Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Е. Григ

Февраль — мы ушли из Афганистана. Трудно сказать, будет ли когда-нибудь написана или рассказана хоть часть правды об этой войне. Мы ведь давно потеряли представление о золотой, да и всякой другой середине. То Лещинский сипловато вещал о строящихся силами наших военных школах, то вдруг валом пошла «чернуха» о чуть ли не поголовном воровстве военных и солдатах-наркоманах, потом поплыли доброжелательные интервью с пленными и перебежчиками, очутившимися уже в Америке, — а тут глотки драли, требуя у афганцев вернуть их на Родину…

Это была еще одна карта в колоду горячо любимого Западом «Горби» — это он, хороший такой, убрал советских захватчиков из свободолюбивой горной страны… Мало кто знал, что его друг-приятель, батоно Шеварднадзе подписал соглашение, по которому и после вывода наших войск из Афганистана туда продолжало течь непрерывным потоком продовольствие, оборудование. Об этом соглашении было как-то вскользь сказано то ли по радио, то ли по телевидению, да и чего было в объяснения пускаться, перед кем отчитываться…

Наш уход не был таким позорным, как уход американцев из Вьетнама — вертолеты с гроздьями повисших на них людей не взлетали с крыши посольства… Зато у американцев другое преимущество — афганцы до сих пор хамят на афгано-таджикской границе, а вьетнамцам до США еле добраться, да за большие деньги, да на грязную работу устроиться… Наши «союзники» любят выполнить свой «интернациональный долг» то в Корее, то во Вьетнаме, то в Гренаде — главное подальше от родимых берегов. И правильно делают…

Что-то повеяло холодом от руководства Госкомиздата на меня и моего коллегу из разведки. Мы почувствовали, что под нас начали «копать». Вряд ли в этих подкопах инициатором был Ненашев, но окружение его старалось вовсю. «Подсидки» были достаточно серьезные, мы докладывали своему руководству: то наши фамилии «случайно» не попали в список служебных телефонов Госкомиздата, то нам не выплатили зарплату… Крыша «потекла». Наконец мы пришли к одному из замов Ненашева и спокойно разъяснили свой статус — если не было личных или служебных претензий, то сократить наши должности мог только Совмин… Наш статус определялся одним из его постановлений.

— Что-то я не слышал об этом постановлении, — сказал наш собеседник, неплохой человек, явно тяготившийся разговором.

— Значит, не положено вам о нем слышать, — сухо ответил разведчик.

И вдруг — назначение Ненашева руководителем Гостелерадио. К восторгу многих в Госкомиздате и горю сотрудников Гостелерадио, Михаил Федорович перетащил за собой всю свою «команду». Они с удовольствием побежали вслед за «хозяином», так как успели набедокурить в Госкомиздате порядочно…

Несколько лет спустя я спросил одного из ненашевских помощников, почему он так стремился отделаться от нас, от КГБ.

— Эх, старик… Ничего вы не поняли… Михаил Федорович тогда решал важные личные дела, и ваши бельма ему совсем были не нужны.

— Да мы никогда не интересовались его личными делами. Более того, если бы даже захотели, начальство руки укоротило бы моментально — номенклатура…

— Ну, это ваши тонкости, и он в них разбираться не стал. Убрали вас — и все.

Да, так оно и случилось, в конце концов, но было до этого еще два года.

Коллеги «под крышей» Гостелерадио принялись названивать нам — как новое начальство, как ненашевская команда? Мы поделились тем, что знали об этой компании.

— Судя по тому, что вы рассказываете, вашему Ненашеву здесь долго не продержаться. Здесь коллектив творческий, не то что сомы в Госкомиздате…

— Да и мы так думаем. Только бы не вернулся.

Мы, конечно, судили о нем с наших позиций.

А назначен на место председателя Госкомиздата был Николай Иванович Ефимов — старый «известинец», работалось с ним легко и интересно.

Опять беседую в «Доме» с одним из руководителей аналитического отдела «пятерки», моим приятелем.

— Как вы вообще анализируете обстановку, как докладываете «наверх»?

— Да очень просто, методика давно отработана, сбоев не дает. Регулярно, перед каждым серьезным праздником или мероприятием правительства рассылаем по всем «пятым» подразделениям страны (их 58) циркуляр с указаниями повысить бдительность, усилить работу с агентурой, сам знаешь эти тексты. Каждый раз получаем от них точную, толковую информацию — в последнее время, правда, из некоторых мест ее поступает все меньше… Потом обобщаем, что получили, не меняя ничего, готовим записку в ЦК или руководству Комитета — и на стол «Палкину». От него она возвращается причесанной, выхолощенной, розово-голубой…

Предполагать, что «Палкин» вводил в заблуждение высокое начальство с какими-то загадочными целями, не стоит. Скорее всего, просто боялся доложить правду и услышать неприятный вопрос: «А вы-то где были? Вы-то чем занимаетесь?»

Еще одно событие 1989 года — из провинциальных партийно-номенклатурных дебрей выкинулся аж в министры внутренних дел СССР г-н, а тогда еще товарищ, Бакатин. Красивый, подтянутый, внешне он не походил на привычный эталон партработника. Но назначение дилетанта в стране с чудовищной криминогенной обстановкой настораживало. «Они» по-прежнему были уверены, что могут руководить чем и кем угодно…

Обстановка в МВД потрясала своим драматизмом:

— зарплата милиционера в среднем составляла 200 рублей;

— 3500 офицеров МВД ушли работать в кооперативы;

— 1000 сотрудников МВД наказаны за противоправные действия;

— 1475 — привлечены к уголовной ответственности;

— 160 — покончили жизнь самоубийством.

Один из моих знакомых несколько месяцев проработал помощником у Бакатина в МВД и отзывался о нем с восторгом. Рассказывал о строгости и даже грубости министра, об умении заставить работать аппарат, о новых веяниях и тенденциях в МВД, словом, заливался соловьем.

Бакатин стал появляться на экране телевизора, выступать на заседаниях Верховного Совета, чувствовалось, что ему это безумно нравится, но звучал он слабовато…

Его удивительно быстро убрали из МВД — говорили, что за самовольное решение о предоставлении слишком большой независимости МВД Эстонии, сейчас только специально заинтересованные любители или профессионалы стали бы докапываться до причин. Он попал в какой-то привилегированный отстойник, где принялся терпеливо дожидаться очередного назначения, твердо зная, что обратно на стройку не пошлют — ну, на худой конец, секретарем обкома, крайкома, послом в Уагадугу… Им все равно — куда. Лишь бы «потеплее».

Московская книжная ярмарка 1989 года сильно поколебала мою уверенность в собственных литературных вкусах, знании книжного рынка СССР, способностях наших издателей и разгоне, набранном «перестройкой». За несколько месяцев до нее я получил по почте новый роман Ле Карре «Русский дом»: его литературные агенты знали, что я страстный поклонник бывшего спецслужбиста, и прислали книгу, чтобы узнать мое мнение о перспективах ее издания в СССР.

Я проглотил роман залпом, и он не понравился… Сложилось впечатление, что книга написана «вдогонку» перестройке. Кроме того, ведь речь там идет о предательстве: герои книги предают свои государства из побуждений, которые кажутся им достаточно убедительными. Через некоторое время раздалось несколько телефонных звонков — из Швейцарии, из Америки, откуда-то еще. Я ответил всем, что едва ли роман будет издан здесь в ближайшем будущем — предательство все еще считается в нашей стране тяжелейшим преступлением и навряд ли найдется достаточно смелый издатель…

Через несколько месяцев директор издательства «Международные отношения» Борис Лихачев подписал контракт на издание книги на русском языке. Это был, несомненно, Контракт Выставки — им она мне и запомнилась.

КГБ на выставке уже почти не было видно, цензура исчезла.

Недавно нашел старый номер «Московских новостей» за тот, 1989-й, год, и «приятно поразился», прочитав высказывания известного шокового терапевта, внука любимого писателя:

«…Идея, что сегодня можно выбросить из памяти семьдесят лет истории, попробовать переиграть сыгранную партию, обеспечить общественное согласие, передав средства производства в руки нуворишей теневой экономики, наиболее разворотливых начальников и международных корпораций, лишь демонстрирует силу утопических традиций в нашей стране…»

Выдергивать цитаты из текста — занятие малоприглядное. Просто интересно, как за пару лет свершилось почти все то, что даже авторам наших благословенных «реформ» казалось утопией.

К концу 1989 года тихо двинулся восточноевропейский оползень. «Пражская весна», не раздавленная, слава Богу, танками на этот раз, референдум в Венгрии, обновление в Болгарии, нарастание кампании за воссоединение Германии, гордость Румынии, с колоссальным трудом расплатившейся, наконец, со своими зарубежными кредиторами, — радовало все, что писалось тогда в нашей прессе об этих процессах. Уж там-то, думал я, намотали на ус и 1968-й, и 1956-й, и многое другое, теперь глупостей не наделают…