Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч

все были безумно заняты. У Императора стало намного больше официальных обязанностей. Казалось, что у Него вообще не было свободного времени, и даже часы, когда Он занимался физическими упражнениями, были сокращены — неслыханное дело. Императрица занималась весь день своей работой в Красном Кресте, и Ее переписка стала более интенсивной. Она и две старшие Великие Княжны прошли курсы и стали квалифицированными сестрами милосердия, и с тех пор униформа медсестер стала Их обычным нарядом. Цесаревич перестал носить морскую форму, которую обычно носил и стал носить форму простого солдата, сшитую точно по его размеру. Только две младшие Великие Княжны носили обычную одежду, и, так как мы уже привыкли к новому порядку вещей, я помню, что очень скоро стало казаться, что Их «туалеты» выглядят ужасно не к месту, хотя они были простыми, как всегда. У каждой из двух старших и двух младших княжон был свой лазарет, который стал центром Их мира. И нагрузка Их постоянно росла. В некотором отношении пострадали уроки, но опыт Их деятельности был настолько жизненно важным, что эта жертва, конечно же, имела смысл. Таким образом, спокойно прошел один год. Потом наступили ужасные дни осени 1915 года, когда Русская армия отступала и была практически сметена. Из миллионов солдат, дислоцированных между Белым и Черным морями, осталось всего несколько тысяч. Попав в эту ситуацию, Император решил взять на себя обязанности главнокомандующего. Отступление было остановлено. Войска окопались, и были созданы новые рубежи обороны.

Таким образом, Император делил свою жизнь между Ставкой и Царским Селом. Но Ставка требовала все больше времени. Кроме своего кругосветного путешествия, Император никогда не отлучался так надолго из дома. Он находился под пристальным вниманием со стороны многих людей, но тем не менее пронзительно ощущал свою изоляцию. В конце концов, Император отказался возвращаться в Ставку без Цесаревича — для того, чтобы рядом с ним был хотя бы один близкий человек. Императрица во многом против своей воли пошла на уступки. На следующий год было заключено семейное соглашение о том, что Цесаревичу следует позволить путешествовать, чтобы поддерживать Императора. Этот визит доставил такое удовольствие Его родителю, что в следующий раз, когда Император должен был возвращаться в Ставку, Он настоял на том, чтобы взять мальчика с собой. Императрица протестовала, но постепенно осознала, что Император очень страдал от своего одиночества. Однако Она поставила одно условие, немедленно принятое Императором, — Алексей Николаевич должен продолжить свои занятия так же, как дома. «Школа» Цесаревича стала одной из неотъемлемых черт Ставки. Персонал нашей «школы» был очень маленький и состоял всего из трех человек. Все были очень дружелюбные и веселые. Как говорил Цесаревич, ему тут нравилось намного больше. Император видимым образом почувствовал величайшее облегчение благодаря своему новому окружению, и мы иногда даже сидели в Его кабинете, когда Он работал. Если Он ожидал прихода кого-либо, в этом случае мы быстро выходили в прилегающую к кабинету спальню, которую Он и Цесаревич делили на двоих. У каждого были какие-то свои пристрастия. У Императрицы была привычка прочитывать вечернее молитвенное правило, когда Цесаревич был уже в постели под одеялом и готов заснуть. И вот эту часть вечерней жизни Император оставил неизменной. Для этого Он каждый вечер возвращался в спальню из своего кабинета. Пока мы сидели там взаперти, мы читали или разговаривали или иногда играли с кошкой.

С утра до вечера Император был занят. Из всего персонала Ставки, находившегося там в тот момент, наиболее близким Ему был генерал Алексеев. Очень мало людей в Ставке имели хоть какие-то иллюзии по поводу роли Императора. Он никогда не был силен в тактике, но тем не менее Его заслуги признавались. Его добродушие в сочетании с Его властью и престижем играли важную роль, и когда Его выманили обманным путем из официальной резиденции, было уже слишком поздно, чтобы предотвратить отречение от престола и грядущие за этим события […].

Император был наделен потрясающей памятью. Лицо, имя, однажды увиденное или услышанное, никогда больше уже не забывалось. В Ставке часто происходили подобные сцены: когда какой-либо офицер приезжал с докладом, он получал приглашение на ланч. Затем все гости выстраивались в одну длинную линию, наступал период ожидания, когда Он размышлял, что Он скажет, и очень переживал, когда забывал сказать то, что намеревался. Даже в такие трудные времена Император оставался верен себе. Что ему оставалось сказать? Неужели Император помнит? Неужели такие вопросы волнуют Его ум? Потом открывалась дверь Императорского кабинета, и Он выходил с каким-нибудь министром, который занимал первое место в череде ожидающих гостей. Его Величество начинал прохаживаться вдоль строя, пожимая руки всем присутствующим, глядя им прямо в лицо своими голубыми глазами, при этом обращаясь к каждому по имени, а не по фамилии. Это звучало как Николай Николаевич или Иван Степанович, в зависимости от ситуации. Он расспрашивал все о его полке со знанием такого множества деталей, как будто Он покинул этот полк день назад, а не десять лет назад. Подобный дар имел только Император, и никто из Его детей не мог сравниться с ним.

После того как Император стал Верховным Главнокомандующим, все более настойчиво слышался предательский шепот. Эти сплетни распространялись врагами России и Союзниками, быстро укоренились в самых неожиданных местах и, конечно же, действовали как мина замедленного действия для положения Императора и Его власти, сильно ослабляя императорскую власть. Таким образом, сопротивление Союзников переросло в банальную вражду. Как у человека и как у Императора у него не было никаких особенных недостатков. Но даже если у Императора Николая II и могли быть какие-то недостатки, Он никогда не делал ничего бесчестного, потому что прежде всего был честным, прямым и откровенным человеком.

Его личные симпатии были на стороне Союзников. Он всем сердцем их поддерживал. И Он, и Императрица имели родственников с обеих сторон. Император настолько остро чувствовал ненормальность этого положения, что Их Величества добровольно отказались от общения с Их родственниками с вражеской стороны. Императрица особенно остро чувствовала свое отчуждение, но именно по этой причине Она строго придерживалась правил. Слухи о предательстве были самым позорным пятном на их деятельности. Императора эти слухи сердили больше всего. После того, как Его выманили обманным путем из резиденции, и мы впервые увиделись снова, Он буквально набросился на меня, так как именно со стороны англичан получил самые жесткие удары. Он осознавал, что должен пострадать от революционеров своей страны, но удары со стороны Англии, которой Он искренне симпатизировал, буквально выбивали почву у Него из-под ног.