Аферистка - Любовь Овсянникова

А потом он получил травму, неожиданную и тяжелую, — какой-то бандит пустил автоматную очередь, целясь в него, а попал всего лишь в валун, за которым он спрятался. Мелкие осколки этого камня прыснули в его лицо и повредили глаза. Так он стал калекой. Но верные друзья позаботились о нем, сколько на то было их возможностей.

С тех пор он стал Огневым Игорем Свиридовичем, а его жена Огневой Любовью Петровной, и они навсегда распрощались со своими настоящими именами.

Нет, сейчас он не вспоминал об этом. Он просто плакал от бессилия, что не может помочь своим спасителям.

Найти в Москве Нелю Потомаку, носящую в браке фамилию Серебро, для Татьяны было несложно.

Обнаружив подругу Лизы, она сразу же ей позвонила и договорилась о встрече в кафе, неподалеку от дома Нели, теперь Нели Павловны — уважаемой женщины.

С виду Неля Павловна была яркой и солидной — невысокая, полная, как в народе говорят, пышечка; крашенная в ярко-рыжий цвет, с выражением собственной значимости на лице. Но, вкуса не демонстрировала. Учитывая, что она имела художественное образование, — пусть мастера-декоратора тканей, а все-таки это кое-что весило — можно было ждать большего. Но ей явно обучение не пошло в прок.

Это видно было даже по подбору цветов: ярко-малиновый шарфик совсем не подходил к зеленому демисезонному пальто, а более всего к прическе, не говоря уж о том, что его убийственный цвет вообще не подходил женщине такого возраста и типа. Равно как и фасон пальто — почти мини на толстушке, что делало ее разжиревшей коротышкой.

Красой женщина тоже похвалиться не могла — немного широковатое лицо с коротким задранным вверх носиком, полные подвижные губы, обвисший подбородок.

Неля Павловна сидела за отдельным столиком, как женщины и договаривались, широко расставив колени, и небрежно постукивала сложенной в трубку газетой по столу. Это был знак, чтобы Татьяна ее узнала.

А Татьяна, получив в конце концов возможность нормально одеваться и не скрывать своего благосостояния, наоборот представляла собой образец сдержанной, стильной женщины, которая чудесно знает себе цену. Черно-белая гамма ее одежд напоминала и седые дымы, поднимающиеся над кучами сжигаемой старой листвы; и прозрачный туман, по утром все чаще окутывающий рассвет; и ранние сумерки после еще пригожих дней и хорошо подходила к серебряной закрытой обуви и так же аксессуаров — взвешенное равновесие периода, когда с летом прощаться еще не хотелось, но уже надо было избегать переохлаждения.

Молодая женщина недавно отпраздновала свое двадцатипятилетие. Правда, пригласив в шикарный ресторан Игоря Свиридовича и Олега Владимировича — его преданного помощника, — официальным поводом кутежа объявила завершение их лечения в клинике Эдмонда Германовича. Дескать, обмоем наше терпение в стремлении к цели и полученную вследствие этого облагороженную внешность. Шутка имела основание — Татьяне вернули естественную красоту и сняли с лица последствия пережитых потрясений.

Существенным дополнением к такой внешности были ее рост, выше среднего, и худоба, подчеркивающая хрупкость стати. Роскошный волосы цвета зрелой пшеницы теперь отрасли и не закрывали лицо, а были собраны пучком чуть ниже темени и по всей длине перевиты двумя рядами жемчужин, как у Валентины Толкуновой. Этот толстый пучок спадал ей на спину, а кончик, остающийся свободным, — от чего вился крупными локонами — был перекинут через плечо и падал на правую часть груди, доходя почти по пояса.

— Это я просила вас о встрече, — просто сказала Татьяна, подойдя к Неле Павловне.

— Кто вы? — в конце концов спросила Неля Павловна после обмена любезностями. — Мы с вами раньше встречались?

Татьяна села в свободное пластмассовое кресло и засмеялась, не скрывая хорошего настроения и удовольствия от разговора.

— И да, и нет, — она лукаво повела глазами. — Вы знали меня в мамином животе. Я внебрачная дочка Лизы Паперовской. Та, которую она бросила в роддоме.

— Лизина дочка? — ахнув, отодвинулась от Татьяны Неля Павловна, будто была близорукой и хотела лучше ее рассмотреть. — Ничего не знаю. У Лизы не было внебрачных детей, и вообще у нее два сына.

— Бросьте, — снова засмеялась Татьяна.

Разговор явным образом не клеилась. Эта женщина кое-что скрывала и этим, глупенькая, свидетельствовала, что в свое время сыграла не лучшую роль в судьбе своей подруги. Но Татьяне это было безразлично, она вообще могла не встречаться с ней. Зачем? Чтобы узнать, от кого Лиза родила ребенка? Это ничего не изменяло и, говоря по большому счету, ее не касалось.

— Просто у меня есть свободное время, — продолжала Татьяна, — и я решила встретиться с вами. Мамы в этом году не стало. Вы знаете?

— Знаю, — буркнула Неля Павловна. — Чего вы добиваетесь?

— Ничего, просто приятно коротаю время.

После этих слов Неля Павловна более тщательно осмотрела свою собеседницу, заметив в конце концов, что имеет дело с вполне благополучным человеком, даже больше того — с роскошной женщиной, от которой веет духом зажиточности и беспроблемной жизни. Она безотчетно потянула носом, впитывая в себя приятное благоухание Татьяниных духов, после чего насупилась, не желая показывать замешательство, которым прониклась.

— Значит, вы ни на кого не обижаетесь?

— Нет. Как я могу обижаться на тех, кто подарил мне жизнь? Вы не волнуйтесь, у меня все благополучно, — Татьяна подавила в себе легкое отвращение, которое вызывала эта женщина. — Перед смертью мама рассказала Косте, своему бывшему жениху, о моем рождении и прибавила, что другие уточняющие сведения можно получить от вас. Бедный мужчина исхлопотался: не намекала ли Лиза на его причастность к этому? Но сопоставив даты событий, мы с ним поняли, что он не имеет ко мне отношения. Вот я и хочу спросить вас о своем отце.

Неля Павловна, прищурившись, посмотрела вдаль, как-то обреченно покачала головой.

— Конечно, — сказала она тихо-тихо, — нельзя уносить секреты с собой. Люди должны знать правду о том, что их касается.

Столик, за которым они сидели, стоял на улице. За легким парапетом, огораживающим территорию кафе, шел обычный тротуар обычного московского пригорода, где перетирали ногами и поднимали в воздух пыль молчаливые прохожие. Был конец рабочего дня — люди возвращались домой уставшие, нагруженные тяжелыми сумками с продуктами. Какая-то грустная неизбывность нависала над ними, тяготела, пригибала к земле. И среди этого хаоса неопределенности Татьянин экскурс в прошлое своих родителей казался спасательным бегством или даже спасением от надоедливого однообразия.