Война самураев - Кайрин Дэлки

Мунэмори прошел в гостиную с сундуком в руках, и вокруг его сандалий закружились крошечные пыльные вихри. Воздух внутри был спертым и тяжелым от влаги, как водится в начале лета. В лучах солнца, пробивавшихся сквозь треснувшую ставню и порванную бумагу, порхали золотые пылинки.

Мунэмори поставил ларь посреди комнаты и опустился перед ним на пол. Несмотря на страх перед Син-ином и его жуткими поручениями, сейчас он чувствовал себя вознагражденным за все, что ему пришлось вынести. Никогда еще не обладал он такой властью. «Благодарю, Амида, за то, что дал мне дожить до сего дня», — твердил в уме Мунэмори, поднимая крышку.

Пошарив среди кимоно, он нащупал рукоять Кусанаги, вынул древний клинок из сундука и почтительно перенес на веранду. Выбрав себе опору среди раскрошившихся, прогнивших досок, Мунэмори поднял меч высоко над головой, устремив острием в зенит.

— Кровью моих царственных предков, — вывел он, — я повелеваю тобой, Кусанаги. Именем отца моего отца, императора древности, я повелеваю тобой. Именем отца матери, который тебя выковал, я повелеваю: призови мне ветры! Призови самый страшный вихрь, какой знавала эта земля!

Мунэмори в испуге ахнул: по рукояти, меж его рук, а затем и по острию зазмеилась молния. Сияющей стрелой она ударила в небеса, где тотчас начали сгущаться тучи. Они мчались отовсюду, сбиваясь, как морская пена, подергиваясь рябью, словно шелковое полотно. Небо наливалось свинцом, а потом вдруг стало тошнотворным, изжелта-зеленым. Дневной свет померк до сумерек.

И явились ветры: вздымая полы одежд, хлопая рукавами Мунэмори, точно крыльями вспугнутых птиц. Тростник зашумел, заскрипел стеблями, раскачиваясь во все стороны. Зловеще загромыхала черепица.

Потом Мунэмори услышал рев: грохот тысяч и тысяч всадников, мчащихся по равнине Канто, неумолчный гром, как если бы сами боги превратились в барабанщиков тайко или монахов-заклинателей, чью скороговорку не в силах различить ни одно ухо. А ветер все усиливался: рвал с головы чиновничью шапку, захлестывал полы одежд, и вот уж в его завываниях Мунэмори померещились вопли и стоны мстительных призраков, оседлавших грозу. На миг ему даже почудился голос покойницы жены, выкликавшей его имя.

Проследив взглядом вдоль лезвия, Мунэмори увидел, как черные тучи закрутились воронкой, свиваясь все туже и туже, а из самого сгустка выпятился гигантский щуп и, точно черная драконья лапа, потянулся прямо к нему.

— Не-е-ет! — закричал Мунэмори, едва различая свой голос в ураганном реве. — Туда! — Он указал Кусанаги к востоку, в сторону императорского дворца. — Иди туда!

Медленно-медленно хобот смерча извился и направился на восток. На глазах у Мунэмори его ноздря коснулась земли всего в нескольких кварталах поодаль. Мунэмори едва стоял на ногах — ветры хлестали его, давили к земле. То и дело приходилось увертываться от летящих выломанных досок и кусков кровли. Половицы веранды тряслись и вздрагивали как бешеные, норовя сбросить. Грохотало так, что Мунэмори испугался за свои уши.

Удерживать Кусанаги стало невыносимо. Он рвался вверх и вперед, словно стремясь выскочить из рук навстречу темному вихрю. Мунэмори из последних сил стискивал рукоятку; тело ломило от напряжения. Он знал, что никогда не отличался стойкостью, и судорожно гадал, сколько еще продержится.

Мгновения тянулись как часы, и вскоре к потусторонним воплям призраков примешались настоящие крики. Соломенные кровли целиком поднимались в воздух, кружа, как опавшие листья. Огромные куски жилищ подхватывало с земли, словно цветы, сорванные детской рукой.

В какой-то миг Мунэмори понял, что больше не выдержит. Когда пол под ним вздыбился, он прокричал:

— Прекрати! Я велю тебе, Кусанаги: прекрати бурю! Кровью Рюдзина и всех императоров, великой Аматэрасу, прекрати! — И, собрав остаток сил, он пригнул острие меча книзу.

Ветры утихли, и жуткая длань поднялась обратно к небу. Тучи стали рассеиваться. С высоты градом посыпались обломки и камни. Кусанаги ринулся вниз и вонзился в доску у ног Мунэмори. Руки свело, словно два изогнутых стальных бруса, он едва мог пошевелить ими, не говоря о том, чтобы согнуть. Наконец Мунэмори удалось отлепить чуть не присохшие к рукоятке пальцы. Он развернулся и медленно побрел назад в дом, волоча за собой Кусанаги. Гостиная лишилась половины кровли, а в двух стенах зияли дыры. Прошаркав к сундуку, Мунэмори с размаху швырнул в него меч и закрыл крышку, потом упал рядом на пол и забылся сном.

Прядь волос

Два дня минуло после урагана. Князь Киёмори сидел в главном зале собственной усадьбы в Нисихатидзё, вне себя от гнева. Солнце закатилось, но ни жар, ни ярость главы Тайра не думали униматься. Горячий влажный воздух не охлаждал лица, как бы часто Киёмори ни махал веером.

— Наша вина? — взревел он, обращаясь к юнцам в красных куртках, сидящим напротив.

— Боюсь, господин, именно так, — отозвался самый высокий. — Ох, нелегко было пресечь эти сплетни. Да и простой люд с каждым днем все смелее, господин. — Он указал на мальчишку рядом с собой — у того был сломан нос и подбит глаз. — Они уже не боятся давать отпор.

Киёмори с отвращением отбросил веер.

— Как только у них языки поворачиваются этакое плести? Сначала комета, а теперь и ураган, видите ли, наших рук дело!

— Это не самое худшее, господин, — произнес младший из кабуро. — Многие утверждают, что ничего сами не выдумали, а лишь повторяют пророчество ведунов инь-ян. Страшный вихрь-де знаменует…

— Да-да, как же иначе! Все на свете предсказывает падение Тайра! Не мы ли принесли мир в столицу? Не мы ли подарили стране государыню и будущего императора? И вот благодарность!

— Истинно, истинно, господин, — испуганно закивали юнцы.

— Бьюсь об заклад, творится это не без помощи Го-Сиракавы. Он с давних нор старается очернить меня, всегда противился моему возвышению. Как, должно быть, язвит его теперь мысль о том, что следующим государем станет Тайра! Сдается мне, не стал бы он плодить такие слухи, будь Сигэмори все еще в столице. Теперь же, когда его драгоценный союзник уехал, ничто не мешает ину хулить прочих Тайра.

— Так, господин, — промямлили кабуро.

— А Сигэмори не видит надобности остаться и защищать семью. Нет, он у нас теперь святоша. Отправился в Кумано потому, что ему сон привиделся, — насмехался Киёмори.

Молва о сне достигла и его ушей. Слуги падки на пересуды, а один из них решил известить великого властителя Тайра о том, что сын ему напророчил.

«А может, это отражение его чаяний? — размышлял Киёмори. — Может, мой сын сеет сплетни о злом роке, чтобы прикрыть ими свои козни? Нашел оправдание, чтобы тайком сослать меня на чужбину или подстроить „случайную“ смерть, как я поступил с Наритикой? Разве помыслит кто дурно о мудром Сигэмори? Его теперь хранит сам Царь-Дракон».