Геннадий Зюганов - Анатолий Житнухин

Рядом с оцеплением Дома Советов Геннадий Андреевич вместе с H. M. Харитоновым организовал дополнительный штаб по оказанию помощи защитникам Верховного Совета, где собиралось продовольствие и куда стекалась вся информация по обстановке в Москве. В ночь на 3 октября Зюганов в очередной раз встретился с Александром Руцким. Разъяснил, насколько важно продержаться еще пару дней, сохранить выдержку, перетерпеть, не поддаваться на провокации. Все уже было подготовлено к соглашению, подготовлен проект документа, и стороны должны были начать решающий раунд переговоров в 12 часов дня 4 октября. Одновременно предупредил: в Останкино пригнали спецназ — на бэтээрах, с полным боекомплектом и с приказом стрелять на поражение. Поэтому — никаких походов за оцепление Верховного Совета!

Показалось, что тот все понял. А на следующий день Зюганов с недоумением увидел, как телевидение тиражирует призыв Руцкого: «Вперед, на Останкино!»

Нелегко далось Геннадию Андреевичу решение выступить по телевидению. Встретился с руководителем ВГТРК О. Попцовым, постарался его убедить предоставить ему эфир: людям надо рассказать, что все готово к переговорам, надо уберечь их от провокаций и бойни, иначе завтра — гражданская война. В своем обращении к телезрителям Зюганов подчеркнул, что единственный выход из сложившегося положения — поиск компромисса на основе взаимного признания противостоящими сторонами необходимости проведения досрочных выборов президента и парламента. Призвал москвичей сохранять спокойствие и выдержку, воздержаться от массовых шествий и митингов, чтобы избежать новых столкновений.

Тем временем организаторы конфликта всячески подогревали и без того накаленную обстановку. Хорошо известно, что во время массовых шествий под прикрытием омоновцев действовали группы подготовленных провокаторов, которые забрасывали демонстрантов камнями, пытаясь заставить их пойти на прорыв милицейских кордонов. Официальное расследование показало, что первый выстрел, с которого началась массовая бойня в Останкине, был сделан из телецентра.

Ранним утром 4 октября первыми открыли огонь снайперы, среди которых были и наемники, прибывшие из-за рубежа. Стреляли по подразделениям, разворачивавшимся для нападения на Дом Советов. Хладнокровно убивали «своих», чтобы «поднять» у них «боевой дух», пробудить у участников штурма злобу и ненависть и направить ее против тех, кто укрывался за стенами здания Верховного Совета. Позднее официально, в том числе и путем проведения многочисленных баллистических экспертиз, было установлено, что ни один из нападавших не был убит из оружия, находившегося в Доме Советов.

Штурм Верховного Совета начался вероломно, без предупреждения. Его организаторы даже не предложили вывести с заблокированной территории людей, хотя прекрасно были осведомлены, что подавляющее большинство из них не имело оружия, что в здании находятся женщины и даже дети.

И все же никто из тех, кто, защищая Конституцию и законное право парламента работать в нормальных условиях, оставался в Доме Советов до конца, не верил, что Ельцин решится на физическое уничтожение высшего представительного органа народной власти, применит оружие против своего народа. У людей, выросших с убеждением, что в случае большой беды государство всегда защитит их, придет на помощь, это не укладывалось в сознании. Однако чудовищное преступление свершилось.

Погибли люди. Искренние, светлые, мужественные, храбрые. Которые по духу, по величию своего поступка оказались несравнимо чище и выше многих из тех, кто руководил ими в те дни. Чем, например, можно объяснить после всего случившегося поведение Руцкого — офицера, мужчины, — который едва ли не больше всех призывал к решительным действиям, а потом демонстрировал заводскую смазку на своем новеньком автомате: мол, не провинился я, не стрелял?

Не без основания считается, что спецподразделения и армейские части, участвовавшие в штурме, покрыли себя несмываемым позором. Но далеко не все продавали офицерскую честь за долларовые купюры, которыми накануне штурма щедро одаривал своих подчиненных генерал Кобец, изменивший воинской присяге еще в августе 91-го. Отказались применить оружие против защитников Дома Советов офицеры и бойцы знаменитой группы «Альфа». Они вошли на осажденную территорию, но только для того, чтобы броней своих машин, своими бронежилетами заслонить находившихся там людей от пуль. В течение нескольких часов «альфовцы» выводили из-под обстрела осажденных, выполняя свой долг по обеспечению безопасности граждан России. О их мужестве и выдержке свидетельствует такой факт: за все время нахождения в самом пекле событий ими было израсходовано в общей сложности всего четыре патрона.

…Спустя три дня Зюганов провел самую трудную в своей жизни пресс-конференцию. Во-первых, сомневался, сумеет ли он беспрепятственно добраться до Большого Комсомольского переулка, где в одном из зданий патриотические организации арендовали две небольшие комнаты с примыкавшим к ним маленьким залом для совещаний. Во-вторых, не было никакой уверенности, что объявленная им пресс-конференция для российских и иностранных журналистов не будет сорвана каким-нибудь иным способом. А если она все же состоится… Дальше задумывать не хотелось — ведь близкие друзья откровенно предрекали неминуемый арест.

Для таких невеселых предположений были веские причины. Действовал режим чрезвычайного положения, а по сути, как считал и открыто заявил об этом Геннадий Андреевич, в стране установилась система военно-политической диктатуры. Оппозиция оказалась парализованной: часть ее активных деятелей была арестована, другие скрывались. Были запрещены почти все оппозиционные организации и издания. По Москве рыскали агенты ельцинской охранки.

Неудивительно, что в этих условиях сообщение одного из ведущих лидеров оппозиции о проведении пресс-конференции вызвал среди журналистов настоящий ажиотаж — в помещении, где она проходила, царила настоящая давка.

Зюганов изложил свои оценки происшедших событий, охарактеризовав расстрел Дома Советов как величайшее преступление против народа, направленное на то, чтобы уничтожить Советы и оппозицию, установить режим неограниченной власти и открыть кампанию по беспрепятственному разграблению страны. Было высказано требование КПРФ прекратить устроенную режимом вакханалию, преследование оппозиции и восстановить попранные конституционные права граждан, общественных и политических организаций, отменить запрет на оппозиционные газеты.

Открытая и, как выразился один из журналистов, «отчаянно-храбрая» позиция Зюганова произвела в глухом информационном пространстве эффект настоящего взрыва. Однако, учитывая огромный интерес, проявленный к выступлению Геннадия Андреевича средствами массовой информации и представителями мировых информационных агентств, власти не рискнули применить к нему репрессивные меры. Хотя предупреждений, в том числе и из серьезных источников, о вероятности покушений было хоть отбавляй. Что за этим стояло — реальные намерения властей или попытки запугать его — разобраться было трудно, да и некогда.