Третья раса - Дмитрий Янковский

Каюта Долговязого находилась на третьей палубе. Я остановился возле пластиковой двери и огляделся. Никого, кроме меня, в коридоре не было, все окутывала тишина, пронизанная однообразным низким гулом турбин. Длинные трубки химических ламп бросали на переборки ровный белесый свет. Я попробовал опустить дверную ручку, но замок оказался заперт. Никакой неожиданности в этом не было, мало кто из людей, выходя из жилища, оставит его открытым. Но ломать дверь не хотелось. Несмотря на то что хлипкий пластик поддастся с одного удара плечом, это повлечет за собой серьезные проблемы после возвращения Долговязого. Починить-то сломанную дверь точно никак не получится.

С другой стороны, возвращения Долговязого можно не ждать. И ночи можно не ждать – если нырнуть сразу, пока отставник еще попивает чаек или отдает распоряжения Майку, то он спохватится, когда уже будет поздно. Ему просто не на чем нас будет догнать, поскольку через восемь минут после погружения мы войдем в шлюз «Валерки», а еще через пять минут стартуем на «Манте». Такой ход, дерзкий и неожиданный, очень мне импонировал. Собравшись с духом, я отступил на пару шагов и шарахнул плечом в дверь.

Пластик косяка с треском лопнул, освобождая магнитный запор, и я влетел в каюту, еле удержавшись на ногах. Мне показалось, что шум от вторжения разлетелся по всему кораблю. Хотя это было бредом, конечно, – гул турбин заглушал все.

Гарнитура и перчатка для связи с монитором радиомаяка нашлись в ящике под кроватью. Я порылся еще, пытаясь найти баночки с защитным гелем, но отыскать их не сумел. Тех трофеев, которые удалось добыть, нам с Молчуньей хватит для погружения, а все остальное – комфорт. Сейчас нельзя тратить на него драгоценное время.

Осторожно выглянув в коридор, я убедился, что там никого нет, после чего быстро, на цыпочках, метнулся вдоль переборки. Мне не хотелось даже представлять, что будет, застань меня сейчас Долговязый. Поднявшись на вторую палубу, я зашвырнул трофеи в свою каюту и поспешил в кают-компанию предупредить Молчунью об изменении планов. Долговязого я там не застал.

– Где он? – спросил я.

– Только что ушел в рубку, – сообщила Молчунья. – Как у тебя прошло?

– Дверь в каюте сломал. Достал перчатку для связи с монитором и гарнитуру, чтобы тебя слышать.

– А мазь?

– Мази не было. Но нырять нам придется прямо сейчас, не дожидаясь ночи. Потому что, когда Долговязый явится к себе в каюту, сама можешь представить, что тут начнется.

– Уже представляю.

– Тогда когти рвать надо.

– Насчет балласта есть идеи?

– Есть, – усмехнулся я. – Идея, кстати, принадлежит Долговязому. Он мне рекомендовал в качестве балласта использовать аккумуляторный модуль от спасательного катера.

– Мудро, – кивнула Молчунья. – Тогда вперед.

Собрав снаряжение, мы выскользнули из надстройки на открытую палубу, где на лонжеронах стояло шесть спасательных катеров. Солнце клонилось к западу, но было еще совсем светло, поэтому действовать следовало четко и быстро. Стоило кому-нибудь из команды застать нас за расхищением аккумуляторных модулей, было бы тогда дел. Поэтому, чтобы не торчать на виду, мы скользнули внутрь катеров и осторожно высвободили батареи. Были они на редкость тяжелые. При всех плюсах это имело немалый минус – тащить аккумулятор до края борта можно было только вдвоем.

Вытянув один тяжеленный модуль, мы с трудом оттянули его к борту, потом вернулись за вторым. Привязать аккумулятор к руке было нечем, зато на каждой батарее имелось по две очень удобных погрузочных ручки.

– Будем держаться за них, – пожал я плечами.

– А если судороги? – сощурилась Молчунья. – Стоит отпустить балласт, и пробкой взмоешь наверх, прямо в ласковые руки Долговязого. Надо подстраховаться хоть чем-нибудь.

Она достала из кармана небольшой монтажный ножик, отрезала два куска швартовного линя от катера и обвязала их себе и мне вокруг пояса. Свободные концы мы закрепили на ручках аккумуляторов.

– Готова? – спросил я.

– Да.

– Тогда ты первая. Давай помогу перекинуть батарею через борт.

Молчунья покрутила пальцем у виска. Этот жест не нуждался в переводе.

– Поодиночке нельзя, – пояснила она. – В слое ила потом не найдем друг друга, а монитор только один. И так без света уходим! Нырять можно только в связке, иначе верная смерть.

Об этом я как-то не подумал, слишком спешил. Пришлось отрезать еще кусок линя и примотаться им друг к другу. Мобильность в такой связке, да еще с батареями, была не лучше, чем у сказочного Тянитолкая, но иначе нырять действительно было нельзя.

Двигаясь боком, лицом друг к другу, словно в дурацком танце, мы с трудом взгромоздили аккумуляторы на край борта.

– Если бы Леська нас сейчас увидела… – усмехнулся я.

– Она что, ревнивая? – удивилась Молчунья.

– Не имел возможности выяснить, – ответил я.

В этот момент скрипнула, открываясь, дверь в надстройке – кто-то собирался выйти на палубу. Не мешкая больше, мы столкнули аккумуляторы за борт и камнем рухнули в поджидавшую нас пучину.

В этот раз погружение оказалось во много раз более стремительным, чем прошлое, – одежда на мне трепетала и потрескивала от мощного набегающего потока воды.

– Выпусти весь воздух! – напомнил я напарнице. – А то давлением легкие разорвет.

Мы выдохнули, сколько смогли, а растущее давление справилось с остальным, выдавив из нас последние пузырьки воздуха. За первые тридцать секунд мы стремительно преодолели метров пятьдесят, и от такой резкой перемены глубины голову стиснуло, словно стальным обручем. Вода неумолимо устремилась в ноздри и в рот, не защищенные силиконовой пленкой. Справляться с напором не получалось, и я вдосталь нахлебался воды, которая попала и в желудок, и в легкие. Ощущение было не из приятных. Но самое противное, я знал, будет внизу, когда придется всю эту воду из легких выдавливать. Грибок ведь не будет выделять кислород вечно, а лишь пока в крови достаточно сахара. Рано или поздно дышать все равно придется, иначе отека легких не миновать.

За минуту мы преодолели, судя по показаниям глубиномера, полных сто пятьдесят метров. Получалось, что погружение идет чуть медленнее, чем я рассчитал. Быстро темнело, вода становилась все холоднее и холоднее, обжигая кожу.

– Как ты? – спросил я Молчунью.

– Плохо, – ответила она. – Воды нахлебалась.

– Я тоже.

– И холодно. Какая глубина?

– Двести метров.

Мы входили в зону сумерек океана. Все погружалось в темнеющий красный мрак, и я знал, что вскоре наступит полная, непроницаемая темнота. Она стискивала нас с не меньшей силой, чем давление.