Социальная философия - Олег Романов

Эта функциональная способность утопизма в определенные исторические периоды (особенно в кризисных ситуациях) бывает необходима и неизбежна, ибо дает психологическую устойчивость, иллюзорную видимость овладения ситуацией и преодоления острого конфликта, противоречия, которое осознает мыслитель или какая-либо группа, класс и которое может быть преодолено в настоящий период только в фантазии.

Умозрительное приобщение к воображаемому и желаемому миру с помощью утопизма способно вызвать стремление к моментальному изменению существующей действительности, к быстрейшей практической реализации цели и вести к представлению о мгновенном наступлении новой, счастливой жизни. В данных случаях утопизм может стать доминирующей формой проявления субъективного фактора истории, быть началом организующим – формировать настроение, интересы, заражать и вдохновлять людей на те или иные социальные действия и даже преодолеть «детерминизм социальной закономерности» (Н. Бердяев).

Такого рода ситуации чаще всего имеют место в периоды революционных потрясений. И действительно, можно ли представить революцию без взрыва страстей. Сам эмоциональный заряд революционного движения неизбежно рождает утопическое умонастроение. В этом смысле утопизм – обязательный спутник революции. Он практически всегда становится ее неизбежной духовной пеной. В принципе, вряд ли найдется пример в истории, когда какое-либо революционное движение было совершенно однородным и все его составляющие социальные силы руководствовались только строго научной теорией, исключающей всякую партикулярность интересов, облекаемых в различные идеологические формы.

Революционный утопизм является практическим приложением утопического мышления к жизни общества, к социально-политической практике. Он воодушевляет людей на борьбу, выступает как мощный катализатор энергии и энтузиазма масс. Вместе с тем он создает иллюзорное представление о мгновенном скачке в совершенство, идеальное состояние, когда желаемое где-то и когда-нибудь превращается в здесь и сейчас, оказывается в пределах досягаемости. В этом смысле утопизм – «опиум революционера – наркотик, вызывающий прекрасные сны, после которых наступает кошмарное пробуждение»[203].

Носителям революционного сознания практически всегда характерна утопическая вера в то, что исторические цели гораздо ближе, чем они есть в реальности и что революция как бы одним актом, чуть ли не в один день преобразит жизнь общества. С их точки зрения, нужно только победить врагов и установить соответствующие нормы поведения людей.

Конечно, не всякий утопист является революционером, и не всякий революционер – утопистом, но если утопист вступил на революционный путь, то он не остановится ни перед какой крайностью. «Убежденный в достоинствах своего проекта, он готов платить любую цену за его реализацию. Из любви к человеку он будет сооружать гильотины, во имя вечного мира вести кровавые войны»[204].

Не беда, если бы утопический подход к преобразованию общества оставался на бумаге, только мечтой – как в утопиях Мора, Кампанеллы, Мелье, Морелли и др. Как свидетельствуют факты истории, нередко утопические проекты оказываются соблазнительными, овладевают волей, становятся руководством к действию. Это происходит в соответствии с их содержанием, т. е. в сущности на основе внешностно-организационных мер, принудительного нормирования, когда активно пытаются искоренить существующее общественное зло и полностью преобразовать жизнь общества и человека. Именно тогда и выявляется их деструктивное, разрушительное начало.

Утопия может казаться привлекательной и прогрессивной и на самом деле быть таковой, пока она остается только мечтой, надеждой на будущее. В данном случае она способствует критическому осмыслению социальной реальности, выдвижению новых альтернатив общественного развития, позволяет осуществлять сравнительный анализ различных моделей будущего общественного устройства и т. д. Но стоит ей превратиться в социальную инженерию, как она сразу же начинает ставить человеку опасные ловушки, превращается в свою противоположность – антиутопию. Это вытекает из сущности утопического сознания, важнейшими характеристиками которого, как уже отмечалось, являются непротиворечивость мысленно сконструированного образа общества, абсолютизация провозглашаемых принципов, установка на преобразование реальности посредством одноразового применения какой-либо универсальной схемы, максимализм и метафизичность в подходе к изменению общества, стремление к стандартизации, регламентации и симметрии, нравственный ригоризм и нетерпимость к критике и т. д.

Самым удивительным и неожиданным превращением в судьбе утопии является то, что она не только вопреки своему первоначальному замыслу приводит не к добру, а к злу, не устраивает, а разрушает, но и каким-то странным и непостижимым образом превращает утопистов и их последователей из самоотверженных ревнителей блага и счастья человеческого в откровенных тиранов и узурпаторов. Есть какая-то своя парадоксальная и противоречивая логика, заложенная, по-видимому, в самой природе утопического сознания. Иначе как объяснить роковую диалектику, приведшую Белинского от всеобъемлющей любви к человечеству и отдельному человеку к требованию «тысячи голов» или превратившую аскетического и добродетельного человека в личной жизни Робеспьера в хладнокровного тирана, а многих наших пламенных революционеров – в палачей-чекистов, о чем с таким глубоким проникновением пишет русский философ С.Л. Франк[205].

В реальной практике претензии утопизма извне навязать неустроенному и дисгармоничному миру принципиально новые формы социального бытия, планомерно перестроить жизнь людей посредством единой направляющей разумной воли всегда наталкивались на упорное и неустранимое сопротивление старого мира. Старый мир, несмотря на все свое несовершенство, неорганизованность и неупорядоченность, почему-то сопротивляется своему разрушению, не торопится перестраиваться в соответствии с предлагаемой ему моделью, какой бы идеальной она не представлялась ее авторам. Данное обстоятельство, или, точнее, сама логика начатых преобразований, ставит одержимого своей идеей утописта перед необходимостью сломать данное сопротивление, устранить все внешние препятствия на пути к реализации идеала, всецело обращает его деятельность на разрушение существующего, именно с этого и начинают все революционеры, руководствующиеся утопическим замыслом утвердить абсолютно совершенный и новый порядок жизни. Им и в голову не приходит, что их установки могут находиться в фундаментальном противоречии со сложностью человеческого бытия, что есть нечто неподвластное воле человека и не может быть изменено каким бы то ни было волевым усилием. Как проявление случайности, злой воли, как нечто противоестественное воспринимается ими факт существования людей, не соглашающихся на строительство «нового» мира, обеспечивающего им полное спасение. Эти люди, с их точки зрения, просто ненормальны. Они во имя добра и справедливости должны быть изолированы, подавлены, наконец, уничтожены. В итоге получается, что стремление к утверждению общественного идеала постепенно подменяется антиобщественной деятельностью, основной целью которой становится устранение противников будущего идеального общественного устройства, всех тех, кто защищает настоящее. Так, шаг за шагом, пробивает себе дорогу тенденция к деспотизму, насилию, которая в своем логическом завершении грозит обернуться всеохватывающей тиранией.

Утопизм вопреки своим первоначальным установкам роковым образом увлекается на путь тотального террора, превращая своих творцов и последователей из «невинных» мечтателей и фантастов в деспотов и тиранов. Такова в самом общем и поэтому неизбежно систематизированном виде судьба практических попыток воплощения в реальную жизнь утопического идеала абсолютно совершенного общественного устройства.

Практическая роль утопизма сложна, двойственна и противоречива. Особенности утопизма обусловлены не только многозначностью его социального наполнения (субъектом утопического сознания могут выступать различные социальные слои и группы), но и в том, что он помимо социально-активизирующих функций может выполнять и весьма часто выполняет функции социального эскейпизма, бегства от действительности в мир иллюзии. Кроме того, даже на уровне эмпирического наблюдения можно обнаружить, что в развитии утопического сознания имеются определенные ритмы его функциональной активности: в одни исторические эпохи она обладает активной творящей силой, а в другие – оттесняется на задний план общественной жизни. Эти свойства утопического сознания зависят, в конечном счете, от конкретно-сторической ситуации, социально-политического и общекультурного контекста той или иной страны или народа.