Рылеев - Виктор Афанасьев

— Что, Рылеев здоров? — спросил как-то Михаил Бестужев Никиту Нефедьева.

— Здоров, — отвечал солдат едва слышно. — Но грустит… Такой бледный. Уж больно бумагами мучат.

Куранты на башне Петропавловского собора каждый час дня и ночи вызванивали «God save the king» — «Боже, спаси короля», — английский гимн.

У Рылеева в камере почти всю ночь горела свеча.

Он писал на нумерованных листах бумаги — в Следственную комиссию, Николаю I, жене…

19 декабря 1825 года Наталья Михайловна Рылеева писала Николаю: «Всемилостивейший Государь!., убитая горестию, с единственною малолетною дочерью припадаю к августейшим стопам твоим… повелите начальству объявить мне: где он, и допускать меня к нему, если он здесь».

19 же декабря Рылеев пишет жене из камеры Алексеевского равелина: «Уведомляю тебя, друг мой, что я здоров. Ради бога, будь покойна… Настиньку благословляю. Уведомь меня о своем и ее здоровье».

Через день пришел ответ. «Третьего дня обрадовал меня бог: император прислал твою записку и вслед за тем 2000 р. и позволение посылать тебе белье… При сем посылаю тебе две рубашки, двое чулок, два платка, полотенце». Еще через несколько дней Наталья Михайловна сообщила мужу: «Добродетельнейшая императрица Александра Федоровна прислала мне 22-го числа, то есть в именины Настиньки, тысячу рублей».

Царь и его супруга шлют деньги жене своего врага. Это, конечно, не «милость», не дань сердобольных душ, а уловка, «хитрость и подлог», как скажет об этом Николай Бестужев. Для царя это тонкий следовательский прием. Вместе с тем — актерский жест — не только перед Рылеевым и его женой (а также и перед общественным мнением), но и перед собственной супругой, которая, вероятно, не совсем понимала, что означает в данном случае ее «благотворительность». Она, кажется, и в самом деле считала Николая добрейшим и даже сентиментальным существом.

Николай разрешит Рылееву и свидание с женой — так и будет Рылеев долгие месяцы ждать его, боясь, что царь передумает…

Николай был следователем; был он и почтмейстером для Рылеева (равно как и для всех других декабристов): он прочитывал письма, цензуровал их — вычеркивал то, что считал криминальным. Отправлял со своим собственным почтальоном — из числа надежных чиновников или офицеров. Какие же письма мог писать в таком положении узник?

3

Следственный комитет был учрежден 17 декабря. Как бы ни шло следствие — для Рылеева был самим царем предопределен смертный приговор. «С вожаками и зачинщиками заговора будет поступлено без жалости, без пощады, — писал император. — Закон изречет кару, и не для них воспользуюсь я правом помилования. Я буду непреклонен; я обязан дать этот урок России и Европе». Какой урок? Да такой, что, мол, самодержавие священно и непоколебимо и что, например, во Франции оно слишком плохо держало себя. Оно должно держать себя само — так, как ныне в России. Как он, император Николай, — верхом, в неизвестность, под пули мятежников! А потом — картечью их… И затем для бунтовщиков — крепость, суд, строгое, но заслуженное наказание. Монарх — воин. Монарх — судья. Он может не спать ночей и быть всевидящим…

Николай замыслил показать восставших декабристов кучкой заговорщиков, «злодеев» (хотя он очень скоро убедился в обширности этого революционного движения).

Рылеев предвидел это. Он не мог допустить, чтобы дело его жизни было вырвано из истории, чтобы не осталось примера для будущих поколений, которые могли бы учиться на всем — на подвигах их и на их ошибках (между прочим, точно так же думал Пестель). «Рылеев старался перед Комитетом выставить Общество и дела оного гораздо важнее, нежели они были в самом деле, — пишет Николай Бестужев. — Он хотел придать весу всем нашим поступкам и для того часто делал такие показания, о таких вещах, которые никогда не существовали. Согласно с нашею мыслью, чтобы знали, чего хотело наше Общество, он открыл многие вещи, которые открывать бы не надлежало. Со всем тем, это не были ни ложные показания на лица, ни какие-нибудь уловки для своего оправдания; напротив, он, принимая все на свой счет, выставлял себя причиною всего, в чем могли упрекнуть Общество. Сверх того, Комитет употреблял все непозволительные средства: вначале обещали прощение; впоследствии, когда все было открыто и когда не для чего было щадить подсудимых, присовокупились угрозы, даже стращали пыткою. Комитет налагал дань на родственные связи, на дружбу; все хитрости и подлоги были употреблены… Позволены были свидания, переписка, все было употреблено, чтобы заставить раскрыться Рылеева».

Формально Рылеев был только одним из членов Думы Северного общества — наряду с Оболенским, Муравьевым, Трубецким, Александром Бестужевым. На самом деле он был главой революционного движения в Петербурге. Царь это, конечно, понял. Затем, в ходе следствия, фигура Рылеева — как руководителя и вдохновителя декабристов — все более укрупнялась.

23 декабря в Комендантский дом Петропавловской крепости — на первое заседание Следственной комиссии — был вызван Трубецкой.

24 декабря — Рылеев. Его привели с завязанными глазами. В большом зале Комендантского дома сняли повязку. Тут он увидел эту комиссию в полном составе.

Это были: великий князь Михаил Павлович (1798–1849); Александр Иванович Чернышев (1785–1857), генерал-адъютант, за участие в следствии над декабристами возведенный Николаем в графское достоинство; князь Александр Николаевич Голицын (1773–1844), бывший министр народного просвещения; генерал-адъютант Василий Васильевич Левашов (1783–1848); граф Александр Христофорович Бенкендорф (1783–1844), шеф жандармов, начальник III отделения императорской канцелярии; барон Иван Иванович Дибич (1785–1831), начальник Главного штаба гвардии; Владимир Федорович Адлерберг (1791–1884), граф, флигель-адъютант; военный министр Александр Иванович Татищев (1762–1833); Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (1772–1843), петербургский генерал-губернатор, сменивший на этом посту Милорадовича; Алексей Николаевич Потапов (1772–1847), дежурный генерал Главного штаба. Канцелярской частью заведовали Дмитрий Николаевич Блудов (1785–1864), племянник Державина, друг Жуковского и братьев Тургеневых, и литератор Александр Дмитриевич Боровков, знакомый Рылеева по Вольному обществу любителей российской словесности.

Рылеев стоял перед покрытым красным сукном столом в виде буквы П, обращенной к нему концами. На каждой стороне стола пылало по тройному шандалу. Люстра со свечами сверкала под потолком. На стене поблескивал маслом огромный портрет стоящего во весь рост Александра I.

От обильного света у Рылеева заломило глаза.