями.
