Столыпин - Аркадий Савеличев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Покатим?..
Остановившийся у арбузного развала молодой человек при фраке и моднейшей петербургской шляпе сразу привлек всеобщее внимание. На все голоса понеслось:
– Пане добродею, ко мне!
– Ко мни швыдче!..
– Шановны господарь, не проходите мимо!..
Он и не пошел.
– Абраша, выбирай.
Тот и выбрал… этак пудика на полтора! Но как его тащить? Хотя ворота дома – вот они, рядом.
– Кати, – расплачиваясь, велел Дмитрий дружку.
Абраша, так и не снявший сапожного фартука, на карачках катил несусветной величины арбуз, а рядом шел господин во фраке и с тросточкой. Время от времени тросточка игриво прохаживалась по тощенькому задку дружка. Умора, да и только! Но как не покрасоваться? Откуда ни возьмись – навстречу Сарра; тоже с «черной» стороны бульвара. У нее там была лавчонка на захудалом, не видном с бульвара дворике. Когда-то Дима резво ухлестывал за ней; даже ребятенок появился… ну, это уже после свадьбы с очередным сапожником.
– Теперь-то сколько у тебя? – церемонно снял он шляпу.
– Пяток мальцов… и ни одной девки! Так-то, Дима.
– Ну, это дело наживное! – игриво и ее прихлопнул он тросточкой по задку, в отличие от Абраши, вполне роскошному. – Иль твой сапожник обессилел?..
– Какие силы! Попивать начал…
– Дела-а… Ну, коль осечка выйдет – вспомни. По старой-то памяти!
– Да ведь я не из института благородных девиц…
– Знаю, знаю. А сейчас давай вместе с нами. О, уже встречают!
Навстречу бежали дворник и один из домашних служек. Значит, уже трое возле арбуза. Сил хватило поднять окаянного и на руках донести до дому.
Меж тем и мысль пришла благая:
– Сарра, а не позвать ли других друзей нашего детства?..
– Да не осерчают ли твои родители? Ну как с лестницы спустят?
– Пусть попробуют!..
Он демонстративно и швейцару своему поклонился, пропуская даму вперед и говоря дружку-сапожнику:
– А пробегись-ка ты, Абраша, по правой и левой стороне бульвара… Сам знаешь, кого пригласить. Мол, Дима из Питера прикатил!
Вот так и набралось под щедрый «гарбузенько» десятка полтора старых друзей и подруг. У кого пятеро по лавкам, у кого и ни единой души, но ведь надо же отпраздновать приезд своего авторитетнейшего друга?
К концу августовского дня дошло дело и до пляса.
Фрак – с плеч долой. Бабочка черным вороном вспорхнула с шеи на комод. Рукава тончайшей шелковой сорочки закатаны, а даже один обшлаг оторван, это когда он падал, а Сарра пыталась удержать его за рукав. Как же, удержишь! Отец пытался урезонить:
– Дмитрий, побойся Бога!..
– Какого?! – был ответ. – Лаптежного? Еврейского? Марксистского?..
Последнее старшему брату, Владимиру, адресовалось: тот к большевикам примкнул.
Вот до чего дошла потомственная семья раввинов! Бормоча свои еврейские проклятия, отец вышел из гостиной, где витийствовал слишком грамотный сынок.
Приплясывая в разорванной сорочке, он напевал:Дамы, дамы, не крутите задом!
Это не пропеллер, вам говорят!
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и два назад…
Любвеобильная Сарра, в свои двадцать четыре года успевшая родить уже пятерых сыновей, настойчиво пыталась одолеть нечто среднее между новомодным фокстротом и новомодным танго. Дмитрий Богров все эти новинки завез из Петербурга еще в прошлые свои наезды. Модники и модницы с Бибикова бульвара приобщались к петербургской культуре. Воскресавшая на глазах Сарра охотно вторила ухажеру юношеской поры. Слова, конечно, перевирая, да и ногами не всегда поспевая в такт. Видно, граммофон слишком торопился.
Боря сделал лужу, ах, в коридоре…
Шаг вперед и два назад…
Пятясь прекрасно округлившимся задом, она чуть не сшибла Дмитрия; теперь уж ему пришлось поднимать напарницу за рукав ситцевой кофтенки – тоже что-то под рукой трещало. Может, и пошире бы разорвалось, да слуга влетел с испугом:
– Так что какой-то цивильный господин… а с выправкой военной!.. Ну, он здесь бывал…
Предчувствуя нехорошее, Дмитрий поспешил в прихожую. Ох уж эта военная выправка. Дураку виден неотесанный унтер. На посылки только и годится.
– Вам велели срочно прибыть к…
– …подполковнику Кулябко?
– Полковнику!
– Скажи, что поспешаю. Только приведу себя немного в порядок…
Дважды такие приглашения не передаются. Истинно, надо поспешать.
Оставалось только наказать старшему брату:
– Володя, ты командуй тут танцеплясами. У меня дела.
Брат догадывался, какие дела, но вслух об этом не говорил.VI
Полковник Кулябко был сегодня сама любезность. Наконец-то он мог предстать перед своими сослуживцами при полном звании.
– Ну, проходи, проходи, Дмитрий, – с нарочитым славянским нажимом заговорил. – Черт знает, что делается! До сих пор не расхлебаем дело Бейлиса. А если опять погромы да в присутствии государя-то?!
Богров был юрист по образованию и дело Менделя Бейлиса хорошо знал. Разумеется, в ритуальную версию он не верил, но ведь как ловко все выстраивалось! Затухавший было скандал с приездом Столыпина опять возгорелся. Не прожив в Киеве и двух дней, Столыпин нашел время заслушать прокурора киевской судебной палаты Чаплинского. Именно он и раздувал слухи о существовании изуверской еврейской секты. Но чего же хочет этот ретивый министр? Богров никак не мог поверить, что министр внутренних дел хочет докопаться до истины и потому наседает и на Чаплинского, и на Кулябко. Дело-то тянется с марта месяца, и конца ему не видно.
Именно в те мартовские дни на окраине Киева нашли случайные прохожие труп тринадцатилетнего ученика духовного училища Андрея Ющинского. На теле мальчика обнаружилось сорок ран. А поскольку все это произошло в канун еврейской Пасхи, то и явилось утверждение: «Жиды похищают христианских детей и используют их кровь при религиозных изуверствах!» Ну как было полицейскому чиновнику не воспользоваться таким случаем? Начальник киевского охранного отделения тогда только вступил в должность и ходил еще в подполковниках. Но ретивость он проявил истинно генеральскую: тут же был арестован приказчик кирпичного завода Мендель Бейлис. Дети вроде бы видели, как за Андреем Ющинским шел Мендель Бейлис, а сзади – какие-то евреи в странных черных мантиях. Но несовершеннолетние дети если что и видели, то не могли быть свидетелями. Однако «Дело Бейлиса» с грохотом катилось по России, пока уже в нынешнем августе двое из троих детей-свидетелей скоропостижно не скончались… Просто страсти Господни!
К этому времени арестовали мать убитого, потом ее отпустили, а взамен арестовали других родственников… и тоже отпустили, потому что все было шито белыми нитками. Но каково прокурору Чаплинскому? Каково начальнику охранного отделения Кулябко, который за ретивость тут же был возведен в полковники? Столыпин направил в Киев двух опытнейших следователей, в задачу которых входило расследование взяток и подкуп ложных свидетелей. Столыпин приехал вроде бы на торжества, но занимался и этими безнадежно запутанными делами. Кулябко бодрился, но ведь он знал характер министра! На беду, еще и «старца» в Киев принесло, который открыто слал проклятия «иудушкам».
– Да чего с ними цацкаться… арестовать их всех!..
Но кого – всех?! Еврейское население Малороссии исчислялось миллионами…
Полковник Кулябко понимал, что в случае чего он будет козлом отпущения… маленьким, паршивым козликом… Да если еще произойдут погромы в присутствии государя?!
Кулябко и раньше намекал смышленому еврейскому аристократу, что неплохо бы поискать каких-нибудь новых свидетелей… не все же за границу сбежали?! Но смышленыш, щеголявший в лучших петербургских фраках, вроде намеков не понимал.
– Господин полковник, на моей совести более сотни запроданных революционеров. Меня уже открыто в этом подозревают. Мне дан срок до пятого сентября, чтобы реабилитировать себя.
– Так реабилитируй! – загорелся новой мыслью неукротимый полковник. – На сегодняшний день Киев стал столицей Российской империи. Вон сколько золотопогонных голов!
– И плата за каждую – виселица?!
– Ну, что ты! Неужели мы тебя продадим? Как ты мог такое подумать!
– Хорошо, господин полковник. Все-таки шесть дней в моем распоряжении. Мало ли что может за это время случиться…
– Вот и славно, Димитрий! Рас-прекрасно! Я тебе ничего не говорил, ты мне ничего не обещал. Но мы еще попылим по одной дороженьке, а?..
– Попылим, господин полковник. Если поднятой пылью не захлебнемся!
Богров встал, не очень-то церемонясь. Если бы он знал последнюю мысль полковника: «Ну ты еще у меня попляшешь на веревочке!» Если бы и сам полковник знал ответ: «Еще посмотрим, кто кого на поводке поведет…»
Полковник презирал Богрова, как всякого еврея, и пользовался его доносами из простой необходимости. Богров презирал Кулябко за полицейское высокомерие. И тем не менее они прекрасно уживались. Был некто другой, который своим непререкаемым авторитетом подавлял их мышиную возню…
Столыпин! Он постепенно добирался и до «Дела Бейлиса», и до полицейского казнокрадства, и до покровительства Распутину, который разъезжал по Киеву на автомобиле, меж тем как Столыпин со своими министрами топал пешочком…
