Шут - Е. Кочешкова

— Да… я знаю. Мне говорили. Вчера… вчера было тоже самое. Но… я вовремя почувствовал… успел…

— У тебя хватило сил выйти из Потока, когда он уже овладел тобой?!

— Нет, — Шут смущенно улыбнулся, — я просто… истратил все. Немного помог гвардейцам…

— А! Я так и думала, что это ты уговорил рыцарей Тодрика вздремнуть в дорожной пыли.

— Но… Как ты догадалась?

— Почувствовала, — Нар остановилась у очередного окна, позволив солнечному лучу осветить ее профиль. 'Не так уж она и некрасива', - подумал Шут, с удивлением замечая в этом лице нечто, сокрытое от него ранее.

— И что же с ними стало? Я так и не спросил у Руальда…

— Что им будет… Ты же добрый. Только бури страшные и умеешь делать, — она весело ткнула его локтем под ребра. — Опамятовались спустя пару часов и по большей части ждут суда.

— В темнице?

— Нет… Пока на свободе. Но, полагаю, наш король имеет полное право осудить их так строго, как ему захочется.

— Тогда полдвора можно на эшафот отвести…

— Да уж… Верными ваших подданных не назовешь.

Шут лишь вздохнул, что тут скажешь…

Ступени закончились, и он отворил перед принцессой дверь на открытую галерею, что опоясывала дворец изнутри. Точеные витые арки выходили прямо в сад, искрящийся на солнце свежим снегом.

— Красиво… — промолвила Нар, собирая белый комок с перил. Она слепила крепкий ледяной шарик и бросила Шуту. Тот поймал не глядя и, улыбаясь, кивнул на остатки сугроба, что украшал ограждение галереи. Принцесса поняла — она сделала еще пару снежков и, один за другим, послала их Шуту.

— Всего три? Я могу удержать в два раза больше! — он подкидывал и ловил ледяные шары, стараясь думать только о холодных струйках воды, стекающих по ладоням в рукава куртки… а не о сплетении тонких шрамов, которые расчертили руки Нар подобно тончайшей паутине. Он боялся даже представить, как ей достались эти отметины и сколько боли они принесли.

— Это не так страшно, как тебе кажется, шут, — сказала вдруг Нар. — Они пленили мое тело, но не разум. А порезы от ножа не сравнятся с ударом меча.

Шут смущенно опустил глаза и, уронив один шарик, позволил остальным упасть следом.

Принцесса подобрала ледяной комок и задумчиво покатала в руках.

— Ты все еще ненавидишь меня?

Этот вопрос застал Шута врасплох. Он моргнул, открыл было рот, чтобы сказать 'нет', но потом вспомнил казнь Руальда, полные отчаяния часы, проведенные у постели короля… ту ночь отчаяния, когда набирался решимости принять кару вместо него… и лишь плотней сжал губы, отвернувшись от принцессы. Простить ей все это было слишком трудно.

Там, в Брингалине, Шут пережил то, что не пожелал бы даже Тодрику… Самый страшный кошмар, тот, что привиделся ему после возвращения из Улья, почти воплотился в реальность.

Он простился со своей рукой… Он простился со своей судьбой.

Шут действительно простился с ней. Он не играл, не притворялся, не кокетничал с небесами и тем человеком, что уже приготовился занести свой меч над плахой.

Только тишина пустой комнаты была свидетельницей этого решения. Этого ужаса, слез и последнего — последнего в жизни! — полета первых попавшихся под руку предметов… Как он жонглировал!.. Каждое движение было подобно слову в песне. Подобно крику. Подобно предсмертной агонии. Шут крутил и крутил эти бесконечные каскады, пока руки не онемели, пока глиняная бутыль не разлетелась на куски, ударившись об пол.

Перед взором Шута в ту ночь развернулась вся его будущая жизнь — убогая и жалкая жизнь артиста-калеки, который больше никогда — НИКОГДА — не сумет перебросить даже трех мячиков, пройтись колесом или взмыть в воздух, оттолкнувшись от перекладины… Он видел таких людей… сломанных не столько увечьем, сколько невозможностью и дальше заниматься своим любимым делом. Людей с потухшим взором, поникшими плечами… Многие находили себе новое занятие — становились простыми комедиантами, кукольниками или выучивали животных забавным трюкам… что угодно, лишь бы 'не выпасть из балагана'.

Шута воспитали настоящим сыном бродячих артистов, он понимал, что однажды, рано или поздно, и его постигнет эта участь, но всегда был уверен, что виной увечью станет падение, несчастный случай. И может статься к тому моменту он будет уже не очень-то и молод, и тело начнет отказывать ему в ловкости и силе… Возможно ослабнут руки или боли в спине станут причиной ухода из любимого ремесла…

Но не вот так же!

Не теперь!

Только темнота чужой незнакомой опочивальни видела, как горько плакал королевский шут, прощаясь со своей судьбой…

8

На самом деле Ваэлья много чего рассказывала Шуту. И показывала.

Она научила его осознанно работать с Потоком. Пропускать через себя и направлять туда, где требуется энергия. Это было не так уж сложно, надлежало лишь представить себе как можно ярче желаемый результат и мысленно наполнить картину той силой, что была ему подвластна. Рядом с наставницей Шут делал такие фокусы без труда, и результат порой давал о себе знать незамедлительно. Но всякий раз, когда он пытался работать с Потоком самостоятельно, Сила коварным образом ускользала, рассеивалась, как туман… Ваэлья говорила, вся беда в том, что он не умеет толком сосредоточиться.

'Боги дали тебе дар, но обращаться с ним тоже надо уметь, — объясняла она. — Что толку от повозки, которая едет туда, куда ей самой заблагорассудится, не слушая кучера? Эта повозка — твой ум. И он совершенно неуправляем. Учись контролировать свои мысли, Пат. Иначе всю жизнь будешь зависеть от внешних обстоятельств, которые провоцируют твои, как ты говоришь, 'вспышки'.

Иногда она часами заставляла его делать невыносимо скучные вещи, призванные развить это самое сосредоточение. Шут стонал, но повиновался… Изучал совершенно гладкий камешек, не позволяя вниманию оторваться от серой шероховатой поверхности. Подолгу 'разглядывал' свое тело изнутри, отрешаясь от всех внешних проявлений мира. Смотрел на листья домашнего Ваэльиного цветка, живущего в кадушке под окном, наблюдая, как течет по ним все та же неизменная Сила, пронизывающая все живое. Иногда он видел это лучше, иногда хуже… Но, по крайней мере, цветок был интересней камня. Впрочем, со временем Шут даже от занятий с камнем начал получать удовольствие. Когда осознал, что ум хоть немного, хоть на краткий срок, становится ему подвластен.

'Сила твоего намерения решает все, — говорила Ваэлья, — только ею ты властен менять мир по своему усмотрению'…

Вспоминая эти слова, Шут недоумевал, как же так вышло, что безо всякого желания со своей стороны он едва не сгубил любимый город…