Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина) - Александр Александрович Годлевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если во всех нормальных государствах с волевыми обществами при наличии демократических общемировых схем их правовая основа подразумевается сама собой, то у нас при нашем безволии само собой подразумевается, что вместо права – полный правовой беспредел властей. Эта разница всегда была одной из основных причин непонимания Западом наших реалий, с использованием чего Кремль всегда обманывал Запад с грандиозным успехом, благо он всегда сам был обманываться рад.
С начала эпохи Путина у нас стали понемногу критиковать бездумное перенесение к нам западных демократических схем – т.е. дем-шизу. Но при этом обычно обходят вниманием правовую основу этих схем, поскольку власть все также держится на том же правовом беспределе, надежно прикрытом все теми же в принципе демократическими схемами – той же в принципе дем-шизой, только в несколько видоизмененных формах. Да еще Путин, придя к власти, сразу начал менять экономическую и общественно-политическую «обслугу» Кремля – олигархов, журналистов и пр., что со стороны ельциноидных демократов сразу вызвало вопли на весь мир о конце у нас демократии, убитой Путиным.
Конкретную связь у нас между их супердемократическими схемами и наличием юридических гарантий прав граждан от беззаконий государства наши демократы объяснить не могли никогда. Еще при Горбачеве наши демократы-перестройщики от конкретных объяснений этого шарахались, как черт от ладана. Поскольку при конкретизации возникает очень конкретный вопрос: какая может быть демократизация в обществе, неспособном заставить власть соблюдать даже ее давно уже официально действующие законы, гарантирующие права граждан?! Один такой вопрос очень ярко и наглядно демонстрирует всю лживость и утопичность у нас самой идеи демократии. Причем при реализации на практике вышло, что демократия у нас получилась еще подлее и гаже, чем идея коммунизма.
Во всех взаимоотношениях с государством воля общества прежде всего и наиболее ярко проявляется в действии принципа неотвратимости ответственности должностных лиц этого государства за должностные преступления против прав граждан. Особо подчеркну, что речь здесь идет об ответственности чиновников за те деяния, которые считаются преступлениями по официальным законам этого государства – т.е. по их собственным законам. Если общество настолько безвольно, что неспособно защитить своих членов от преступлений начальников, постоянно совершаемых ими с использованием должностных полномочий – т.е. в большинстве случаев практически в открытую – то значит, во всех других отношениях с государством общество может только его о чем-то смиренно просить.
Показательны случаи скандальных высказываний больших начальников: громкий шум в СМИ есть, но реакции государства практически никакой нет – они все также остаются на своих должностях. Хотя в странах с волевым обществом они сразу бы слетели со своих постов, а партиям и правительствам, в которые они входили, такие высказывания начальников долго еще припоминали бы при каждом удобном случае.
В 90-е, пытаясь оправдать свою дем-шизу, наши демократы утверждали, что демократия у нас хорошая, а массовый и постоянный беспредел власти против людей – то это из-за тайных коммунистов во власти. Очень хорошо, если тайные коммунистические начальники явно и постоянно совершают должностные преступления против граждан – так берите их и сажайте за это. Но нет, заикнуться тогда об уголовной ответственности начальников за их беззакония – Боже упаси. Впрочем, в те времена свою дем-шизу чем только они не оправдывали. Так, к середине 90-х даже самым непонятливым гражданам России стало ясно, что представляет собой «молодая российская демократия» и во что вляпались те, кто пошел к ней на службу. Тогда сразу начали придумывать всевозможные оправдания, лишь бы уйти от вопроса о собственном своем отношении к проблеме реального, на практике, наличия юридических гарантий прав и свобод человека и гражданина.
Доходило и до откровенного сюрреализма – главную первопричину всех наших безобразий иные видели в том, что Ленин до сих пор еще лежит в Мавзолее. О том, как это «демократическое» государство соблюдает свои собственные законы, говорить не любили. А если и говорили, то во главу угла никогда не ставили – иначе вся их демократическая мифология лопалась как мыльный пузырь. Тему наличия юридических гарантий для всех (а не только для «своих»!) наши супердемократы и сейчас затрагивать очень не любят.
Господствующая у нас с августа 91-го демократическая утопия может держаться только на полном правовом беспределе власти против граждан – слишком уж велика пропасть между декларируемыми властью демократическими ценностями и нашими реалиями. И для такого беспредела годятся только органы и войска МВД совместно с прокуратурой, следаками и судами. Отсюда и ненависть у народа к этой власти такая, какой в СССР не было и к власти коммунистической. А чтобы этот беспредел власти не размыл эту власть изнутри, да и еще при такой ненависти народа к власти с ее беспределом, Кремль временами проводит кампании по его ограничению – чтобы эта и так очень нестабильная система власти очень резко совсем не пошла вразнос.
Но у нас все властные кампании необходимо сопряжены с внутриаппаратными разборками чиновников между собой и кадровыми перетасовками – кто-то из начальников пойдет вверх, кто-то провалится вниз или вообще выпадет из номенклатуры. В былые времена партаппаратчики шутили, что самое главное в нашей работе – не попасть под гусеницы очередной партийной кампании, потому что она прет как танк, всех давя на своем пути. Военные с присущим им армейским юмором про это говорили, что в таких ситуациях надо постараться сохранить на плечах если не головы, то хотя бы погоны.
Ярким примером кампанейщины и внутриаппаратных причин борьбы власти с ее собственным беспределом служит история, когда в марте 2012 г. менты в Казани запытали человека до смерти. Громкий скандал тогда разразился только потому, что он был нужен кому-то из высокого начальства в Москве. В «Сумасшедшие записки – 2 – 4» я писал, что с оглаской этой истории далеко не все ясно – вряд ли здесь обошлось без последствий грызни разных внутривластных группировок. Не все мне поверили на слово. Конкретный пример в доказательство.
В программе «Вести»
