Гордость и предубеждение - Джейн Остин

– Дорогой мой, как только мистер Бингли приедет, – сказала миссис Беннет, – непременно засвидетельствуйте ему наше уважение.

– Ни за что на свете. Это вы заставили меня в прошлом году нанести ему визит, пообещав, что когда я туда пойду, то он обязательно женится на одной из наших дочерей. Но этого не произошло, и я не собираюсь, как дурак, снова быть мальчиком на побегушках.

Жена же подчеркнула, что всем местным джентльменам будет просто необходимо засвидетельствовать уважение к мистеру Бингли, когда тот вернется в Недерфилд.

– Терпеть не могу этот этикет! – сказал мистер Беннет. – Если мистер Бингли нуждается в нашем обществе, то пусть сам к нему стремится. Он знает, где мы живем. Я не буду тратить свое время, гоняясь за своими соседями каждый раз, когда они куда-то уезжают, а потом возвращаются.

– Я знаю только, что если вы не засвидетельствуете ему свое уважение, то это будет крайне невежливо. Но я убеждена, что это не помешает мне пригласить его к нам пообедать. Вскоре должны вернуться миссис Лонг и Гулдинг. Вместе с нами это будет тринадцать – и ему как раз хватит места за столом.

Утешившись этим выводом, миссис Беннет смогла легче воспринимать грубость мужа, хотя ее очень удручало, что в таком случае все ее соседи смогут увидеть мистера Бингли раньше, чем они. Между тем день приезда приближался…

– Я вообще начинаю жалеть, что он приедет, – сказала как-то Джейн своей сестре. – И что из этого? Он мне абсолютно безразличен, зато противно, когда об этом только и будут говорить. Матушка хочет мне добра, но она не знает – и никто не знает, – как я страдаю от ее слов! С каким облегчением я вздохну, когда его пребывание в Недерфилде закончится!

– Как бы я хотела утешить тебя, – ответила Элизабет, – но тут совсем ничего не могу сделать, и ты это знаешь. В отличие от других, я не получаю удовольствия, призывая к терпимости тех, кто страдает; к тому же терпения тебе занимать не надо.

Мистер Бингли приехал. Миссис Беннет – с помощью слуг – умудрилась узнать об этом раньше других и тем самым максимально продлить для себя период волнения и суетливости. Она считала дни, оставшиеся до того времени, когда ему можно будет отправить приглашение, и изнывала от невозможности увидеть его раньше. Но на третье утро после прибытия мистера Бингли в Гертфордшир она увидела из окна своей гардеробной, как он заехал во двор и направился к дому.

Миссис Беннет немедленно позвала дочерей, чтобы поделиться своей радостью. Джейн, проявляя решительность характера, осталась сидеть за столом, зато Элизабет, чтобы доставить удовольствие своей матери, подошла к окну, посмотрела, увидела вместе с мистером Бингли мистера Дарси, потом вернулась к столу и села возле своей сестры.

– Там с ним какой-то джентльмен, мама, – сказала Китти. – Кто бы это мог быть?

– Наверное, какой-то знакомый, моя дорогая; откуда мне знать.

– Ба! – воскликнула Китти. – Кажется, что это именно тот человек, который был здесь с ним раньше. – Мистер… не помню его имени – такой высокий и гордый.

– Боже милостивый! Но это же мистер Дарси! Кто бы мог подумать! Что ж, каждый друг мистера Бингли будет у нас желанным гостем, но если честно – то один только его вид вызывает у меня отвращение.

Джейн удивленно и взволнованно посмотрела на Элизабет. Она почти ничего не знала об их встрече в Дербишире и поэтому сочувствовала своей сестре, представляя ту неловкость, которую Элизабет должна испытывать при их едва ли не первой встрече после того, как она получила от мистера Дарси объяснительное письмо. Обе сестры чувствовали себя достаточно неспокойно. Они волновались друг за друга и – конечно же – каждая за себя, совсем не слыша, как их мать продолжала рассказывать о своей антипатии к мистеру Дарси и о своем намерении быть с ним вежливой лишь потому, что он является другом мистера Бингли. Но Элизабет имела еще и те основания для беспокойства, о которых Джейн и догадываться не могла, поскольку она не показывала ей письмо от миссис Гардинер и не рассказывала о той перемене, которая произошла в ее чувствах к мистеру Дарси. Для Джейн он оставался человеком, предложение которого она отвергла и достоинства которого должным образом не оценила. Но для нее – потому что она знала гораздо больше – он был человеком, перед которым ее семья была в неоплатном долгу и к которому она относилась с симпатией не меньшей, чем Джейн к мистеру Бингли, хотя, может, и не такой нежной. Ее удивление от его приезда в Недерфилд, в Лонгберн, где он намеревался с ней встретиться, было не меньше, чем удивление от перемены его поведения, свидетелем которого она стала в Дербишире.

Лицо Элизабет, которое сначала стало бледным, ненадолго вспыхнуло сильным румянцем, а радостная улыбка добавила блеска в глазах, когда она в эти полминуты думала о том, что, видимо, его любовь к ней и его желание остались непреклонны. И уверенности в этом у нее не было.

«Сначала надо посмотреть на его поведение, – сказала она себе, – прежде чем на что-то надеяться».

Она сосредоточенно склонилась над шитьем, пытаясь унять свои чувства и не поднимая глаз, но взволнованная любознательность заставила ее поднять их и посмотреть на Джейн в тот момент, когда слуга приближался к двери. Джейн была бледнее, чем обычно, но спокойнее, чем она ожидала. При появлении джентльменов цвет лица Джейн изменился, однако встретила она их более или менее непринужденно, с уместностью поведения, равно свободного и от признаков высокомерия, и от ненужного рвения.

В ответ на их приветствия Элизабет сказала ровно столько, сколько требовали приличия, и снова взялась за шитье с энергичностью, которой оно вовсе не требовало. Только раз решилась она посмотреть на Дарси. Тот выглядел как обычно серьезным; ей показалось, что сейчас он вел себя, как в прошлый раз в Гертфордшире, а не так, как недавно в Пемберли. Правда, может, в присутствии ее матери он не решался быть таким непринужденным, как перед ее тетей и дядей. Это была неприятная, хотя и вполне вероятная догадка.

На Бингли она тоже посмотрела только украдкой, и за это короткое мгновение успела увидеть, что выглядел он довольным и смущенным. Миссис Беннет встретила его так любезно-усердно, что двум старшим дочерям стало за нее стыдно; особенно сильно это рвение выделялось на фоне холодной и церемонной вежливости, с которой она поклонилась его приятелю и поздоровалась с ним. Такое перепутанное отличие в отношении очень задело и крайне приятно поразило особенно Элизабет, потому что кому, как не ей, было известно, что именно мистеру Дарси обязана ее мать спасением своей любимой дочери от непоправимого позора.

Дарси же, спросив у нее о здоровье мистера и миссис Гардингов – на что она ответила не без некоторого смятения, – больше не сказал почти ничего. Он сидел чуть поодаль от Элизабет – возможно, это и стало причиной его молчания, потому что в Дербишире его поведение было другим. Там он имел возможность поговорить хотя бы с ее друзьями, если не мог поговорить с ней. А здесь прошло уже несколько минут, а он так и не выдал ни единого звука; когда же она, не в состоянии преодолеть любопытство, поднимала на него глаза, то видела, что он смотрит попеременно то на нее, то на Джейн, а то и вообще – на пол. Лицо мистера Дарси достаточно четко выражало большую задумчивость и меньшее стремление угодить, чем во время их последней встречи. Она чувствовала разочарование и сердилась за это на себя.