Кононов Варвар - Михаил Ахманов

Процесс шел полным ходом и постепенно близился к концу.

Рука киммерийца взметнулась, и одновременно с блеском прорезавшего воздух ножа колдун выкрикнул несколько слов. «Да будут члены твои камнем…» – успел разобрать Конан, чувствуя, как ледяной холод охватывает его.

Он зашатался, едва не потеряв сознание, но вдруг лоб, виски и затылок обвила раскаленная змея, стиснула голову, посылая волны нестерпимого жара; они покатились вниз, к плечам и к сердцу, добрались до кончиков пальцев, согрели колени. Холод мгновенно отступил; Конан, все еще ощущавший слабость в ногах, направился к черному алтарю и оперся о каменный куб рукой.

У ног его распростерлось тело колдуна с пробитым горлом, а на пороге, вскинув тускло блистающую секиру, огромной серой статуей застыл Идрайн – такой же мертвый, как сраженный колдовским оружием владыка Кро Ганбора. Пожалуй, еще мертвее; зрачки колдуна пока что мерцали угасающим огнем, а Идрайн казался безжизненным, как скала, как тот неведомый камень, гранит или базальт, одаривший его плотью.

Конан склонился над телом Гор-Небсехта и выдернул свой клинок. Хлынула кровь, глаза чародея потухли; Идрайн зашевелился и с тяжким вздохом опустил секиру. Ее лезвие звонко лязгнуло о камень.

«Это конец?» – спросил Трикси.

– Отнюдь, – отозвался Кононов. – До конца еще прольются реки крови. Ну, не реки, но несколько капелек выдавим.

«Из кого? Ваниры перебиты, замок взят, колдун зарезан… Значит, волшебный клинок проржавел, и вся история закончилась».

– Вовсе не проржавел и вовсе не закончилась! – возразил Ким. – Такой тривиальный хеппи-энд – есть профанация и поношение для моего писательского мастерства. Сейчас используем один приемчик, нечто наподобие инверсии, разыгранной на троих: для Конана, Идрайна и Аррака.

«Какой же в этом смысл?»

– Передача тонких психологических движений, свершаемых в душах героев, – неопределенно ответил Ким. – Конан отступает в тень, а слово передается Арраку, Демону Изменчивости…

Он потянулся за сигаретами, чиркнул зажигалкой, прикурил и стал барабанить по клавишам.

Серокожий был великолепен!

Еще пребывая в прежней плоти, Аррак послал приказ гиганту и убедился в его несокрушимой мощи: все стражи-ваниры были мгновенно перебиты.

Превосходно! Жестокий, сильный, решительный, равнодушный к женским чарам, холодный, не знающий жалости… Нет, сероликий исполин, бесспорно, превосходил рыжего Эйрима, сколько бы счастья и удачи ни отпустила судьба вождю ванов. «Кстати, – размышлял Аррак, исследуя ауру своего нового избранника, – удаче Эйрима через пару дней придет конец; серокожий убьет его, захватит усадьбу и корабли, подчинит себе людей. Это явилось бы вполне естественным деянием, ибо крепость Эйрима и его дружина были сильнейшими на побережье; а значит, овладев ими, серокожий сразу получал запасы, и боевые ладьи, и войско. Пусть небольшое, две-три сотни человек, но для начала хватит; многие покорители мира начинали с еще меньшего…»

Пока гигант рубил на лестнице ваниров, Аррак пытался воспринять его эманации, неясные и туманные, как всегда бывает у людей; дух по-прежнему жаждал убедиться, что его избраннику присуща тяга к некой цели.

Он был удивлен. Не отсутствием цели, нет! Цель у сероликого имелась, не важно какая, но имелась; и он стремился к ней с редким упорством, достойным всяческих похвал. Но, кроме цели, не было ничего!

Сероликий убивал ваниров, не чувствуя ни ненависти к ним, ни отвращения, ни тем более жалости; человек, отгоняющий опахалом мух или прихлопнувший овода, испытывал бы больший гнев. Это изумило Аррака – что само по себе казалось достойным изумления, ибо Демон Изменчивости не привык испытывать такие чувства. Но он знал, что на близком расстоянии не может ошибиться, хоть связные мысли великана и его конкретная цель оставались пока недоступными. Вдобавок Аррак ощущал ярость, злобу и страх сражавшихся и умиравших ваниров. С ними все было в порядке; обычные эмоции стаи волков, которых потрошит полярный медведь.

Но серокожий был иным. Он дрался с равнодушием и спокойствием бессмертного духа, и Арраку удалось уловить лишь легкий оттенок презрения, с которым будущий его избранник крушил черепа и кости ваниров. Да и презрение это, и упорство, и несокрушимая уверенность в себе казались лишь отблеском чувств, а не самими чувствами; то был лишь дым над костром, что бушует в душе человеческой во время битвы.

Серокожий напомнил Арраку одно из первых его воплощений – Ксальтотуна, ахеронского чародея былых времен. У этого мага душа тоже была застывшей, холодной и полной презрения к праху земному, ничтожным людишкам, которых он мог отправлять на Серые Равнины заклятиями и чарами. Правда, Ксальтотун вершил убийства с помощью слов, а серокожий – своей огромной секирой, но разве в этом суть? Ахеронец нравился Арраку, ибо цель его была величайшей из всех, какую мог преследовать смертный.

Власть!

«Возможно, сероликий тоже стремится к власти? Возможно, из него удастся сотворить второго Ксальтотуна?»

Но события развивались слишком стремительно, и Аррак не успел додумать эту мысль до конца. Бой на лестнице закончился, затем в дверях возникли две рослые фигуры, и в следующее мгновение в воздухе просвистел нож, пробивший шею Гор-Небсехта. Аррак, на время оглохнув и ослепнув, ринулся из своей щели, проскользнул по запутанному лабиринту, где еще недавно обитал дух колдуна, преодолел нижние и верхние его этажи и вырвался на свободу из остывающего тела. Теперь ему предстояло совершить такое же путешествие, но в обратном порядке, и угнездиться на самом дне души своего нового избранника.

«Любопытный поворот! – прокомментировал Трикси. – Кажется, нас ожидает что-то интересное?»

– Ты прав, мой экзоплазменный друг. Самое интересное впереди – и в жизни, и в романе. Особенно в жизни.

Ким выдвинул верхний ящик стола, вытащил маленькую коробочку, открыл, полюбовался на кольцо с брильянтом. Брильянтик был крохотный, как раз величиной с аванс за «Грот Дайомы», но Кононову он представлялся больше и великолепнее, чем корона Российской империи. Дар любви, залог счастливого супружества! Когда-нибудь, лет через пятьдесят, Даша наденет это колечко и скажет: «Вот, милый, первый из твоих подарков, самый дорогой и драгоценный. Не камень дорог в нем, а знак любви. Я помню, сколько ты трудился, чтобы…»

«Вот и трудись, – прошелестел пришелец. – Трудись! Мне хочется узнать конец истории. Неважный выкуп за мой потерянный инклин, но лучше что-то, чем вовсе ничего».

– Ты прав, – согласился Ким. – Побоку мечты и сантименты! Драма развивается, и надо бы до ужина свести концы с концами. А на ужин у нас…