Жизнь-в-сновидении - Флоринда Доннер

— Как ты можешь требовать от меня владеть ситуацией, если печаль убивает меня? Исидоро Балтасар ушел навсегда, — возмущенно произнесла я, раздраженная прозаичностью ее отношения и чувств.

— Почему ты не обращаешь внимания на мой совет и не ведешь себя безупречно, несмотря на твои чувства, — строго отпарировала она. Ее настроение изменялось так же быстро, как и прелестная улыбка.

— Как я могу сделать это? Я знаю, что если нагваль ушел, то игра окончена.

— Тебе не нужен нагваль, чтобы быть безупречным магом, — заметила она. — Твоя безупречность должна привести тебя к нему, даже если он уже покинул мир. Жить безупречно, невзирая на обстоятельства, — вот твой вызов. И то, увидишь ли ты Исидоро Балтасара завтра, или через год, или в конце твоей жизни не должно иметь для тебя никакого значения.

Флоринда повернулась ко мне спиной и долго молчала. Когда она снова повернулась ко мне, у нее было спокойное и странно мягкое лицо, похожее на маску, как будто она делала большие усилия, чтобы контролировать свои эмоции. В ее глазах было столько печали, что я сразу же забыла свою боль.

— Вот что я расскажу тебе, молодая женщина, — сказала она необычно резким голосом, который как будто обозначал выход всей ее боли в глаза. — Я не ушла с нагвалем Мариано Аурелиано и его партией. Зулейка тоже. А знаешь ли ты, почему?

Онемев от ожидания и страха, я смотрела на нее, раскрыв рот. — Нет, Флоринда, не знаю, — проговорила я наконец.

— Мы здесь, потому что не принадлежим к той партии магов, — сказала она теперь уже низким и спокойным голосом. — Мы принадлежим, но не на самом деле. Наши чувства с другим нагвалем, с нагвалем Хулианом, нашим учителем. Нагваль Мариано Аурелиано — наш предводитель, а нагваль Исидоро Балтасар — наш ученик.

— Как и ты, мы остались позади. Ты, — потому что не была готова идти с ними; мы, — потому что нам нужно больше энергии, чтобы совершить более мощный прыжок и присоединиться к другой группе воинов, более старой группе. Группе нагваля Хулиана.

Я могла ощущать одиночество и тоску Флоринды как легкую дымку, застилавшую все вокруг. Я едва смела дышать, боясь, как бы она не прекратила говорить.

Очень подробно она рассказала мне о нагвале Хулиане, прославившемся во многих отношениях. Ее описание было сжатым, но таким живым, что я могла видеть нагваля прямо перед глазами: самое необыкновенное существо, какое когда-нибудь существовало. Веселый, остроумный и сообразительный; неисправимый озорник. Сказочник, маг, который управлял восприятием, как пекарь тестом, замешанным по определенному порядку или особому рецепту, никогда не теряя видения ситуации. Флоринда убедила меня, что быть с нагвалем Хулианом — это нечто незабываемое. Она призналась, что любила его помимо слов, помимо чувств. Точно так же и Зулейка.

Флоринда долго молчала, а ее взгляд был прикован к далеким горам, как будто привлеченный силой их остроконечных вершин. Когда она заговорила снова, ее голос был еле слышным шепотом: — Мир магов — мир одиночества, но любовь в нем вечна. Как моя любовь к нагвалю Хулиану. Мы входим в магический мир полностью, и в счет идут только наши действия, наши чувства, наша безупречность. — Она кивала, как бы подчеркивая слова. — У меня больше нет чувств. Но как бы ни сложились обстоятельства, я пойду за нагвалем Хулианом. Все, что со мной осталось — это мое желание, мое чувство долга, моя цель.

— Возможно, мы с тобой в одной лодке. — Она сказала это так ровно, что прошло некоторое время, прежде чем я поняла, что она имела в виду.

Я смотрела на нее и как всегда была ослеплена ее великолепной красотой и молодостью, которые годы оставили совершенно нетронутыми.

— Не я, Флоринда, — выговорила я наконец. — У тебя был нагваль Исидоро Балтасар, и я, и все другие ученики, о которых я слышала. У меня нет ничего. У меня нет даже моего старого мира. — Во мне не было жалости к себе, только опустошительное знание, что моя жизнь, как я ее представляла себе до настоящего времени, закончилась.

— Нагваль Исидоро Балтасар мой по праву моей силы. Я буду послушно ждать еще некоторое время, но если он больше не в этом мире, я тоже не здесь. Я знаю, что делать! — Я умолкла, когда поняла, что Флоринда больше не слушает меня. Она была занята рассматриванием маленького ворона, прохаживавшегося рядом с нами вдоль края фонтана.

— Это Дионисий, — сказала я, ища в кармане кусочки тортильи. У меня ничего с собой не было. Я посмотрела в удивительно чистое небо. Меня вновь поглотила печаль, и я не заметила, что было уже далеко за полдень, время, когда маленький ворон обычно приходит за пищей.

— Этот парень совершенно расстроен. — Флоринда смеялась над обиженным покаркиванием и потом, посмотрев мне в глаза, сказала: — Вы с вороном очень похожи. Вы очень легко расстраиваетесь, и вы оба очень громко сообщаете об этом.

Я едва сдержалась, чтобы не выпалить, что то же самое можно сказать и о ней. Флоринда хихикнула, как будто знала о том, какие усилия я предпринимаю, чтобы не разрыдаться.

Ворон уселся на мою пустую руку и смотрел на меня боком своим сияющим хрустальным глазом. Птица раскрыла крылья, но не улетела; ее черные перья отливали синевой под солнечными лучами.

Я спокойно сказала Флоринде, что давление, оказываемое на меня миром магов, было невыносимым.

— Нонсенс! — проворчала она, как будто говорила с избалованным ребенком. — Смотри, мы вспугнули Дионисия. — Она восхищенно следила, как ворон описывал круги над нашими головами, потом опять внимательно посмотрела на меня.

Я отвернула лицо, не понимая, что побудило меня так поступить. В сияющем взгляде темных глаз Флоринды не было ничего недоброго. Глаза были спокойны и абсолютно безразличны, когда она сказала:

— Если ты не сможешь достичь Исидоро Балтасара, тогда я и другие маги, учившие тебя, ошиблись, выбрав тебя. Мы бы ошиблись, вызвав тебя. Но это окончательная потеря не для нас, это полный крах для тебя. — Видя, что я вновь готова зарыдать, она бросила мне вызов: — Где твоя безупречная цель? Что произошло со всем, чему ты научилась с нами?

— Что все это значит, если я не смогу последовать за Исидоро Балтасаром? — сквозь слезы спросила я.

— Как ты собираешься продолжать жить в мире магов, если не сделаешь усилия найти его? — резко спросила она.

— Сейчас мне очень нужна доброта, — пробормотала я, закрывая глаза, чтобы не полились слезы. — Мне нужна мама. Если бы только я могла пойти к ней.

Я удивилась собственным словам, но мне действительно хотелось этого. Не имея сил дольше сдерживаться, я разревелась.

Флоринда тихо смеялась. Но она не издевалась надо мной; в ее смехе были и доброта, и симпатия. — Твоя мама очень далеко, — сказала она тихо, глядя печально и отстраненно, — и ты никогда не найдешь ее снова. — Ее голос превратился в тихий шепот, когда она продолжала говорить, что жизнь мага создает непреодолимый барьер вокруг нас. Маги, напомнила она, не могут найти утешение в симпатиях других или в жалости к самим себе.