Акамие, или Любимая игрушка судьбы - Алекс Гарридо

- Я понимаю побуждения Эртхааны, - кривя губы, признал Эртхиа. - Но почему Лакхаараа вздумал сослать тебя так далеко и тем способствовал осуществлению его замыслов?

- Не иначе, он боялся повторения истории Тахина ан-Аравана.

- А что с ним случилось? Вот и ты, - Эртхиа повернулся к Дэнешу, вчера упомянул его имя.

Акамие тоже повернулся к Дэнешу. Тот кивнул.

- Значит, ты не слышал о Тахине ан-Араване, которого сожгли в его замке? - переспросил Акамие.

- Нет, не слышал. Давно это случилось?

- Давно, и после смерти имя его было предано забвению, и запретили упоминать о нем.

- Отчего?

- Ну же, Эртхиа, за что сжигают огнем? Разве есть другое преступление, которое каралось бы так же?

Эртхиа приподнял брови и понимающе покивал.

- А как же ты знаешь о нем? У ашананшеди я не спрашиваю...

- Я провел немало времени, разворачивая свитки. Когда узнал, что Айели увлекается игрой на дарне, стал искать сочинения, посвященные этому инструменту. Я увидел, что на многих имя автора соскоблено. То же самое я видел и раньше на некоторых свитках со стихами - скажу тебе, что стихи были превосходные. Однажды мне попался свиток из очень старых, подписанный именем, которого я раньше не встречал. Это было рассуждение о преимуществах дарны перед другими инструментами, сопровождаемое стихотворными комментариями. Я тебе скажу, Эртхиа! Я спросил учителя Дадуни, чей это труд и почему, упражняясь в риторике, мы не использовали произведения этого автора как образец. Учитель смутился, сказал, что этот свиток сохранился по недосмотру, и отнял его у меня. Но ты знаешь учителя, он неспособен отказать, если просить его настойчиво, а главное - если просить знаний. Он рассказал. Тахин ан-Араван был прекраснейшим поэтом. Он знал многие песни и различные способы их исполнения, красиво писал и обладал разносторонним красноречием, владея изрядной долей и в искусстве спора. В его устах обычные слова становились известными пословицами и изречениями. А слава его как воина достигала небес. Но судьба его была печальна, а имя покрыто позором. Вот Лакхаараа и опасался, чтобы я не навлек такого же поношения на наш род.

- Отчего бы? - изумился Эртхиа. - Ты теперь свободен, твоя судьба совершенно переменилась, и тебе нет нужды...

- Эртхиа! - устало прервал его Акамие. - Я прошу тебя...

Эртхиа посмотрел на него и задумался.

- Айели уже спит, - ласково сказал Акамие. - Давайте сядем ближе к костру и я расскажу о том, как мне в руки попали записки самого Тахина ан-Аравана и что я узнал из них.

Эртхиа обрадовался.

- Удивительно, но я совершенно не хочу спать. Если Дэнеш не возражает, я охотно послушаю эту историю. Ты ведь прекрасный рассказчик, не хуже учителя Дадуни.

- Я не возражаю, - ответил Дэнеш. - Если это подлинные записки Тахина ан-Аравана, мне хотелось бы услышать об этом. Мы знаем его как изобретателя некоторых приемов для парных мечей, которые забыли в Хайре. Но у нас говорят, что если новое хорошо, то оно отнюдь не хуже старого. Я часто использую эти приемы - они подходят к стилю моего клана.

- Господин мой, - громким шепотом позвал Айели, - с твоего позволения, я не сплю. Можно ли и мне еще раз послушать эту историю? Обещаю, на этот раз я не буду плакать.

Акамие посерьезнел, как человек, приступающий к важному делу. Он подвинул тюк, на котором сидел, распрямил спину и, расправив складки одежды, торжественно сложил руки на коленях. И все тоже поспешно приняли соответствующие случаю позы: если история заслуживает внимания, значит, и рассказать ее подобает с почтением, подходящим стилем, и выслушать с должным выражением. Наконец все были готовы, и Акамие, ритмично покачиваясь и время от времени разводя руками, как это делал учитель Дадуни, начал.

Глава 28

- Так случилось, что имущество из Варин-Гидах прибыло намного позже, чем я ожидал. Лишенные книг и музыкальных инструментов, мы томились бездельем под строгим надзором наших стражей. Чтение классических стихов, которые мы могли вспомнить наизусть, и игра в камешки и шнурки приносили лишь малое облегчение. Изнывая от беспокойства и неизвестности, страшась новых капризов Судьбы и желая отвлечь и занять моего спутника, который еще более моего подвержен унынию, я затеял обследовать пустующие покои в заброшенной части замка. Мы провели за этим занятием много дней. Евнухи нам не препятствовали, лишь следовали за нами по пятам, пока не утомились.

Ничего стоящего мы не нашли, кроме изъеденных молью ковров, все еще поражавших яркими, свежими цветами и изысканным орнаментом. Также были там сваленные в одну кучу расколотые футляры для свитков, большей частью пустые или с обрывкамирукописей, по виду - весьма древних. Из тех отрывков, что мне удалось разобрать, я понял, что речь в них шла об искусстве стихосложения и игре на различных инструментах, многих из которых не знаем ни я, ни Айели, и даже названий их не слышали никогда.

Все было покрыто толстым слоем пыли, и мы немало подняли ее в воздух, непрестанно чихая и кашляя. Но рука Судьбы вела нас, и мы нашли то, что должно было найтись. Когда в одной из комнат евнух по нашей просьбе открыл заколоченные ставни, свет упал в угол и сквозняк, очень сильный, приподнял край ткани, в которую было завернуто нечто, и отряхнул с нее пыль. Это была очень дорогая парча, прекрасно сохранившаяся, покрывавшая сверток из плотного шелка. Любопытство равно обуревало нас, и мы наперебой кинулись разворачивать загадочный сверток.

Это была дарна, и надо было видеть наши лица, когда мы вынесли ее на свет. Без струн, без ключа для настройки, в пыли, просочившейся сквозь ткань за долгие годы, она не потеряла своего царственного вида. Сделанная из лучшего дерева, покрытая прозрачным, как родниковая вода, лаком, который лишь подчеркивал, не искажая, красоту узора на ее легком, невесомом корпусе самых восхитительных пропорций...

Айели, знаток и страстный любитель игры на дарне, ставящий дарну выше ута и ная по ее выразительности и благородству звучания, едва не плача сетовал, что мы не можем без наших струн и ключей, которые еще не прибыли, опробовать этот совершенный инструмент.

И вот, желая хоть отчасти насладиться ее совершенством, он нежно выбил пальцами ритм любимого нашего танца, ожидая, что дарна отзовется в силу самой своей природы и что звук, отраженный и усиленный стенками корпуса и пустотой внутри них, утолит нашу жажду... Но звук глухой и невнятный и странный шелест и шорох были ему ответом. Айели потряс дарну - и снова раздался шорох. Поднеся дарну ближе к окну и заглянув сквозь ее око внутрь, мы увидели узкие листы тонкого пергамента.

Не стану утомлять вас описанием того, сколько времени и усилий мы потратили, стараясь извлечь эти записи, притом не повредить ни пергамента, который крошился в пальцах, ни самой драгоценной дарны. Выслушайте только историю Тахина ан-Аравана такой, как я запомнил ее. Она не полна, потому что многие листы мне не удалось прочесть, другие рассыпались, едва я их касался. Ничего не прибавляя от себя, я повторю лишь то, что прочитал своими глазами и запомнил.