Гений - Теодор Драйзер

«Я, право, не знаю, что со мной творится, — говорил он себе. Наверно, я дурной человек. Хорошо еще, что никто не догадывается, какой я на самом деле».

Одна из особенностей Юджина, на которую следует тут же указать и которая поможет нам пролить свет на мотивы его поведения, заключалась в том, что в душе его шла непрестанная борьба, вызываемая особой способностью к анализу, вернее к самоанализу, — когда он словно сам себя выворачивал наизнанку, чтобы заглянуть в свою душу и разобраться в себе. Если ничто другое его не отвлекало, он то и дело приподымал завесу со своих тайных чувств и помышлений, как приподнимают крышку колодца, чтобы заглянуть в глубину. И то, что он видел там, было не особенно привлекательно и приводило его в немалое смущение: это был не тот безупречный, точный, как часы, механизм, на который можно было бы положиться во всех случаях жизни. Те нравственные качества, которые Юджин открывал в себе, ни в коей мере не соответствовали общепринятому идеалу мужчины. Наблюдения над людьми привели его к выводу, что нормальный человек честен, и если один отличается высокой нравственностью по самой своей натуре, то другим руководит чувство долга. А бывает, что эти добродетели, не говоря уже о многих других, сочетаются в одном. Таким, например, был отец Анджелы. Таким был, по-видимому, мосье Шарль. Близко зная Джерри Мэтьюза, Филиппа Шотмейера, Питера Мак-Хью и Джозефа Смайта, Юджин полагал, что все они люди очень порядочные и принципиальные в вопросах морали. И у них, конечно, бывают минуты искушения, но они, очевидно, умеют ему противостоять. Уильям Хейверфорд, начальник службы пути, и Генри Литлбраун, начальник одного из участков этой гигантской железной дороги, производили на него впечатление людей, которые всегда верны долгу и законам общежития и которые непрерывно и тяжело трудятся, — иначе они не достигли бы своего теперешнего положения. Да и вся эта железнодорожная система, работу которой он имел возможность видеть со своего скромного наблюдательного поста, представлялась ему ярким примером того, насколько необходимы для человека чувство долга и твердость характера. Служащие железнодорожной компании не имели права болеть, они должны были являться на свои места точно, секунда в секунду, и честно исполнять свои обязанности, так как малейшее нарушение порядка грозило бедствием. Большинство этих людей — кондукторы, машинисты, кочегары, начальники участков — добились своих более чем скромных должностей в результате тяжелого многолетнего труда. Другие, более одаренные или более удачливые, становились начальниками дорог, главными инспекторами, директорами и их помощниками. И все они неуклонно карабкались вверх, последовательные в своем чувстве долга, неутомимые в своем усердии, точные, рассудительные. А он?

Юджин заглядывал в колодец своей души и не видел ничего, кроме неверных, изменчивых течений. Там царил густой мрак. Ему, например, незнакомо чувство чести, говорил он себе, разве лишь в денежных вопросах, почему он честен в денежных вопросах, он и сам не знал. Он не правдив. Он аморален. Любовь к красоте, которая ни на мгновение не покидала его, казалась ему важнее всего на свете, но выходило, что в погоне за нею он действовал наперекор веками установленному порядку. Он убедился, что люди, как правило, держатся невысокого мнения о человеке, который только и думает, что о женщинах. Над отдельной провинностью могут посмеяться, могут отнестись к ней с сочувственным снисхождением, даже найти ей оправдание, но с человеком, подпавшим полностью под власть этого порока, обычно просто не желают иметь дела. Один такой эпизод, привлекший к себе внимание Юджина, разыгрался совсем недавно в железнодорожном депо в Спионке. Работавший там механик бросил жену и ушел к какой-то красотке из Уайт-Плейнс, за что был немедленно уволен. Оказалось, между прочим, что это с ним не впервые и что каждый раз его увольняли, но затем прощали. И эта единственная слабость создала ему дурную славу среди товарищей-железнодорожников — такую же, в сущности, какую мог заслужить, скажем, отпетый пьяница. Однажды в разговоре с Юджином Джон-Бочка дал довольно меткое определение этому человеку. «Эд Бауэре, — сказал он, — готов отдать душу дьяволу за любую шкуру», последнее слово употреблялось в этих местах по отношению к дурным женщинам. Все, казалось, презирали Бауэрса, и сам он как будто презирал себя. Когда его восстановили на работе, у него был вид побитой собаки, а между тем, если бы не эта слабость, он был бы на хорошем счету в депо. Теперь же все считали, что он человек пропащий.

На основании этого Юджин доказывал себе, что и он человек пропащий, что и ему несдобровать, если так будет продолжаться дальше. Этот порок был равносилен воровству и пьянству, против него восставал весь мир. Юджину даже казалось, что он часто идет рука об руку с воровством и пьянством и что все такие люди — «одного поля ягода». Вот и он предан этому пороку, и он не больше, чем Эд Бауэре, способен побороть его в себе. Неважно, что женщины, которых он выбирал, исключительно красивы и обаятельны. Все равно он не должен их желать! У него жена. Он дал торжественный обет любить и лелеять ее, во всяком случае он прошел через этот обряд, — и вот извольте, волочится теперь за Карлоттой, как раньше волочился за Кристиной и Руби! И разве он не ищет постоянно именно таких женщин? Разумеется, ищет. Разве не лучше было бы, если б он добивался богатства, почета и честного имени, добродетели, стремился к нравственной непогрешимости? Конечно, лучше. Именно на этом пути ждут его, при его таланте, почет и успех, а он то и дело сворачивает в сторону. Единственным препятствием для него служит совесть, совесть, не подчиняющаяся велениям холодного себялюбия. «Позор!» стыдил себя Юджин и упрекал в малодушии, в неспособности бороться с соблазном красоты. Вот какие мысли приходили ему в голову в минуты трезвого самоанализа.

Но двойственность натуры Юджина заключалась в том, что он умел направлять прожектор своего ума и в другую сторону, словно гигантским белым лучом прорезая и небеса и бездны. Тогда ему открывалось неисповедимое коварство и очевидная несправедливость природы. Он не мог не видеть, что большие рыбы пожирают маленьких, что сильные угнетают слабых, что ворам, взяточникам и убийцам во многих случаях разрешается беспрепятственно паразитировать на теле общества. Далеко не всегда добродетель вознаграждается, — обычно ей приходится очень туго. А порок, как мы видим, часто процветает, и еще вопрос, будет ли он когда-нибудь наказан. Карлотта, например, в это не верила. Она не считала свои отношения с Юджином греховными. Это еще вилами по воде писано, говорила она, кто прав, а кто виноват, и уверяла, что у него гипертрофия совести. «Я не считаю, что это дурно, — сказала она ему однажды, — многое, вероятно, зависит от того, какое человек получил воспитание». В обществе, очевидно, существует какая-то система, но, очевидно опять-таки, эта система себя не оправдывает. Только для глупцов сдерживающим началом служит религия, — ведь в ней все построено на плутовстве, вымогательстве и лжи. Честность — похвальное качество, но с ней в жизни далеко не уйдешь. Все кричат о нравственности, но большинство либо забывает о ней, либо просто ее игнорирует. Зачем же мучиться? Думай лучше о своем здоровье! Не поддавайся укорам совести! Так советовала Карлотта, и Юджин соглашался с нею. Других устраивает принцип выживания наиболее приспособленных — чего же ему изводить себя? Ведь он талант!

Так Юджина бросало из стороны в сторону, и в таком-то настроении погруженным в печальные мысли — нашла его Анджела, когда приехала в Ривервуд. Временами он забывался и делался очень весел, но он страшно исхудал, глаза у него ввалились, и Анджела вообразила, что до такого состояния его довели переутомление и душевная тревога. Зачем она оставила его одного? Бедный Юджин! Она отчаянно держалась за те деньги, которые он дал ей, и большую часть их привезла с собой, чтобы сейчас же истратить на него. Ее очень беспокоило его здоровье и душевное состояние, она сама готова была взяться за любую работу, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить его жизнь. Ей казалось, что судьба ужасно несправедлива к Юджину, и когда в первую ночь он уснул рядом с нею, она долго лежала без сна и плакала. Бедный Юджин! Подумать только, какие испытания посылает ему судьба. Но, как бы там ни было, где может, она избавит его от страданий. Она постарается создать ему уют и сделать его настолько счастливым, насколько это в ее силах. И Анджела тут же принялась подыскивать хорошую квартирку или две-три комнаты, где им было бы спокойно и где она могла бы сама для него готовить. Вероятно, без нее он плохо питался. Надо создать ему возможно лучшие условия, надо, чтобы он всегда видел ее сильной и бодрой, быть может, ему передастся частица ее мужества, и он начнет поправляться. И она энергично взялась за дело, не переставая в то же время любовно ухаживать за Юджином, так как была убеждена, что в этом он особенно нуждается. Анджела и не представляла себе, каким фарсом все это ему казалось. Каким негодяем он представлялся себе! А между тем ему вовсе не хотелось быть негодяем разбить все ее иллюзии и бросить ее на произвол судьбы. Эта двойная жизнь была так мучительна! Он не мог не признавать, что Анджела во многих отношениях лучше Карлотты. Однако Карлотта обладала более широким кругозором, в ней было больше утонченности. Это была светская львица, королева — лукавая, убийственно расчетливая, но все же королева. А вот Анджела больше подходила под общепринятое определение «хорошей женщины» честная, энергичная, предприимчивая, готовая во всем подчиниться традициям и условностям своего времени. Юджин знал, что общественное мнение было бы всецело на ее стороне, а Карлотту оно осудило бы, но все же его больше влекло к Карлотте. Ах, если б можно было сохранить и ту и другую! Вот было бы прекрасно! — думал Юджин.