Город Перестановок - Грег Иган

Дарэм тронул её за локоть.

– Мне понадобится ваша авторизация.

Мария прошла с ним к терминалу, который Дарэм создал себе в углу комнаты, и впечатала кодовое число, внедрённое в её файл сканирования ещё на Земле; девяносто девять знаков легко слетели с пальцев, будто она тысячу раз повторяла их последовательность. Этот код, на Земле предоставивший бы ей доступ к посмертному капиталу, здесь служил ключом к процессорам пирамиды.

– Теперь я в самом деле ваш сообщник, – заметила она. – Кто отправится в тюрьму, когда вы совершите преступление с помощью моего идентификатора?

– У нас нет тюрем.

– Тогда как с нами поступят другие элизиане, когда узнают, что мы совершили?

– Выразят заслуженную признательность.

Земански приблизила карту, показав отдельные процессоры ТНЦ вдоль границы, а затем ещё увеличила масштаб, так что стала видна их тонкая структура. Она походила на изображение в условных цветах трёхмерных микросхем, но слишком прямоугольное и идеальное, чтобы принять его за микроснимок реального объекта. Теперь карта была, по преимуществу, умозрительной – симуляция, направляемая ограниченным потоком данных из самой решётки. Имелись веские причины считать, что она «должна быть» точной, однако безукоризненных доказательств существования хоть чего-либо из того, что они видят, не осталось.

Земански перемещала точку обзора, пока не оказалось, что они смотрят прямо в середину тонкого слоя «нулевых» ячеек, отделяющих регион «Автоверсума» от территории Марии, так что впервые стали видны её процессоры. Стрелочка на маленькой диаграммке наверху указывала ориентацию: они смотрели прямо в ту сторону, где вдалеке располагался информационный узел. Все процессоры были одинаковы по структуре, но те, что со стороны «Автоверсума», переливались кодовыми полосками активных состояний, указывающих на потоки данных, тогда как сторона Марии оставалась почти бездеятельной. Затем Дарэм подключил к её территории свои программы, и от инфоузла покатилась волна данных, словно в череде Звёздных Врат из «Космической одиссеи 2001», – процессоры перепрограммировались. Настоящая волна прокатилась за пикосекунду Стандартного Времени, но карта была достаточно смышлёной, чтобы показать её в замедленном темпе.

Перепрограммированные процессоры помигивали данными, а потом принялись выпускать строительные проволочки. Каждый процессор в решётке ТНЦ был в такой же степени машиной фон Неймана, как и машиной Тьюринга, то есть не только универсальным компьютером, но и универсальным конструктором. Ранее их единственной конструкционной задачей был одиночный акт самовоспроизводства, но возможность выстроить что угодно сохранялась, дай лишь подходящие чертежи.

Строительные проволочки протянулись через границу и коснулись поверхности процессоров «Автоверсума». Мария затаила дыхание, почти ожидая увидеть защитную реакцию, контратаку. Дарэм загодя проанализировал такую возможность, и если ТНЦ-правила сохранялись, то любая «война» между машинами завершилась бы вскоре патом: они могли вечно противостоять, разрушая «оружие» друг друга с той же скоростью, с какой оно росло, и никакая стратегия не вывела бы из этого тупика.

Если же правила ТНЦ нарушены, предсказать исход невозможно.

Видимая контратака не последовала. Строительные проволочки убрались, оставив после себя пути переноса данных, заполнившие разрыв между пирамидами. Поскольку на карте соединения выглядели исправными, программа, должно быть, получила какие-то подтверждения, что они работают: по крайней мере процессоры «Автоверсума» реагировали как должно на простейшие тесты целостности соединений.

– Уже кое-что, – решил Дарэм. – Пока они не смогли полностью нас отрезать.

Репетто скорчил гримасу.

– Вы так рассуждаете, словно у ламбертиан есть контроль над процессорами, и они сами решают, что там происходит. А они даже не знают о существовании этого уровня.

Дарэм не сводил глаз с экрана.

– Конечно, не знают. И всё равно чувство такое, будто мы подкрадываемся к какому-то… разумному противнику. К ангелам-хранителям ламбертиан, прекрасно осведомлённым обо всех уровнях и притом ревниво отстаивающих версию реальности своих подопечных. – Перехватив встревоженный взгляд Марии, он улыбнулся. – Просто шучу.

Мария понаблюдала, как Дарэм и Земански проводят серию тестов, предназначенных для подтверждения факта, что они на самом деле подключены к региону «Автоверсума». Все проверки были пройдены, но ведь те же самые тесты срабатывали и по официальному соединению, через инфоузел. Проверяемые процессоры исполняли лишь роль переносчиков, передающих данные по огромной петле, тем самым подтверждая, что они могут общаться друг с другом, а значит, базовая структура решётки пока не распалась.

– Теперь попытаемся остановить часы, – сказал Дарэм. Он нажал несколько клавиш, и Мария увидела, как по соединениям побежали команды. «Может, что-то случилось с инфоузлом, – подумала она. – Может, весь этот кризис окажется крошечным локальным багом? Вполне объяснимым и легко налаживаемым?»

– Безуспешно, – сообщил Дарэм. – Теперь пробую сбавить скорость.

Команды снова были проигнорированы.

После этого он повысил темп «Автоверсума» на пятьдесят процентов – успешно – и понемногу замедлял, пока не вернул к первоначальному значению.

– Какой в этом смысл? – проговорила Мария немеющими губами. – Мы можем разогнать его до любой скорости в пределах имеющихся вычислительных ресурсов, но, если пытаемся замедлить, натыкаемся на кирпичную стену. Это просто… извращение.

– Взгляните на это с точки зрения «Автоверсума», – предложила Земански. – Замедлить «Автоверсум» – значит ускорить Элизиум. Всё обстоит так, будто это он не может ускорить нас выше определённой границы, выдать нам вычислительные ресурсы свыше нормы.

Мария побелела.

– Что вы предполагаете? Что Элизиум теперь – компьютерная программа, исполняющаяся где-то в «Автоверсуме»?

– Нет. Ситуация симметричная. Принцип относительности. Мы представляли себе Элизиум как фиксированную систему отсчёта, пробный камень реальности, относительно которого «Автоверсум» можно было объявить лишь симуляцией. Истина оказалась более тонкой: нет никаких фиксированных точек, неподвижных объектов и абсолютных законов.

Земански не выказывала страха и говорила, благожелательно улыбаясь, словно эта идея её зачаровывала. Марии страшно хотелось знать, скрывает она свои эмоции или в самом деле избрала состояние душевного равновесия перед лицом ниспровержения своего мира.

Дарэм сказал ровным голосом: