Особые отношения - Дуглас Кеннеди

— Итак, мисс Ффорде, — прервал их тайное совещание Трейнор. — Удалось ли вам прийти к общему мнению с вашим клиентом?

Ффорде посмотрела прямо на Декстершу, которая ей утвердительно кивнула. Тогда она обратилась к Трейнору:

— С большой неохотой — но не желая откладывать более рассмотрение этого дела — мы даем согласие на вызов двух новых свидетелей ответчика.

Трейнор откинулся, не скрывая облегчения. Лицо Мейв Доэрти на миг осветила улыбка. Трейнор обратился к ней:

— Прошу вас, пригласите первого свидетеля, мисс Доэрти. Кто это будет?

— Элейн Кендалл, Ваша честь.

Найджел бочком пробрался по проходу и скрылся за дверью. Через минуту он возвратился. За ним шла Элейн Кендалл, невысокая женщина лет сорока пяти, какая-то измученная с виду, с лицом курильщицы и тоскливыми глазами. Подойдя к свидетельской трибуне, она устремила безрадостно-презрительный взгляд на Тони. После того как была принесена присяга и свидетельница успокоилась, Мейв Доэрти начала:

— Расскажите, пожалуйста, суду, откуда вы знаете мистера Тони Хоббса?

Элейн Кендалл начала говорить медленно, неуверенно. Она выросла и жила в Эмершеме. Вечером в Рождество 1982 года она работала в местном пабе, когда вошел «этот господин, что сидит вон там». Они общались всю ночь («Я обслуживала его столик, понимаете?»), и «господин» рассказал, что он большая шишка, известный журналист, пишет в «Кроникл», ездит по заграницам, а в Эмершем приехал в гости к родителям. — Он был такой обаятельный, такой остроумный, а когда я закончила работу, пригласил меня выпить с ним. Мы пошли в клуб. Выпили, конечно, слишком много. Слово за слово, в общем, ночь мы провели вместе и утром проснулись рядышком. После этого он исчез, а недели через две я обнаружила, что беременна. Я попробовала его разыскать через газету, но ничего не вышло. А у меня родители — настоящие ирландские католики, строгие… в общем, о том, чтобы избавиться от ребенка, и речи быть не могло. Я металась, не знала, как быть. Но… этот человек… он тогда уехал в Египет или еще куда-то, и как мы ни пытались с ним связаться, он ни разу не ответил, не перезвонил. Мертвое молчание, и все.

В конце концов пришлось нанять адвоката, поднять шум у него в газете. Как мне потом говорили, его начальство велело ему как-то это уладить, и он в результате согласился платить мне алименты на ребенка.

— Какова была сумма алиментов?

— Тогда, в 1983 году, это было пятьдесят фунтов в месяц. В 1991-м нам удалось найти другого юриста. Он добился повышения суммы до ста двадцати пяти фунтов.

— Проявлял ли мистер Хоббс хоть малейший интерес к вам или вашему сыну?

— Джонатану. Его звали Джонатан. Нет, этот человек вообще знать нас не хотел. Я каждый год посылала ему в газету фотографию мальчика. Ни разу не ответил.

— Хотя я уже знаю ответ на следующий свой вопрос и прошу вас простить меня за то, что мы вынуждены перейти к этой болезненной теме, все же должна спросить — где сейчас ваш сын?

— Он умер в 1995 году. Лейкемия.

— Примите мои соболезнования. Должно быть, это было ужасно для вас.

— Да, ужасно. — Но голос ее не дрогнул, и она по-прежнему смотрела на Тони, не отводя глаз.

— Вы писали мистеру Хоббсу, сообщали ему о смерти сына?

— Писала. Я еще и звонила в газету, просила, чтобы он со мной связался. Но он не перезвонил. Ни разу. Даже такой малости не сделал, хотя бы ради приличия.

Мейв Доэрти помолчала, выдерживая паузу. Затем:

— Благодарю, у меня больше нет вопросов.

Люсинда Ффорде неистово шепталась с Тони. Я взглянула на Декстер. Она сидела неподвижно, бесстрастная, невозмутимая.

— Мисс Ффорде? — спросил Трейнор. — Вы хотите задать вопросы свидетелю?

— Да, Ваша честь, — ответила Люсинда, а я почувствовала, что она лихорадочно пытается нащупать линию обороны, которая позволила бы спасти ситуацию. Боже, она все же быстро соображала. Потому что обратилась к Элейн Кендалл: — Я понимаю всю трагичность вашей истории… и тем не менее не могу не задать этого вопроса: вы в самом деле полагаете, что случайная, мимолетная связь, одна проведенная вместе ночь обязывает к пожизненной ответственности?

— Если ее результатом является рождение сына — полагаю, да.

— Но ведь мистер Хоббс оказывал постоянную финансовую помощь вам и вашему сыну?

— Ничтожную помощь, да и за нее моему юристу пришлось побороться.

— Но погодите… Судя по всему, вы на тот момент были сексуально активной женщиной. В конце концов, вы провели с мистером Хоббсом всего одну ночь. Он должен был бы потребовать экспертизы по установлению отцовства.

— Я не проститутка. Это был его ребенок. До этой ночи я ни с кем другим не спала больше года.

— Но требовал ли мистер Хоббс экспертизы?

— Нет… не требовал.

— Вы получали алименты от мужчины, который признал вашего ребенка. И пятьдесят фунтов, что ни говори, в 1983 году кое-чего стоили. Точно так же, как и сто двадцать пять фунтов были вполне приличной суммой в начале девяностых. Следовательно, он ответственно отнесся к вашей проблеме. Что же касается смерти вашего сына… наверное, следует признать, что мистер Хоббс никак не повинен в этой трагедии и не имеет к ней решительно никакого отношения. Так что…

Совершенно неожиданно для всех Элейн Кендалл вдруг заплакала. Она очень старалась сдержаться, но не смогла. Прошла пара минут, пока она сумела взять себя в руки, а всем присутствующим тем временем оставалось только беспомощно наблюдать за ней, не зная, чем ей помочь. А меня жгло чувство вины. Это я уговорила ее приехать сюда. Мы вдвоем сидели у нее дома, в Кроли, и она рассказывала, что переехала в этот ужасный городишко после смерти Джонатана, чтобы быть подальше от мест, связанных с ним, что он был у нее единственным ребенком, что замуж она так и не вышла, хваталась за любую, самую скверную работу, чтобы сводить концы с концами, но, как бы трудно ни было, Джонатан был для нее как свет в окошке. А потом, как гром среди ясного неба… лейкемия. И…

Слушать ее рассказ было мучительно. Агония — вот что это было. Я же видела, понимала, что эта женщина лишилась единственного, что в ее жизни имело значение. Как и любой другой родитель, потерявший ребенка, она никогда не оправится от удара. И все же — и было чудовищно признаться себе в этом — я видела в ее истории еще и соломинку, за которую могу ухватиться. Это была возможность показать всем, что на самом деле представляет собой Тони, какое это бездушное, эгоистичное дерьмо. Я не виляла в разговоре с ней. Очень четко, без экивоков объяснила, каким образом ее свидетельство могло бы помочь мне вернуть своего ребенка. И она согласилась. И вот теперь… теперь ей так плохо, ее подвергают этой незаслуженной, бесполезной пытке. Да, она сделала все, о чем я ее просила. Но глядя, как она плачет на свидетельском месте, я испытывала лишь стыд — и ничего больше.

Перестав наконец плакать, она повернулась к судье и заговорила:

— Я приношу извинения, Ваша честь. Джонатан был моим единственным ребенком. Даже теперь мне тяжело говорить об этом. Простите меня…

— Мисс Кендалл, вам не за что просить прощения в этом суде. Напротив, это мы должны просить у вас прощения.

Затем, адресовав мисс Ффорде испепеляющий взгляд, он спросил:

— У вас есть еще вопросы, мисс Ффорде?

— Нет, Ваша честь.

Устремив такой же взор на Мейв, он спросил:

— У вас, мисс Доэрти?

— Не имею, Ваша честь.

— Мисс Кендалл, вы свободны и можете идти.

Ей стоило некоторого усилия отойти от стойки. Когда она шла мимо, я успела шепнуть: «Простите меня», но она продолжила путь, не сказав ни слова.

Трейнор сидел молча какое-то время. Очевидно, и его взволновал вид несчастной женщины, плакавшей перед ним за свидетельской трибуной. Ему тоже нужно было время, чтобы собраться и взять себя в руки, прежде чем перейти к следующему вопросу.

— Перейдем к вашему последнему свидетелю, мисс Доэрти.

— Да, Ваша честь. Миссис Бренда Гриффитс.

Женщина, идущая по проходу, совсем не походила на Элейн Кендалл. Она излучала уверенность и спокойствие. Ей-богу, она скорее чем-то походила на Диану Декстер, хотя одета была и не так шикарно. Ее простой зеленый костюм не был модельным, однако несла она себя с достоинством и выглядела элегантно — сорокалетняя женщина, которую не пугает ее возраст. Подойдя к свидетельскому месту, она удостоила Тони небрежного кивка.

Мейв Доэрти попросила ее рассказать, при каких обстоятельствах произошло их знакомство с Тони Хоббсом.

— В 1990 году, когда я была журналистом в «Кроникл», меня на три недели командировали во Франкфурт. Тони возглавлял местное отделение. Нас в офисе было всего двое. Оба мы были свободны. Начался флирт. Потом, ближе к моему отъезду, была ночь, когда мы оба были, мягко говоря, нетрезвы и не подумали о мерах предосторожности. Вернувшись в Лондон, я обнаружила, что беременна. Естественно, я сообщила об этом Тони. Новость его огорчила, и уж подавно он не предложил мне «покрыть грех венцом» или чего-нибудь в этом роде. Правда, я ничего подобного и не хотела и не ждала от него. Он было стал уговаривать меня сделать аборт… и я сразу же твердо заявила, что этого не будет. «Ну, дело твое, — сказал он, — но только не рассчитывай ни на какую помощь с моей стороны». Не очень приятно услышать такое — и в тот момент, признаюсь, я очень расстроилась. Но, знаете, в то же время меня даже восхитила его честность. Он сразу поставил точки над «i», объяснил, что не хочет иметь ничего общего с этим ребенком.