Война за «Асгард» - Кирилл Бенедиктов

Он еще раз, куда внимательнее, рассмотрел Анну. Изящная, тонкокостная, с длинными ногами и тонкими руками музыканта. Удивительно обаятельная улыбка, хотя и расчетливая – лишь бы кому не улыбается, понимает, что это ее капитал, ее не подверженная деноминации валюта...

– Прекрасно, – сказал Танака, просмотрев распечатки электронных блокнотов. – Радостина и Анна, вы переходите на вторую ступень отбора. Беата, Петра, Мария – ваше участие в программе «Homo Super» закончено. Не расстраивайтесь, вы будете вознаграждены за ваши старания. Сейчас вас отведут в комнаты, где вы сможете привести себя в порядок и отдохнуть, потом покормят и вечером отвезут домой. Каждая из вас получит десять зеленых талонов на воду и большой продовольственный паек. Предупреждаю, что вы не должны никому рассказывать о том, что видели в Исследовательском центре и как проходила процедура тестирования. Все понятно?

Конечно, они обо всем расскажут. Собственно, Танака именно этого и добивался – ведь свидетельствам девушек, побывавших в лапах у самого доктора Танаки и вернувшихся живыми и невредимыми, поверят охотнее, чем россказням платных агентов. Что ж, на этих трех можно больше не отвлекаться...

Когда охранники увели Беату, Марию и Петру, предварительно заставив их надеть оптические фильтры, Танака повернулся к рыженькой:

– Откуда ты знаешь японский?

– Я не знаю вашего языка, господин. – Анна отвела глаза и залилась краской. – «Я люблю тебя» – почти все, что я помню. У меня был друг, японец... еще до лагеря... он научил меня нескольким словам.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать два, Танака-сан.

– Давно ты за Стеной?

– Нет, господин. Полтора года. Я училась в Лондонской школе экономики, потом кто-то донес, что я болгарка, и меня забрала Служба генетического контроля.

– С каких это пор болгарам нельзя учиться в LSE, если у них в порядке генетическая карта?

Молчание. Краем глаза Танака заметил, как напряглась внимательно вслушивавшаяся в их разговор Радостина.

– Я задал тебе вопрос, Анна.

– Она была не в порядке... господин. Мне поставили пометку «Сигма-желтая». Сказали, что у меня нелады с кровью... и отправили сюда.

«Сигма-желтая» означала группу наследственных заболеваний, связанных с несвертываемостью крови. Гемофилия, от которой страдали многие королевские семьи Европы, например. Интересно, осмелился бы Сол Лейбовиц поставить «Сигму-желтую» на генетическую карту принца Саксон-Кобургского? Или отправить за Стену членов правящей королевской династии Виндзоров, которых этот недуг тоже не обошел стороной? Конечно, для гемофилика Стойменова выглядит слишком здоровой – розовые щеки, порывистые движения, ничем не напоминающие «синдром фарфоровой куклы», – но ведь и гемофилия, и прочие малоприятные заболевания этого класса поражают только мужчин – женщины всего-навсего становятся переносчиками дефектного гена... Впрочем, и этого более чем достаточно, чтобы пополнить ряды трэш-контингента.

– Ты проходила генетическое сканирование при поступлении в LSE?

– Проходила, Танака-сан. Но моя мать была замужем за англичанином, и я поступала под именем Анны Лоуэл.

– Данные генетической карты не меняются оттого, что ее владелец решил взять себе другую фамилию, – терпеливо объяснил Танака. – Сколько времени прошло между первым и вторым сканированием?

– Два года. Я и до этого проходила проверку, господин. В шестнадцать лет, как все граждане Евросоюза...

Молчавшая до того Радостина сказала тихо:

– Может быть, господин не знает... За Стеной очень много тех, кто стал жертвой несправедливости. Кого-то оклеветали враги, других не включили в квоту как нелояльных граждан... Анна здорова, господин. Если бы вы могли проверить ее в вашей лаборатории...

– Достаточно, – сказал Танака по-русски. – Не следует указывать мне, что я должен делать. Надо молчать и отвечать на мои вопросы. Ясно?

Радостина кивнула и отвернулась. «Она подойдет Мнемону, – подумал Танака с непонятным облегчением. – У нее есть характер, она будет сопротивляться, а это доставляет ему наслаждение...»

– Твоя откровенность похвальна, – обратился он к Анне. – Конечно, все эти данные есть в твоем досье, но, как вы заметили, я не заглядываю в бумажки... пока. В любом случае тебе нужно пройти еще одно сканирование. Мать сверхчеловека должна быть не только умной, но и здоровой, не так ли?

– Если у меня ничего не найдут, я смогу вернуться в Лондон?

Танака улыбнулся.

– Поговорим об этом позже, Анна. Сейчас тебя отведут в лабораторию и возьмут необходимые анализы. – Он включил функцию локальной связи и вызвал Никласа. – Детальная расшифровка твоей карты займет некоторое время. Думаю, в следующий раз мы встретимся через три-четыре дня.

– А что будет с Радостиной?

«Хороший вопрос, – подумал Танака. – Но на твоем месте я предпочел бы не знать ответа...»

– Мы продолжим тестирование, – сказал он спокойным голосом. – Вы больше не увидитесь – это делается в целях сохранения чистоты эксперимента. Дальнейшие этапы отбора строго индивидуальны, кандидаты будут общаться только с персоналом лаборатории. Можете попрощаться.

Он с интересом наблюдал, как девушки неуклюже выбираются из своих кресел и бросаются друг другу в объятия. Танака уже доводилось видеть подобные сентиментальные сцены – иногда Кобаяси ухитрялся привозить подруг из одного поселения, но чаще дружба между девушками завязывалась в дороге от их сектора до Исследовательского центра. По-видимому, причина крылась в природной сентиментальности восточнобалтийской расы. Слезы, поцелуи, ласковые слова... Поначалу он думал, что многие из девушек – лесбиянки, но потом понял, что сексуальные предпочтения здесь ни при чем.

Никлас Ларгрен, невысокий аккуратный скандинав с подстриженными кружком соломенно-желтыми волосами, неслышно вошел в Жемчужную комнату и встал чуть позади доктора. Танака молча указал ему на Стойменову.

Кивнув, Никлас подошел к Анне сзади и взял ее за локоть. Она мгновенно отпрянула от подруги и испуганно обернулась.

– За мной, – сказал Никлас по-английски. – Лишних движений не делать, надеть фильтр, идти спокойно.

Глядя на вытянувшуюся в струну рыжеволосую девушку, Танака поймал себя на мысли, что ему неприятно видеть, как обращается с ней Ларгрен. Казалось бы, ничего особенного, но все же неприятно. Когда Никлас потянулся к поясу, на котором висела связка полупрозрачных оптических фильтров, он едва заметно покачал головой.

Скандинав снова спокойно кивнул. Служба безопасности «Асгарда» требовала, чтобы трэшеры передвигались по территории базы только в оптических фильтрах, сужающих поле зрения так, что человек видел лишь то, что находится у него перед самым носом, но Исследовательский центр жил по своим правилам.

– По сторонам не смотреть, – добавил Ларгрен. – Руки держать за спиной. Все, на выход.

Когда серебристая панель двери закрылась за ними, Танака повернулся к всхлипывающей Радостине.

– Почему ты плачешь? – спросил он мягко. Теперь, когда выбор был сделан, ему стало даже немного жаль эту смешную девочку с тонкими, похожими на переплетенные пшеничные колосья косичками. – С твоей подругой все будет хорошо, поверь мне.

– Простите, господин... – Радостина совсем по-детски вытерла слезы рукавом своего светло-синего комбинезона. – Анна... она из-за меня сюда попала. Когда господин Кобаяси пришел к нам в лагерь, Анна должна была работать на электростанции. Кто бы ее там стал искать, на дежурстве-то. А я ее как на грех уговорила смениться и помочь нам ветряк починить. Ветряк у нас ураганом последним погнуло совсем, титановую мачту, как макаронину, едва в узел не завязало. А Анна у нас по двигателям первая в лагере. Вот и уговорила, дурочка безмозглая...

– Ты оказала своей подруге добрую услугу, – улыбнулся Танака. – Если мы выясним, что ее генетическая карта в полном порядке, ей уже не придется возвращаться за Стену.

– Да знаю я! – У Радостины снова влажно заблестели глаза. – Кто к вам попадет, тому обратно дороги нет. Думаете, не слышала, что про ваш Центр рассказывают?

– Чепуха! – Танака достал из стенного шкафчика бутылку эйфопива, налил в высокий бокал и подал девушке. – Выпей и успокойся.

Радостина с опаской взяла бокал, осторожно отхлебнула, но глотать сразу не стала, выжидательно глядя на доктора.

– Пей, пей, – подбодрил ее Танака. – Это не отрава и не снотворное. Ты просто слишком напряжена. Между тем тебя следует поздравить – ты успешно выдержала первый этап нашего конкурса. Твое здоровье!

Он налил немного напитка во второй бокал и, отсалютовав, пригубил. Приятный горьковато-миндальный вкус, легкий оттенок эфира, холодящий язык и небо. Может быть, эйфопиво и не лучший напиток на земле, но уж точно единственный, который признает Мнемон. В самом начале их совместной работы Танака пробовал привозить к нему девушек, накачанных джин-тоником или попросту обколотых транквилизаторами, и каждый раз Мнемон реагировал совершенно неадекватно. Однако против эйфопива он вроде бы ничего не имел, и доктор почел за лучшее воздержаться от дальнейших экспериментов.