Ставка больше, чем жизнь - Анджей Збых

Клос взял кофейник и стал осторожно наливать себе кофе, стараясь не пролить ни капли на белоснежную скатерть.

— Дедушка, — включилась в разговор Зося, — он может догадаться, что речь идет о нем.

— Ты, девочка моя, не мешайся. Что ты можешь знать? — раздраженно ответил старик. Он понемногу начал успокаиваться, видимо поняв неуместность своих рассказов о прошлом, о каких-то предвоенных спорах. Он с усердием принялся поддакивать Маевскому, когда тот начал что-то говорить о разведении породистых лошадей.

На другом конце стола Эдвард, наклонившись к Иоланте, спросил:

— Не играла ли пани перед войной в теннис на варшавских кортах?

— Играла, но не часто и не помню, было это на варшавских кортах или на каких-то других. Я плохо знаю Варшаву. А почему вас это интересует?

— Кажется, я вас где-то встречал. Ваше лицо и глаза нельзя забыть.

— Это комплимент? — спросила Иоланта и, обратившись к Зосе, заметила: — Твой Эдвард опасный мужчина, присматривай за ним.

Клос внимательно приглядывался к этой паре. Иоланта улыбалась, но только одними губами, глаза ее оставались холодными, настороженными, серьезными. Манера Эдварда задавать вопросы загадочным и безразличным тоном беспокоила Клоса, только он не мог понять почему. Клос уже намеревался встать и выйти из-за стола, решив, что дальнейшее присутствие среди игнорировавших его собеседников ничего полезного не может дать, а только возбудит подозрение, когда Эдвард внезапно обратился к нему:

— Господин обер-лейтенант давно в Польше?

Молодой человек говорил по-немецки свободно, но не так, как поляки, которые учились этому языку в школе или университете. Его немецкий отличался австрийским акцентом. Клос был уверен в одном: Эдвард или имел хорошего преподавателя и феноменальную слуховую память, или несколько лет прожил в той местности Германии, где немцы говорят с австрийским акцентом. А может быть, немецкий — его родной язык?

— Несколько недель, — ответил Клос, обрадовавшись случаю, чтобы остаться за столом. Сначала ему хотелось спросить собеседника, где тот так хорошо научился немецкому, но после некоторого колебания разведчик передумал.

— А до этого где служили? — непринужденно продолжал Эдвард. — Если, конечно, это не военная тайна.

— Во Франции и в России, а до Польши — в Югославии, — солгал Клос. — Но в Югославии пробыл всего лишь несколько недель, — быстро добавил он, чтобы предвосхитить мысль собеседника о том, что немец, знающий язык сербов и хорватов, может понимать и по-польски.

Клос внимательно следил за движениями и взглядом Эдварда. Ему был знаком такой тип людей, их манера задавать вопросы, как будто бы не значащие, с иронией, с такими оговорками, как: «Если, конечно, это не военная тайна». Именно этим способом добываются иногда ответы на самые щекотливые вопросы. Клос сам прекрасно владел подобным методом и неоднократно использовал его в своей практике. Наконец, это чистое произношение с австрийским акцентом… Может быть, Эдвард тот самый человек, которому Клос при необходимости должен помочь? Или исполнитель сразу двух неизвестных ролей? «Может быть, он из разведки»? — подумал Клос, и ему захотелось продолжить разговор.

— Видимо, пану известно, как это бывает в армии, — сказал Клос. — Перебрасывают тебя с места на место, и не знаешь, где будешь завтра. Иногда, — добавил он доверительно, — человек даже не догадывается, зачем ему приказано быть в том или ином месте. Завидую вашей спокойной жизни здесь.

— Спокойной? — удивился Эдвард. — Не сказал бы…

— Вы говорите о… — Клос помедлил, как это делают воспитанные немецкие офицеры, боясь оскорбить чувства хозяина дома употреблением нежелательных слов, — о партизанах? Друзья меня предостерегали, что в этих местах действуют партизаны, но, как я вижу, они ошибались. Во всяком случае, сейчас здесь спокойно.

— В этом доме вы всегда можете быть спокойны, — ответил Эдвард и посмотрел на часы. — Дом пана Пшетоцкого отличается гостеприимством.

Клос, поняв его намек, встал:

— Благодарю за беседу. Должен проверить, чем занимаются мои солдаты.

Обер-лейтенант вышел во внутренний двор и пересек его, направляясь к другому флигелю, где расквартировались его подчиненные. Клосу было безразлично, чем они занимаются. Он полагал, что они, как всегда, играют в карты. Выйдя на середину двора, он заметил фигуру человека, быстро удалявшегося от боковых дверей флигеля, в котором жил Пшетоцкий, в сторону видневшейся вдали деревни.

У Клоса было острое зрение — даже с такого расстояния он узнал Яна, камердинера Пшетоцкого.

7

После ухода Клоса Пшетоцкий несколько минут сидел молча. Он не сразу понял, что присутствующие ожидают, когда он поднимется и выйдет из-за стола.

— Пан ротмистр, — произнес старик, вставая, — это, может быть, не мое дело, но я хочу высказать свое мнение: лично я против того, чтобы вы вмешивали девушек в вашу конспиративную деятельность. Она не для них.

— Если бы вы знали, какие они отличные подпольщицы! — ответил Маевский.

— Вот как, — проворчал старик, — они должны воевать, а вы — заниматься политикой?..

— Пани сменила пароль? — посмотрел Маевский на Иоланту, когда за стариком закрылась дверь. — Не хотели бы вы поговорить со мной о деле?

— Я должна убедиться, что говорю с доверенным лицом.

— Бохун, — ответил Маевский, — ротмистр Бохун. А это, — он показал рукой на Эдварда, — поручик Журав. Зося, — обратился Бохун к девушке, которая сидела и как будто бы не слушала их, — будь любезна, выйди в коридор и, если появится немец, дашь знать.

— Есть, — отчеканила девушка, как солдат, готовый выполнить приказ.

Когда Зося вышла, Иоланта подала руку ротмистру.

— Ягода, — сказала она, — курьер из Лондона.

— Теперь нам нужно убедиться, — проговорил молчавший до этого Эдвард, который, казалось, любовался только ее стройными ножками, — имеем ли мы дело с нашим доверенным представителем из Лондона.

— Разумеется. — Девушка открыла небольшой изящный портсигар, вынула сигареты, нажала шпилькой кнопку. Из плоского тайника вытащила половину долларового банкнота. — Этого достаточно? — спросила она.

Ротмистр вопросительно смотрел на Эдварда, который, подойдя к окну, скрупулезно соединял две половинки банкнота.

— Все в порядке, — проговорил наконец Эдвард. — Только беспокоит меня этот немецкий офицер. Может быть, за вами, пани Иоланта, следили?

— Меня он также беспокоит, — ответила она. — Но я не заметила, чтобы за мной следили. Видимо, вы догадываетесь, что я приехала не только к вам. Вы — последняя инстанция, может даже самая важная, а до этого у меня были дела в Кракове, Варшаве и Радоме. Если бы было что-то подозрительное… Меня там охраняли.