Бирон - Игорь Курукин

Манштейн рассказывал, что граф Левенвольде добивался, чтобы лифляндские привилегии были подтверждены без оговорки, которую сделал в свое время Петр I: «Ягужинский воспользовался этим случаем, намекнул Левенвольде, что если ему, Ягужинскому, возвратят его прежнюю должность обер-прокурора Сената, то он берется окончить дело по желанию Левенвольде. Обер-шталмейстер без труда исходатайствовал у императрицы восстановление Ягужинского, а этот, со своей стороны, тоже сдержал слово и выхлопотал, чтобы подписали привилегии Лифляндии». Утверждая остзейскую автономию, царь подчеркнул суверенитет России («однако же наше и наших государств высочество и права предоставляя без пред осуждения») и указал, что привилегии имеют силу, «елико оные нынешнему правительству и времени приличаются»; эти формулы немецкое рыцарство и хотело бы упразднить.

Остзейские привилегии были действительно подтверждены Анной Иоанновной: в 1730–1731 годах были подписаны права лифляндского и эстляндского рыцарства и городов (Риги, Ревеля и затем Дерпта и Пернова). Однако хотя названные выше ограничения (clausula majestatis) отсутствовали, но по существу все прежние оговорки сохранились: «Права и привилегии подтверждаются в той силе, как они были конфирмованы Петром I и Екатериной I». По-видимому, и Анна Иоанновна, и придворные «немцы» не собирались принципиально менять имперскую политику ради сословных выгод прибалтийского дворянства. С 1730 года до февраля 1737 года не собирался лифляндский ландтаг, а на ходатайство рыцарства Сенат отвечал отказом и потребовал даже объяснения, на каком основании ландтаги вообще собираются. Впоследствии положение изменилось только благодаря посредничеству вице-губернатора и родственника Бирона Л. А. Бисмарка.[222]

Незадолго до конца правления Анны в 1739 году Камер-контора и Юстиц-коллегия лифляндских и эстляндских дел объединились в одну Коллегию лифляндских и эстляндских дел; таким образом, было создано объединенное центральное учреждение, в котором были сосредоточены все дела по управлению остзейскими губерниями. Но просуществовало оно недолго и было уничтожено в декабре 1741 года после воцарения Елизаветы Петровны: «Оному департаменту лифляндских и эстляндских дел быть по-прежнему под ведомством Камер-коллегии и сообщить оную Камер-конторе российских дел, как таковые дела были в ведомстве Камер-коллегии при жизни <…> Петра Великого, у которых дел быть по-прежнему ж советнику фон Гагенмейстеру и приказным служителям тем, кои у тех дел прежде были и те Камер-конторе лифляндские и эстляндские дела исправлять так, как оные прежде в сообщении с упомянутою Камер-конторою исправляемы были».

Вице-губернатор Бисмарк распределял аренды государственных имений в пользу местного дворянства. «Аренды от сего времени никому иному, как только таким персонам отданы были, которые из тамошнего шляхетства суть, и собственных довольных пожитков себя и своих детей по природе содержать не имеют, и или сами или же дети их в нашей действительной службе обретаются, и нам и своему отечеству заслуги показать старание и рачение прилагают», — гласил сенатский указ 1737 года на его имя.

Однако при аренде государственных имений предписывалось соблюдать старые шведские правила; в случае их нарушения принимались жалобы. «Крестьяне, подданные наших мариенбургских маетностей, — извещал указ 1735 года по поводу одного из арендаторов, капитана Липгардта, — всеподданнейше жалобы к нам приносили, как о учиненных им от помещика несносных насильствах и утеснениях, также и о неполучении по прошениям своим у ландгерихта судебной расправы». Над арендатором началось следствие; несмотря на то, что за Липгардта заступились местные власти, он был признан виновным и лишен аренды. Петербург требовал охраны казенных владений от разорения и напоминал местным властям о необходимости следить, чтобы «такими от арендаторов над крестьянами насильствами и утеснениями наши маетности разорены и таким беспорядочным администрациям отданы не были». Недовольные такой политикой бароны даже искренне считали Бирона покровителем латышских мужиков и евреев.

В 30-х годах XVIII века «немцы» уже появились в крупных городах за пределами собственно «немецких» провинций. В столице в 1737 году они составляли 8–9 % ее 70-тысячного населения. Были налажены регулярные рейсы пакетботов из столицы в Гданьск и Любек (за три рубля в один конец), а в самом городе французские комедианты «безденежно» разыгрывали для всех желающих пьесу «Ле педан скрупулез», что в переводе звучало как «Совестный школьный учитель».

Датчанин Педер фон Хавен оставил свои впечатления от петербургской улицы того времени: «Пожалуй, не найти другого такого города, где бы одни и те же люди говорили на столь многих языках, причем так плохо. Можно постоянно слышать, как слуги говорят то по-русски, то по-немецки, то по-фински <…>. Но сколь много языков понимают выросшие в Петербурге люди, столь же скверно они на них говорят. Нет ничего более обычного, чем когда в одном высказывании перемешиваются слова трех-четырех языков. Вот, например: „Monsiieur, paschalusa, wil ju nicht en Schalken Vodka trinken. Izvollet, Baduska“. Это должно означать: „Мой дорогой господин, не хотите ли выпить стакан водки. Пожалуйста, батюшка“. Говорящий по-русски немец и говорящий по-немецки русский обычно совершают столь много ошибок, что их речь могла бы быть принята строгими критиками за новый иностранный язык. И юный Петербург в этом отношении можно было бы, пожалуй, сравнить с древним Вавилоном».

Первыми иностранными жителями Петербурга стали голландцы, но во времена «бироновщины» наиболее влиятельной стала английская колония, куда входили богатые купцы и судовладельцы; англичане же преобладали среди моряков. Французы были представлены высококвалифицированным обслуживающим персоналом — поварами, парикмахерами. Самую же многочисленную группу иностранцев составляли немцы. Немецкая колония состояла из разных социальных групп: офицеры, врачи и ученые-чиновники стояли ближе к власти и находились в привилегированном положении; быстрее и глубже в русскую жизнь входили ремесленники — ювелиры, каретники, мебельщики, слесари, столяры, брадобреи, сапожники, пивовары, портные, булочники.[223]

Одни спустя время, с прибылью или разорившись, покидали «дикую Россию». Другие продлевали свои контракты и оседали на новом месте; женились, крестились в православную веру, хотя могли этого и не делать, поскольку петровские указы разрешали иностранцам браки с русскими без перехода в православие. Иностранцы пользовались правом свободно заниматься избранным видом деятельности, беспрепятственно уезжать из России, отправлять богослужение. Ко времени Анны Иоанновны в Петербурге действовали четыре протестантские общины — немецкая, голландская, французско-немецкая реформатская и шведско-финская церковь. Патроном старейшей немецкой общины Святого Петра был вице-адмирал Корнелий Крюйс. После его смерти этот почетный пост занял фельдмаршал Миних. В храме Святого Петра на богослужениях присутствовала сама Анна Иоанновна вместе с другими членами императорской фамилии — например в декабре 1737 года при освящении нового органа. Три другие евангелические общины получили от императрицы в дар участки земли для строительства своих церквей; 3 мая 1735 года был заложен первый камень в основание церкви Святой Анны, постройка которой была окончена в 1740 году.