Путешественница Книга 1. Лабиринты судьбы - Диана Гэблдон

Низкий темный проход, что вел в тупик Карфакс, зиял как раз впереди, по ту сторону Королевской Мили. Увидев его, я замерла на месте, сердце билось так сильно, что, вздумай кто–то прислушаться, его можно было услышать на расстоянии ярда. Дождя не было, но он явно собирался: из–за повышенной влажности воздуха мои волосы закручивались в кудряшки. Я убрала их со лба, стараясь привести свою голову в порядок, насколько это было возможно без зеркала, но тут увидела впереди большое застекленное окно и поспешила к нему.

Стекло запотело, однако я смогла разглядеть в нем свое смутное отражение. Лицо раскраснелось, глаза были широко раскрыты, но в остальном все выглядело сносно — не считая волос. Они торчали во все стороны, выбиваясь из–под заколок, словно извивающиеся змеи, обрамлявшие голову Медузы. Я раздраженно стряхнула заколки и начала укладывать свои непокорные кудри.

Внутри, в лавке, перед прилавком находилась женщина, а с ней трое маленьких детей. Краем глаза я наблюдала за тем, как она, оторвавшись от выбора товара, что–то раздраженно им крикнула и даже шлепнула ридикюлем среднего мальчугана, который мутил воду в стоявшем на полу ведре несколькими стеблями свежего аниса.

Это была аптека; бросив взгляд вверх, я увидела над дверью имя «Хью» и ощутила волнение узнавания. В короткий период проживания в Эдинбурге я покупала здесь целебные травы. С тех пор убранство витрины украсилось большой банкой с раствором, в которой находилось что–то человекоподобное. То ли свиной эмбрион, то ли новорожденный бабуин: мордочка была прижата к стеклу, и эта деформация придавала существу злобный, плотоядный вид.

«Что ж, по крайней мере, я выгляжу лучше тебя!» — такой была моя следующая мысль. «И лучше, чем та женщина внутри», — подумала я о покупательнице, которая, подобрав все, что ей было нужно, теперь, не переставая хмуриться, укладывала покупки в сумку. У женщины было одутловатое лицо горожанки, с глубокими морщинами и резкими складками, проходившими от носа ко рту.

— Выдрать тебя мало, негодник, — выговаривала она сынишке, когда все они вышли из лавки. — Разве я не велела тебе держать лапы в карманах и ничего не трогать?

Поддавшись неожиданному порыву любопытства, я шагнула вперед, прервав материнские назидания:

— Прошу прощения…

— Да?

Женщина недоуменно взглянула на меня. Вблизи она выглядела еще более старой. Уголки рта опущены, губы поджаты, наверняка из–за отсутствующих зубов.

— Я не могла не восхититься вашими детьми, — сказала я, изобразив восторг, насколько это было возможно без предварительной подготовки, и одаряя их сияющей улыбкой, — Какие славные крошки! Скажите, сколько им лет?

У нее отвисла челюсть, подтвердив отсутствие нескольких зубов. Растерянно глядя на меня, женщина моргнула.

— О, это весьма любезно с вашей стороны, мэм. Э–э… Мэйзри уже десять, — Она кивнула на старшую девочку, утиравшую в этот момент нос рукавом, — Джою восемь — а ну вынь палец из носа, безобразник! А малышке Полли, — младшую девочку мать горделиво погладила по головке, — в мае исполнилось шесть.

— Правда? — Я уставилась на собеседницу, притворившись изумленной. — Но вы выглядите слишком молодой для того, чтобы иметь детей такого возраста. Должно быть, замуж вы вышли совсем девочкой.

Она приосанилась и расплылась в довольной улыбке.

— О нет! Вовсе не такой юной, куда там. Когда родилась Мэйзри, мне было девятнадцать.

— Поразительно, — сказала я, не покривив душой, после чего протянула каждому из детишек по пенни, каковые они приняли с благодарным лепетом. — Всего вам доброго, и поздравляю вас с прекрасной семьей.

На прощание я улыбнулась и помахала рукой.

Итак, она родила старшую дочь в девятнадцать, и раз Мэйзри сейчас десять, значит, ей двадцать девять. А я благодаря хорошему питанию, гигиене и уходу за зубами, а также тому, что не измотана бесконечными беременностями и тяжелым физическим трудом, выгляжу гораздо моложе ее. Я сделала глубокий вдох, пригладила волосы и ступила в тени тупика Карфакс.

Это был кривой тупичок, сплошь застроенный доходными домами и лавками, но мне было не до них, ибо первым, что я увидела, оказалась аккуратная белая табличка над дверью.

«А. Малкольм, печатник и книгопродавец» — значилось на ней, а ниже: «Книги, визитные карточки, плакаты, письма и другое».

Я протянула руку и коснулась черных букв имени. А. Малкольм. Александр Малкольм. Джеймс Малкольм Маккензи Фрэзер. Может быть.

Поняв, что еще минута — и моя храбрость растает, как туман, я распахнула дверь и вошла.

Через помещение тянулся широкий прилавок с отброшенной откидной доской. С одной стороны находилась полка, уставленная лотками со шрифтами. Всевозможные плакаты и объявления, наверняка образцы, были сложены у противоположной стены. Дверь в заднюю комнату была открыта, позволяя увидеть громоздкую угловатую раму печатного пресса. Над ним, спиной ко мне, склонился Джейми.

— Это ты, Джорджи? — спросил он, не оборачиваясь. Одетый в штаны и рубашку, Джейми держал в руках какой–то инструмент, которым ковырялся во внутренностях печатного станка. — Что–то ты не торопишься. Ты принес…

— Это не Джорджи. — Мой голос прозвучал выше обычного. — Это я, Клэр.

Он выпрямился очень медленно. У него были длинные волосы, густой хвост каштановых волос, в которых проблескивали медные искорки. Я успела заметить, что они аккуратно перевязаны зеленой ленточкой.

Джейми обернулся и молча уставился на меня. Дрожь пробежала по мускулистому горлу, он сглотнул, но не проронил ни слова.

Я увидела все то же широкое добродушное лицо, темно–голубые, чуть раскосые глаза, плоские скулы викинга, а кончики губ, как всегда, немного изгибались, словно в улыбке. Конечно, морщинки вокруг рта и глаз стали глубже, да и нос несколько изменился. Прямая переносица слегка уплотнилась близ основания, что свидетельствовало о давнем, залеченном переломе. Мне подумалось, что это придает его облику некую свирепость, но зато снимает прежнюю настороженную сдержанность и, по сути, добавляет грубоватого очарования.

Я прошла через откидной проем прилавка и, наткнувшись на его немигающий взгляд, прокашлялась.

— Когда ты сломал нос?

Уголки широкого рта слегка приподнялись.

— Месяца три после того, как я видел тебя в последний раз, англичаночка.

Это слово было произнесено неуверенно и прозвучало почти как вопрос. Нас разделяло расстояние не более фута. Я нерешительно дотронулась до крохотной линии перелома, там, где кость выдавалась под загорелой, бронзовой кожей.