Ленин. Жизнь и смерть - Роберт Пейн

18 марта революционеры отмечали очередную годовщину Парижской Коммуны. Ленин по этому поводу приготовил речь, которую должен был произнести перед группой социалистов в небольшой горной деревушке Шо-де-Фон, жители которой по старой традиции хорошо относились к русским революционерам. Здесь от полиции скрывался Нечаев, и здесь находили себе приют и убежище другие мятежники. Деревушка находилась на границе с Францией, и путь туда был дальний. Но дело было в воскресенье, почты все равно не ожидалось, вечернего выпуска газет не предвиделось. Кроме того, Ленин предвкушал встречу с молодым большевиком Абрамовичем, своим любимцем, который жил в той деревне. Он отправился туда с удовольствием, произнес заготовленную речь в честь Парижской Коммуны, подчеркнув, что ее уроки следует изучать, и объяснил, каким образом они могут быть применимы в ходе русской революции. На русскую аудиторию его речь произвела сильное впечатление; швейцарские социалисты отнеслись к ней скептически, сочтя за фантазию. Что касается самого Ленина, то он был весьма собой доволен и передал текст речи Абрамовичу (но тот ее потерял). Некоторые отрывки речи, по-видимому, вошли в работу Ленина «Государство и революция», написанную им полгода спустя.

На следующий день он вернулся в Цюрих. Терзаясь невозможностью вернуться в Россию, Ленин готов был преодолеть любые барьеры, лишь бы достичь своей цели. Он писал Ганецкому: «Я больше не могу ждать. Легальный проезд невозможен. Мы с Зиновьевым должны во что бы то ни стало добраться до России. Единственный возможный план заключается в следующем: вы должны найти двух шведов, похожих на меня и на Зиновьева, но поскольку мы с Зиновьевым не знаем шведского языка, они должны быть глухонемые. Прилагаю наши фотокарточки на этот случай». Ганецкий не потрудился добыть Ленина парочку глухонемых, а вместо этого передал фотокарточку Ленина репортеру газеты «Politiken», где она тут же появилась с подписью: «Ленин, вождь русской революции». Но в тот момент Ленину было далеко, еще очень далеко до звания вождя русской революции.

В тот же день Ленина осенила еще более неожиданная идея. Он задумал принять облик своего приятеля, Вячеслава Карпинского, человека толкового, заведовавшего Русской библиотекой в Женеве. Просто, без затей, напялив парик, он намеревался отправиться в Англию, а оттуда как-нибудь добраться до России, через Голландию и Скандинавию. Ленин написал Карпинскому совершенно неподражаемое письмо, в котором подробно излагал свой план:

«Дорогой Вяч. Ал.!

Я всячески обдумываю способ поездки. Абсолютный секрет — следующее. Прошу ответить мне тотчас и, пожалуй, лучше экспрессом (авось партию не разорим на десяток лишних экспрессов), чтобы спокойнее быть, что никто не прочел письма.

Возьмите на свое имя бумаги на проезд во Францию и Англию, а я проеду по ним через Англию (и Голландию) в Россию.

Я могу одеть парик.

Фотография будет снята с меня уже в парике, и в Берн в консульство я явлюсь с Вашими бумагами уже в парике.

Вы тогда должны скрыться из Женевы минимум на несколько недель (до телеграммы от меня из Скандинавии): на это время Вы должны запрятаться архисурьезно в горах, где за пансион мы за Вас заплатим, разумеется.

Если согласны, начните немедленно подготовку самым энергичным (и самым тайным) образом, а мне черкните тотчас во всяком случае.

Ваш Ленин

Обдумайте все практические шаги в связи с этим и пишите подробно. Пишу Вам, ибо уверен, что между нами все останется в секрете абсолютном».

Письмо к Карпинскому проливает свет на пристрастие Ленина к конспираторским методам, ставшим уже частью его существа. Первым делом бросаются в глаза его настойчивые напоминания о секретности, повторяющиеся так часто, что они вообще теряют всякий смысл. Далее: Ленин требует от человека немедленных, энергичных действий; выполнять их надо со всей страстью и преданностью делу, подчинившись ленинскому приказу безоговорочно; тут нет места колебаний, проволочек — дело должно быть сделано немедленно, сразу, без возражений. А по выполнении задания еще потребуется подробный отчет, но это уже потом, да и говорится об этом ниже, в приписке. Ленин даже не утруждает себя проработкой деталей, не видит слабых мест в своем плане. В его понимании это вполне созревший, готовый план действий. Но как он все это себе представлял — загадка. Кто знает, может быть, в глубине души он не слишком надеялся на успех своей хитроумной затеи, и все же с полной уверенностью раздавал приказы, ибо в тот момент не было для него задачи более важной, более необходимой, в успехе выполнения которой он ничуть не сомневался. Это письмо человека, находившегося в безвыходном положении; вопль узника, замурованного в железной клетке, лихорадочно строящего безумные планы избавления от плена.

Когда Ленин сочинял это письмо, в Женеве происходила встреча русских политических эмигрантов. На ней обсуждался вопрос о возможностях возвращения на родину. Ленин не принимал участия в этой встрече, за него представительствовал Зиновьев. По иронии судьбы не кто иной, как Мартов, старинный враг Ленина еще со времен «Искры», предложил решение, которое в итоге и было осуществлено. Он предложил обратиться к германскому правительству с просьбой разрешить русским эмигрантам проехать поездом по территории Германии в обмен на такое же разрешение проезда по русской территории для немецких граждан, интернированных в России, причем количество обмениваемых с той и с другой стороны должно быть равное. Тогда, на встрече политэмигрантов, предложение Мартова было отклонено, как и множество других, по всей вероятности, неосуществимых проектов. Но через пару дней о нем прослышал Ленин и немедленно ухватился за эту идею, хотя отлично понимал, что сам он не имел никаких полномочий вступать в прямые переговоры с немцами. Представляется, что о предложении Мартова Ленину сообщил Карпинский. На это Ленин ему ответил: «План Мартова хорош: за него надо хлопотать, только мы (и Вы) не можем делать этого прямо. Нас заподозрят. Надо, чтобы, кроме Мартова, беспартийные русские и патриоты-русские обратились к швейцарским министрам (и влиятельным людям, адвокатам и т. п., что и в Женеве можно сделать) с просьбой поговорить об этом с послом германского правительства в Берне. Мы ни прямо, ни косвенно участвовать не можем; наше участие испортит все. Но план, сам по себе, очень хорош и очень верен».

Такие дела сразу не делаются. Роберт Гримм, «этот мерзкий центрист», как его величал Ленин, изо дня в день делал робкие попытки вступить в переговоры с германским правительством через немецкое посольство в Берне. В штаб германского верховного командования летели телеграммы такого содержания: учитывая, что большинство русских эмигрантов в Швейцарии желают прекращения войны, они могли бы сыграть на руку Германии, если бы им был разрешен проезд в Россию через немецкую территорию. Вскоре в Берлине начались по этому поводу совещания, выдвигались аргументы за и против предложенного проекта. Немцы усматривали в нем неожиданный выход из положения, и особенно этот план был по вкусу тем, кто хорошо знал Россию и был осведомлен о пораженческих настроениях в русской армии. Получалось, что одним смелым ударом можно было положить конец войне на востоке.