Эстер Уотерс - Джордж Мур

— Давайте лучше заложим на двери цепочку, я совсем одна в доме.

— И вам не страшно, мэм?

— Немного страшновато, но я просила полицейского, чтобы он приглядывал, а впрочем, здесь и красть-то нечего. Пойдемте в библиотеку.

Круглый стол, маленький диванчик, пианино, попугай в клетке, стенные шкафы, выкрашенные желтой краской… Казалось, это было совсем на днях: ее пригласили в эту комнату, и она стояла перед хозяйкой, готовясь сделать признание. Да, казалось, это было всего лишь вчера, а ведь более семнадцати лет минуло с тех пор. И все эти годы вспоминались, как сон, смутный, утративший последовательность… И вот теперь она снова стоит в той же комнате перед той же хозяйкой.

— Вы, верно, продрогли, Эстер? Выпьете чаю?

— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, мэм.

— Никакого беспокойства, я с удовольствием выпью сама. В кухне огонь уже потух, но мы можем вскипятить чайник здесь.

Отворив обитую фланелью дверь, они прошли по длинному коридору. Миссис Барфилд стала объяснять Эстер, где находится кладовая, где кухня, где буфетная. Эстер отвечала, что она прекрасно все помнит, и ей это совсем не казалось странным. Миссис Барфилд сказала:

— Значит, вы не забыли Вудвью, Эстер?

— Нет, мэм, все вспоминается так, словно было вчера… Только вот боюсь, мэм, что в кухне-то, верно, сырость, плита давно не топлена…

— Ах, Вудвью теперь совсем не тот, что прежде.

Их беседа затянулась на долгие часы. Миссис Барфилд рассказала о том, как она похоронила мужа в старой деревенской церкви. А дочь она повезла в Египет, и та тихо угасала там. В могилу они опустили скелет.

— Да, мэм, я знаю, как эта хвороба съедает их день за днем. Мой муж умер от чахотки.

Одно приводило на память другое, и в этот долгий вечер Эстер мало-помалу рассказала миссис Барфилд всю свою жизнь, начиная с того дня, когда они распрощались друг с другом в этой комнате, где теперь беседовали.

— Да это целый роман, Эстер.

— Нелегко мне пришлось, мэм, и кто знает, что еще впереди. Только тогда успокоюсь, когда Джек устроится на постоянную работу. Лишь бы мне дожить до этого дня.

Потом они долго молча сидели у камина. Наконец миссис Барфилд сказала:

— Должно быть, уже время спать.

— Да, верно, уже поздно, мэм.

Эстер спросила, можно ли ей поместиться в той комнатке, которую она делила когда-то с Маргарет Гейл. Миссис Барфилд отвечала со вздохом, что в доме все комнаты свободны, но она предпочитает, чтобы Эстер спала в комнате рядом с ее спальней.

XLVII

Эстер как-то само собой приняла Вудвью как свою последнюю жизненную пристань. Всякую дальнейшую перемену в своей судьбе она считала невозможной, да и не стремилась к ней. Скоро ее сын уже станет на ноги; он будет навешать ее время от времени. А большего она и не требовала. Нет, она совсем не страдала здесь от одиночества. Будь она молоденькой девушкой — другое дело, но ее молодость прошла; днем она трудилась, а покончив с работой, с удовольствием присаживалась отдохнуть.

Надев длинные плащи, обе женщины отправлялись на прогулку; иной раз они шли побродить по холмам, иной раз — забредали в Саусвик за покупками. По воскресеньям они посещали молитвенные собрания в Бидинге, и когда зимней дорогой возвращались домой, довольство и покой были написаны на их лицах; не стыдясь своих грубых ботинок, они приподнимали юбки и перешагивали через лужи. Они ни с кем не заводили знакомств, вполне, по-видимому, довольствуясь обществом друг друга. Чуть сгорбившись, они шагали по дороге и вели разговор о привычных предметах. Какая жалость — еще одно дерево повалило ветром. Джек уже неплохо зарабатывает — десять шиллингов в неделю. Лишь бы ему там удержаться, мечтала Эстер. Случалось, Эстер вдруг сообщала хозяйке, что одна из лошадей мистера Артура взяла, как говорят, приз на скачках. Мистер Артур жил на севере Англии, держал небольшую конюшню, и вести о нем доходили до его матери лишь через спортивные газеты.

— Он уже четыре года не заглядывал сюда, — говорила миссис Барфилд. — Он ненавидит этот дом. Если я его завтра сожгу дотла, он и бровью не поведет… А все-таки я стараюсь сделать что могу и не теряю надежду, что он когда-нибудь женится, приедет и поселится здесь.

Мистер Артур — так называли они его в своих беседах — не извлекал никакого дохода из имения. Ренты вдове едва хватало на жизнь и на выплату по закладным. Вся земля сдавалась внаем; мистер Артур пытался сдать дом тоже, однако это оказалось невозможным — пришлось бы сначала израсходовать солидную сумму, чтобы привести дом и усадьбу в надлежащее состояние, а заниматься этим у мистера Артура не было никакой охоты. Скачки куда более доходное предприятие, заявил он. К тому же ведь и парк был сдан в аренду, и мистер Артур мог распоряжаться только домом и садом; он даже не мог больше скакать верхом по холмам, не спросив у кого-то дозволения, поэтому ему было уже все равно, что станется с усадьбой. Его матушка могла доживать там свои дни, стараясь, по ее собственным словам, сохранить, что возможно, — мистера Артура это не касалось, лишь бы она его не тревожила. Все это мистер Артур изложил во время одного из своих редких посещений, а также в своих письмах, когда он брал на себя труд отвечать на письма матери. Его равнодушие причиняло боль старой даме, — ведь у нее уже ничего не оставалось в жизни, кроме усадьбы. Мало-помалу миссис Барфилд перестала советоваться с сыном, и когда ходить в Бидинг ей стало не под силу, она вынесла из гостиной мебель и поставила там простой сосновый стол. Она не задумалась над тем, что скажет Артур, если она станет приглашать к себе на молитвенные собрания соседей или вывесит на столбе у ворот объявление об этих собраниях.

Однажды миссис Барфилд и Эстер прогуливались по аллее и с удивлением увидели, что белая калитка отворилась и появился мистер Артур. Мать поспешила навстречу сыну и приостановилась в нерешительности, испуганная гневным выражением его лица. Она вспомнила про объявление и пожалела, что рассердила его. Ей просто не пришло тогда в голову, что это будет ему неприятно, и теперь она семенила рядом с ним, прося выслушать ее. Но, к великому ее огорчению, Артур, по-видимому, не мог совладать со своим раздражением. Он не желал ничего слушать и продолжал осыпать мать упреками, стараясь при этом уколоть ее как можно больнее.

Ему наплевать, если ветер валит деревья, ему наплевать, если со стен сыплется штукатурка, он не имеет ни пенса от этой усадьбы, и пусть бы она провалилась к черту, ему наплевать. Мать получает свою вдовью часть доходов, он не мешает ей распоряжаться ими по своему усмотрению и разрешил ей жить здесь. Однако он не потерпит, чтобы всякая шантрапа из города лезла в его дом. Семейство Барфилдов как-никак принадлежит к дворянскому сословию, и пока стены Вудвью еще не рассыпались в прах, он желает, чтобы этот дом оставался тем, чем он был. Если дом пришел в упадок, этого он ничуть не стыдится. Принца Уэльского можно принимать в развалинах замка, но нельзя приглашать его в диссидентскую молельню.

Миссис Барфилд возразила, что ей непонятно, какое бесчестие может навлечь на дом то обстоятельство, что несколько добрых друзей соберутся в нем для молитвы… Она не предполагала, что сыну будет неприятно, если она примет их. Больше она этого делать не будет. К сожалению, ходить в Бидинг ей уже не под силу, а другого подходящего дома поблизости нет, значит, ей придется отказаться от посещения молитвенных собраний.

— А я не могу понять, какое можно получать удовольствие, преклоняя колени вместе с толпой мелких лавочников… Это вы здесь, перед этим столом, плюхаетесь на колени? — спросил мистер Артур, указывая на длинный сосновый стол. — Вы превратили гостиную в самую настоящую сектантскую молельню.

— Господь сказал, что, когда двое соберутся для молитвы, он будет с ними. Это великие слова, и с годами мы все сильнее и сильнее чувствуем потребность в духовном общении. Только таким путем мы воистину ощущаем свою близость к господу… Ты презираешь простых людей, а в глазах господа все люди равны.

И что бы я делала здесь совсем одна, если бы не молитва? И Эстер, прожив такую трудную, полную испытаний жизнь, в чем еще найдет она утешение, как не в молитве? Это наша единственная отрада.

— Полагаю, что для молитвы также следует выбирать себе подходящее общество, как и для всего прочего. Да и какой толк от ваших молитв? Чудес в наше время не бывает.

— Ты еще молод, Артур, и у тебя не может быть такой потребности в молитве, как у нас, — у двух старых одиноких женщин. По мере того как годы и одиночество ложатся нам на плечи, реальная жизнь течет мимо нас как бы стороной, а мы становимся все чувствительнее к таинствам духа. Затем господь наш Иисус Христос и одарил нас своей любовью и молитвой, чтобы мы могли заглянуть дальше, в глубь души.