Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе - Джеймс Купер

В первом помещении пещеры по-прежнему царили мрак и безмолвие. Женщина лежала там же и в той же позе, хотя среди присутствующих были люди, совсем недавно уверявшие, будто ее на их глазах унес в лес «врачеватель бледнолицых». При виде столь явного и неоспоримого доказательства того, что история, поведанная отцом больной, оказалась небылицей, на него устремились все взгляды. Раздраженный этим немым обвинением и в глубине души смущенный таким необъяснимым обстоятельством, вождь подошел к постели, наклонился и недоверчиво посмотрел дочери в лицо, как будто все еще сомневаясь, она ли это. Женщина была мертва.

На мгновение естественное чувство скорби заглушило в старом воине все остальные, и он сокрушенно закрыл глаза рукой. Затем, овладев собою, оглянулся, указал на труп и воскликнул:

— Жена моего молодого воина покинула нас! Великий дух разгневан на своих детей!

Печальная весть была встречена торжественным молчанием. После короткой паузы один из самых старых индейцев хотел было заговорить, как вдруг из соседнего помещения, прямо под ноги гуронам, выкатился какой-то темный предмет. Не зная, с чем им придется иметь дело, краснокожие отшатнулись и растерянно таращили глаза, пока неведомое существо не остановилось под слабым лучом света, где, отчаянно извиваясь, приподняло голову и явило взорам искаженное, но по-прежнему свирепое и угрюмое лицо Магуа. За этим открытием последовал единодушный громкий крик изумления.

Однако, едва гуроны уяснили себе истинное положение Хитрой Лисицы, в воздухе сверкнули ножи, и вождь был мгновенно освобожден от пут и кляпа во рту. Магуа встал и встряхнулся, как лев, покидающий логово. С уст его не сорвалось ни слова, только рука судорожно сжимала рукоятку ножа да прищуренные глаза пытливо всматривались в лица присутствующих, словно он искал, на ком бы выместить злобу.

К счастью для Ункаса, разведчика и даже Давида, Магуа не мог в эту минуту дотянуться до них, потому что даже стремление насладиться утонченной жестокостью не отсрочило бы сейчас их смерти — они пали бы под ударами дикаря, буквально задыхавшегося от беспредельной ярости. Но, видя вокруг лишь лица друзей, он заскрежетал зубами и смирил свой гнев за неимением жертвы, на которую мог бы обрушить его. Состояние Магуа не ускользнуло от взоров присутствующих, и, опасаясь еще больше раздражить вождя, без того уже дошедшего до бешенства, несколько минут никто не произносил ни слова. Лишь когда прошло достаточное время, старейший из вождей отважился заговорить:

— Мой друг встретил врага. Скажи, где он, и гуроны отомстят ему.

— Пусть делавар умрет! — загремел Магуа.

Вновь воцарилось долгое выразительное молчание, которое, как и прежде, с надлежащей осторожностью прервал все тот же вождь:

— У могиканина быстрые ноги и длинный прыжок, но мои воины идут по его следу.

— Он убежал? — спросил Магуа сдавленным гортанным голосом, словно исходившим из самых сокровенных глубин его существа.

— Злой дух появился среди нас, и делавар сумел ослепить наши глаза.

— Злой дух! — с горечью передразнил Магуа.— Этот дух лишил жизни многих гуронов, убил моих молодых воинов у водопада, снял с них скальпы у целебного источника, а теперь связал руки Хитрой Лисице.

— О ком говорит мой друг?

— О собаке с белой кожей, но с отвагой и хитростью гурона — о Длинном Карабине.

Упоминание этого грозного имени, как обычно, произвело на слушателей сильное впечатление. Но когда, поразмыслив, воины сообразили, что отважный и страшный враг дерзнул пробраться в самое сердце их лагеря, изумление сменилось неудержимой яростью, и бешенство, клокотавшее в груди Магуа, тотчас же охватило его соплеменников. Одни злобно скрежетали зубами, другие дали выход своим страстям в диких воплях, третьи бешено размахивали кулаками, словно нанося удары ненавистному врагу. Но внезапная вспышка ярости быстро уступила место угрюмому, сдержанному молчанию, которое индейцы обычно хранят, когда бездействуют.

Магуа, в свой черед, тоже успел обдумать случившееся, взял себя в руки и заговорил с видом человека, знающего, что надо делать в столь серьезных обстоятельствах.

— Идемте к моему народу,— сказал Лисица.— Он ждет нас.

Спутники безмолвно повиновались, и, покинув пещеру, кучка дикарей вернулась в хижину совета. Когда присутствующие расселись, все взоры устремились на Магуа, дав ему понять, что он должен рассказать о случившемся с ним. Лисица встал и, ничего не искажая и не утаивая, изложил всю историю. Таким образом, уловка, к которой прибегли Дункан и Соколиный Глаз, полностью раскрылась, и даже наиболее суеверные из индейцев не сомневались больше в истинном характере происшедшего. Было совершенно ясно, что гуронов провели самым оскорбительным, наглым и постыдным для них образом. Когда Магуа кончил и опустился на свое место, племя — так как послушать Лисицу собрались, в сущности, все воины — долго не вставало с мест: гуроны переглядывались с видом людей, в равной мере пораженных как дерзостью, так и успехом врагов. Затем краснокожие принялись обдумывать возможности и способы мести.

По следу беглецов послали еще один отряд, а вожди открыли совет. Старейшие из них сделали немало предложений, которые Магуа выслушал в почтительном молчании. Хитрый дикарь полностью обрел обычное самообладание и теперь осторожно и ловко шел к своей цели. Высказал он свое мнение не прежде, чем выступили все, кто желал говорить. Мнение это приобрело особую весомость, потому что кое-кто из посланных на разведку воинов уже вернулся и сообщил: следы беглецов, вне всякого сомнения, ведут в соседнюю Деревню делаваров, считающихся союзниками гуронов. Воспользовавшись преимуществом, которое давала ему эта важная новость, Магуа осторожно изложил свои планы; как следовало ожидать при его хитрости и красноречии, они были приняты без единого возражения. Из дальнейшего будет видно, что планы эти были подсказаны Лисице прежде всего расчетом.

Мы уже говорили, что согласно правилу, от которого дикари редко отступают, сестер разлучили сразу же по прибытии в становище гуронов. Магуа давным-давно смекнул, что, держа в плену Алису, он приобретает весьма действенное средство влиять на Кору. Поэтому он оставил младшую при себе, а старшую, представлявшую для него большую ценность, вверил надзору союзного племени. Пребывание Коры у соседей, естественно, рассматривалось как временное; Магуа пошел на это отчасти для того, чтобы польстить союзникам, отчасти из нежелания отступать от индейских обычаев.

Беспрестанно снедаемый жаждой мести, которая вообще редко дремлет в сердце дикаря, он тем не менее не упускал из виду и собственную выгоду. В молодости он совершил ряд проступков, в частности, изменил родному племени, теперь же ему предстояло искупать их, чтобы вернуть себе доверие своего народа, а завоевать авторитет у индейцев, не пользуясь их доверием, невозможно. В этом трудном и щекотливом положении умный дикарь не пренебрегал никакими средствами, чтобы усилить свое влияние на соплеменников. Наибольшей его удачей на этом пути был блестящий успех попыток установить добрые отношения с могучим и опасным соседом -— племенем делаваров. Этот успех как нельзя лучше оправдал ожидания Магуа: ведь гуронам тоже не чужд был всеобщий закон природы, побуждающий нас оценивать дарования человека в зависимости от того, как оценивают их ближние.