Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Братья…

Оба повернулись на полуслове к Вулкану.

— Наш враг снаружи, а не среди нас. Нам стоит припасти свой гнев для них и только для них. Каждый из нас сражается на отличном театре военных действий. Нужны разные подходы, и каждому из нас их выбирать. Отец сделал нас генералами, а генералам нужно позволять руководить.

Мортарион слабо улыбнулся.

— Ты как всегда сдержан, брат.

Вулкан предпочёл принять это за комплимент.

— Но прав и Феррус. Мы здесь чтобы освободить и сделать мир покорным, а не обратить его в пепел. Одна адская планета поселилась в моих кошмарах — и я не хочу, чтобы у неё появилась соседка. Ослабь руку, Мортарион. Пусть коса не падает так резко, — он повернулся к Феррусу Манусу. — А ты, брат, доверься нам, как это сделал отец, когда поручил нам вывести человечество из тьмы Старой Ночи.

Феррус сердито посмотрел на брата, не желая уступать, но кивнул. Угли гнева ещё тлели. Вулкан был землёй, стойкой и непоколебимой, тогда как Горгон был подобен арктическому вулкану на грани извержения. Он неохотно успокоился.

— Чувствительная у тебя душа, Вулкан. Не стоит ли ей стать потвёрже?

Они были похожи, Железная Рука и Саламандр. Оба были кузнецами, но Ферруса Мануса больше интересовала функциональность, тогда как Вулкан ценил облик и красоту. Тонкое, но показательное различие, которое иногда вызывало некоторую неловкость несмотря на близкую дружбу.

— Что ты нашёл в джунглях, кроме просвещения? — спросил Горгон.

— Мой легион встретил эльдаров. Они немногочисленны, используют засады и подчинили своей воле ящеров. Среди них есть и ведьмы. Когорты армии уменьшились, а мои сыны понесли незначительные потери, но мы продвигаемся к узлу.

Мало что выдало неудовольствие Ферруса от вести о гибели легионеров, когда он заговорил.

— Мы тоже бились со зверями, покрытыми хитином жителями песков и огромными ящерами-ядозубами. Эльдары ездят на них, как мы на спидерах и гравициклах.

В свою очередь Мортарион сообщил, что разрубил в тундре шею ледяного змея, а чужаки подчинили лохматых мастодонтов.

— Как думаешь, эти звери изначально жили на планете или прибыли с ксеносами? — спросил Вулкан.

— Не важно, — ответил Повелитель Смерти, — Возможно их создали, используя мерзкую чужацкую технологию, — его янтарные глаза сверкнули. — Мне важно лишь где они.

Примарх Железных Рук обдумал всё, пытаясь составить точный образ зоны боевых действий.

— Эти эльдары не такие технологически продвинутые как те, с кем я сражался, — он скривился. — И как они так легко поработили аборигенов?

— Мы обнаружили, что в джунглях живут люди, — сказал Вулкан, — пока несколько тысяч, но скорее всего больше. Я не видел воинов в племенах. Полагаю, что это простой народ, нуждающийся в нашей защите.

— В любом случае, мы должны беспокоиться об эльдарах, — в голосе Мортариона появилось пренебрежение. — На ледяных равнинах есть аборигены, но моё внимание приковано не к ним.

Презрение к человеческой слабости шло из каждой поры Повелителя Смерти. Вулкан ощутил стыд от того, что его собственные чувства к обитателям джунглей не так уж сильно отличались.

— Сейчас я должен согласиться с братом, — сказал Феррус. Он повернулся к Вулкану. — Этот мир полностью захвачен. Даже самые удалённые уголки не свободны от порчи ксеносов, и пока это не изменится мы не можем себе позволить отвлекаться. Будь внимателен, брат, но пусть люди сами себя защищают. Это всё.

Гололит погас, указывая на конец разговора. Вулкан склонил голову в знак принятия приказа Ферруса и обнаружил, что стоит в армейском штабном шатре, а на пороге терпеливо ждёт Нумеон.

— Какие новости? — настроение примарха было угрюмым.

Приближённый отсалютовал со всей своей знаменитой чопорной формальностью и сделал три шага в шатёр.

— Разведчики армии обнаружили точку пресечения, милорд. Они передают координаты.

Вулкан уже выходил из шатра. Стоявшие на страже снаружи фаэрийские солдаты спешили убраться с пути примарха.

— Готовь легион. Мы выступаем.

Нумеон следовал за ним по пятам, — Мне вызвать "Грозовые птицы"?

— Нет. Пойдём пешком.

Снаружи когорты армии сжигали тела чужаков. Странно, но некоторые аборигены собирались по кроям огромных костров и плакали на руках друг друга. Они потеряли всё, жизни и дома, и оказались посреди войны, которую не понимали.

Нумеон говорил про сочувствие. Но сейчас Вулкан чувствовал лишь одиночество. Он чувствовал себя изолированным даже от братьев, кроме Гора. Их дружба была близкой. В Магистре Войны было что-то очень благородное и самоотверженное. Он пробуждал верность в окружающих как никто другой и обладал ощутимой аурой обаяния. Возможно поэтому Император выбрал Магистром Войны его, а не Сангвиния. Вулкан относился к Гору как к старшему брату, на которого стоит равняться, которому можно доверять. Как бы он хотел сейчас с ним поговорить. Вулкан ощутил сумятицу в душе и вновь захотел вернуться на Ноктюрн. Возможно его изменила долгая война. Лицо примарха посуровело.

— Выжжем эльдаров.

Глядя, как струи дыма поднимаются в небо, Вулкан вспоминал время, когда он ещё не знал ни о звёздах, ни о планетах, ни о воинах в громовых доспехах, которым суждено стать его сынами.

Сильные руки работали над раскаткой, черпали сверкающий оранжевый металл и придавали ему угодную кузнецу форму. Руки покрывали мозоли — следы долгих часов работы перед огнём. Шершавые пальцы сжимали старую рукоять молота, который вздымался и опускался, обрушиваясь на раскалённое железо, пока не придал ему коническую форму. Кузнец обработал металл с другой стороны, и он стал наконечником.

— Дай мне клещи…

Кузнец протянул руку — жёсткую, как выдубленная шкура. Под сажей её покрывал здоровый загар, полученный во время поиска драгоценных камней на арридийской равнине. Он взял протянутый инструмент и поднял им наконечник копья. Шипящее облако пара поднялось, когда раскалённый металл прикоснулся к поверхности воды в бочке. Оно напомнило сыну гору Смертельного Огня, которая громко храпела во сне и душила небо, выдыхая дым.

— Она — кровь из сердца, — однажды сказал ему отец. Сын помнил, как ему едва исполнился год, а он уже был выше и сильнее любого в городе. Стоя на склоне горы они наблюдали, когда она выплёскивает и изрыгает свой гнев. Сначала мальчик хотел бежать, не из страха за себя — в этом отношении его воля была железной — но потому, что он боялся за отца. Н’бел успокоил мальчика взмахом руки. Прижав ладонь к груди, он сказал сыну сделать то же самое, — Почитай огонь. Почитай её. Сынок, она — жизнь и смерть. Наше спасение и наш рок.

Наше спасение и наш рок…

Таков был порядок вещей на Ноктюрне.

На древнем языке это значило "тьма" или "ночь", и воистину мир был погружён во мрак, но другого дома он не знал.

Через несколько мгновений клубящийся пар рассеялся, и Н’бел поднял наконечник из бочки и передал сыну.

Он всё ещё был невероятно горячим, жар кузни ещё не исчез.

— Видишь? Вот новый наконечник для твоего копья, — от улыбки по лицу кузнеца пошли морщины. Круги сажи окружали добрые глаза, а исхудалые щёки покрывал слой пепла. Шрамы-клейма покрывали лысую макушку. — Уверен, ты убьёшь им много заурохов на арридийской равнине.

Сын улыбнулся в ответ.

— Отец, я и сам мог его сделать.

Н’бел чистил инструменты, смывая гарь и копоть. В кузнице было темно, чтобы можно было лучше видеть температуру металла и судить об его готовности. Воздух пропитался запахом гари и сгустился от жара. Но это не угнетало, а лишь воодушевляло сына. Ему здесь нравилось. Здесь сын был в безопасности и обретал покой, который не сыщешь нигде на Ноктюрне. Едва заметные во мраке инструменты отца рядами висели на стенах и лежали на всевозможных верстках и наковальнях. У сына были сильные руки, и здесь в кузнице и мастерской он находил им лучшее применение.

Н’бел продолжал смотреть на свою работу и не замечал мимолётных раздумий сына.

— Я лишь скромный кузнец. У меня нет ни способностей творцов по металлу, ни мудрости шамана земли, но я всё-таки твой отец, а отцы любят что-то делать для любимых детей.

Сын нахмурился и осторожно подошёл к старику.

— Что-то не так?

Недолго Н’бел чистил инструменты — плечи его опустились, и кузнец вздохнул. Он положил молот на наковальню и посмотрел сыну в глаза.

— Мальчик мой, я знаю, что ты пришёл узнать.