Высотка - Екатерина Завершнева

Ё-моё, Ася, ты иногда бываешь <пи-пи-пи>, как <пи-пи> <пи-пи-пи>.

Ого, а Баев-то у нас не лыком шит — азбуку Морзе знает. С таким в открытом море не пропадешь.

(«Белые матуют g8. Черным ничего не остается, как…»)

Ты повела себя как дура, понимаешь ты это или нет? Человек за дверью стоит, а она… Думаешь, приятно?

Я что-то не пойму… мне надо было вас обоих пригласить? В гости? Потерпите до завтра. Раньше я не успею отсюда съехать. Вы же не хотите, что вам мешали, правда? — отвечаю я со своей стороны стиральной машинки, которую начинает крупно трясти, потому что она переходит на отжим.

Как ты сказала?.. Да кто ты такая вообще!..

Молниеносный удар, получается глуховато, невыразительно, в кино это делают иначе — с размахом, но здесь практически нет места, черные заперты в угол, и я даже не успеваю прикрыть лицо, правая щека горит, не подставить ли теперь и левую?

(Да-да, наши посиделки на лавочке, когда Митька мне черным по белому, шершавым языком плаката… Он. Тебя. Не. Уважает. Ты думала, он таким образом конкурента хотел с поля удалить? удар ниже пояса? Митька — и запрещенный прием?

Год прошел с тех пор. Серьезно, какие еще нужны доказательства?)

Ну, дальше опять неинтересно. Слезы-розы-морозы, прости меня, прости, что я наделал, не уезжай, don’t leave me, я все исправлю, куплю трамвай, и для этой машинки крышку, и для крышки крышку, а на нее еще одну, книжный шкаф до неба, полный самых умных, самых поучительных книг, новую швейную самобеглую машинку, которая умеет вышивать гладью, стирать и мыть посуду, набор сапожника-инквизитора, говорящий молоток с самонаведением, кривые иглы, чтобы выколоть мне глаза, ятаганы, чтобы отрезать мне… м-мм… уши, осиновый кол, чтобы всадить его в самое сердце мое, на, бей куда хочешь, только не уезжай, прости, отпусти, еще можно спасти и прочая сериальная мура. Я остолбенело держусь за щеку, потому что какие-то вещи иногда с человеком происходят в первый раз, и что с этим делать прямо сейчас — непонятно.

Уеду, конечно. Разве я могу после такого остаться?

Баев высказался, вытряхнул все свои опилки и сдулся, потух. Не привык к тому, чтобы его вдохновенные речи не давали моментального эффекта. Неет, это тебе придется потерпеть меня еще одну ночь, бросил он зло. Мне сегодня идти некуда. Если хочешь, можем растащить матрасы. Если тебе противно.

Мне все равно, говорю.

Это правда. Кто-то пришел и выключил радиоприемник, и унес его на пятый этаж, а там дубовая дверь, за которой, кажется, больше никто не живет.

Она моя

…дело было в ФДСе, на химфаке. Ты слушаешь? Мы с Наташкой всю ночь не спали, потому что эта придурошная мышь бегала по комнате и таскала за собой мышеловку. А потом она знаешь что сделала? Отгрызла себе лапку и убежала.

Блин, говорит Петя, баснописец Крылов позеленел от зависти. Вот это история! Давай перегрызай скорее лапку, нас машина ждет.

Петька, он меня ударил.

Ну что, прям ногами избил, сказал Петя мрачно, потом спохватился, — извини, я пошутить хотел, надо же как-то разговор поддерживать. Значит, уходишь? Ну и правильно.

И взялся за сумку.

Погоди, начнем с коробок. Я выпросила у соседей две коробки, иначе не влезло бы.

Ого, кряхтит Петя, поднимая одну из коробок. Аська, когда вы успели обрасти имуществом! Года не прошло, как я тебя от Баева в последний раз вывозил… Тогда одна сумка была и машинка, а теперь… Это же смерть на взлете. С каких пор ты заделалась Коробочкой, а?

Здесь книжки, говорю, они тяжелые. А тут мои инструменты.

Что? — переспрашивает Петя. Ах да, ты же у нас мастер. Ломастер. Которого дело боится.

Зато ты сегодня хоть куда, искришь.

А что мне делать, говорит он беспомощно, искрю как могу, мы ж под напряжением. Не плакать же… Нет, это в одиночку не поднять. Соседи дома? (И тут он внезапно воззрился на окно, зажмурился, театрально помотал головой как-бы-не-веря-глазам-своим.) Ты что, и занавески сняла?

Они мои. Мне их мама дала.

Оставила бы лучше потомкам, пусть потомки мучаются. Нет? Значит, все сорвала и уехала? Туалетную бумагу тоже заберешь, последний рулончик?

Погоди, говорю, самое главное у нас в ванной, потому что стиральная машинка — отличный контейнер для перевозки чего угодно.

(Космическая ракета, готовая к старту, люки задраены, полная автономия.)

И ее тоже?! Она ж не влезет!.. Знал бы, поймал грузовик…

Влезет, говорю я твердо. Давай с двух сторон, потому что соседей все равно нет.

Чем ты ее набила, если не секрет? Камнями? Обет послушания такой?

Посудой. Потому что она моя.

(Ложки-вилки, пара кастрюль-сковородок, разрозненный сервиз, тот самый, подаренный, который мама отдала нам; все побитое, в чайном налете; я хочу забрать обломки, чтобы потом склеить или выбросить, но для начала вывезти отсюда, добраться до места назначения и там уже рассыпаться в пыль, в пыль, в пыль.)

Водитель, добродушный мужик лет пятидесяти, всю дорогу трепался то ли с Петей, то ли сам с собой.

Молодожены? Переезжаете? Помню, как мы с женой шифоньер на трамвае везли, шутка ли, от самого магазина, а потом на новой «копейке» чугунную ванну. Вот те крест, вошла в салон как огурчик, а она побольше будет, чем ваш агрегат. Кстати, что это там брякает, не разобьется? Хорошая машина «копейка», не то, что нынешние, и ванна хоть куда, до сих пор ни царапины. Жена нудит, чтоб я ее в покраску отдал. Нашла дурака! Ее ж перед покраской обдерут, е-мое, эмаль снимут и прости прощай.

(Слушай, а у Баева ключ есть? — беспокоится Петя. Он домой попадет?)

Кота не забудьте первым выпустить, продолжает водитель, пусть все лишнее на себя соберет, квартирка чище будет.

Это кошка, уточняю я.

Тем более, оживляется он, кошки такие гадские существа, хуже котов. Сейчас я вам расскажу. Приходит к нам один тип, бывший одноклассник моей жены…

(Ты как? — шепчет Петя. Потерпи, уже полдороги проехали. Между прочим, мне даже приятно. Я потому и не стал его разубеждать, ничего?)

…и как эти бестии поняли, что я его на дух не переношу!.. А он разделся, значит, и шапку свою на галошницу положил. Нет чтобы на полку, как люди. Ну, значит, мой тузик эту шапку хвать и под стол. Обгрыз завязки, обслюнявил, наморщил ушаночку-то и потом на место вернул, як тут и було. А кошка моя, Матрешка, стащила котлету и в шапку ее сховала. Посидели мы, значит, выпили, пошли гостя провожать, он за шапку, е-мое!..

(Позвони мне завтра, только обязательно. Сходим куда-нибудь, снова шепчет Петя, который тоже внезапно стал разговорчивым.

Не могу, я послезавтра дифференциалку сдаю, у меня же как сессия, так обязательно что-нибудь приключается. Тебе, аспиранту недорезанному, не понять.

Чего это мне не понять, обижается Петя, я тоже буду сдавать, кандидатский минимум. Английский, например. Подтянешь? А то я на бытовые темы не очень…)

…или вот кормежка, тот еще номер. Одной наложишь в миску — морду воротит, другому — та же картина. А стоит только сказать: «Тузик, щас Матрешке отдам», так он сразу несется и из кошачьей миски жрет. Мы им так и кладем, каждому в чужую посудину, верняк.

(Узнаю у наших, говорит Петя, может, кто на лето съезжать будет.

Не надо, отвечаю, лучше домой. Жила же я там на первом курсе, и ничего.)

У подъезда Руслан, встречает. Они с Петей перетащили мой багаж наверх и испарились — работа. Родителей тоже нет, и это прекрасно, потому что стиральная машина теперь стоит посреди прихожей, и в прихожей снова не повернешься.

Сашка и Лешка с увлечением погнали Милку. Милка, обдирая обои, взлетела по косяку под потолок, опасливо смотрит вниз, на близнецов, примеривается, допрыгнет ли до ближайшего шкафа… Ну вот, им есть чем заняться, а мы пока вещи разберем, говорит Нинка.

Боже, какие ужасные занавески. Мы их на тряпки пустим, не возражаешь? И вот эти чашки я бы тоже… нам как раз черепки нужны, мы мозаикой занялись, собираем по знакомым, у кого чего разбилось. Правда, нам лучше плоские, от тарелок, но и эти сойдут. Например, если вазу инкрустировать, там требуются выпуклые элементы.

Погоди, хороший ножичек, оставь. Наточим его, будет как новенький. А пепельницу зачем прихватила? Ты что, куришь?

Потому что она моя.

Машинка простояла в прихожей полгода, потом ее наконец-то выкинули. Остатки посуды вернулись к маме, под мои книжки папа завел еще одну полку (а мне казалось — библиотека). Ну а дальше все ясно.

Сезонка на электричку, сразу на квартал — сидеть мне летом в городе, не пересидеть. Извернуться, но купить новую швейную машинку, которая будет весить не более пяти килограмм и иметь функцию «оверлок». С Олежкой договориться, чтобы заказы давал поближе к дому, на юго-востоке. Гарику написать, написать, заставить себя. Допустим, одно письмо или половинку. На Викины фокусы не реагировать. Милку жестокими мерами — вплоть до мордобития газетой — к лотку приучить. Книжку Янссена законспектировать. Раздобыть у В. П. статпакет для обработки результатов эксперимента, и пусть папа установит. Прекратить закупаться «Натсом», вообще вычеркнуть его из рациона. Баевскую зачетку с фотографией времен «Аквариума» отнести на помойку. К Маринке больше не ездить, потому что шанс встретиться там с Баевым весьма велик. Считай, что твои новые друзья отошли к нему, что это компенсация за Милку, быть может, не вполне адекватная, но победителей не судят. Вообще само слово «Баев» из словаря вымарать со всеми примыкающими к нему однокоренными. Получить паспорт. Забрать из комнаты Гарика портрет молодого мужчины и повесить его здесь, под стекло. Нет, под стекло не получится. Ему не место под стеклом. Вытряхнуть из стола свои школьные тетрадки, которые родители зачем-то хранили. Отдать Пете долг. Он будет отказываться, ну и пусть. Что еще?