История жизни, история души. Том 2 - Ариадна Эфрон

Непременно постараюсь выбраться к Вам в течение сентября, но не знаю ещё когда — вряд ли получится в наши с Вами дни, но это ведь совсем неважно; когда соберёмся вместе, тогда и будут наши именины и дни рожденья, наш общий праздник. Пока же крепко обнимаю всех троих, люблю вас и помню всегда. Ада крепко целует вас всех.

Ваша Аля

' РБ. Вальбе вместе с Р.А. Шацевой и Л.С. Шевелевой была составительницей сборника «Ленин в советской поэзии», вышедшего в Большой серии «Библиотеки поэта» в 1970 г. со вступительной статьей С.В. Владимирова.

2 В приказе директора издательства «Советский писатель» Н. Лесючевско-го от 25 мая 1970 г. сказано: «Особенно серьезной ошибкой является причисление к классическим произведениям Ленинианы эпилога поэмы Бориса Пастернака “Высокая болезнь”... которая заканчивается строками политически неприемлемыми» («Предвестьем льгот / Приходит гений, / И гнетом мстит / За свой уход...» - Р.В.).

3 В 1970 г. А.Т. Твардовский ушел «по собственному желанию» с поста главного редактора «Нового мира», когда против его воли были отстранены от работы в редколлегии его сотрудники-единомышленники и назначены люди, с которыми он заведомо не мог работать.

Р.Б. Вальве

27 июня 1971

Очень всё грустно, дорогая моя Руфинька! Сколько мук и страданий — за что, за-что! — людям, и так уже исстрадавшимся и измученным!1 И сколько же тягот и тяжестей неподъёмных вновь навалилось на тебя; впрочем, они никогда с тебя и не сваливаются, ты всегда под грузом — тем или иным — и всегда непереносимым! Бедная Лиля, бедная Зина — за что им все эти испытания на старости лет, и за что — тебе, в твои самые яркие годы! На всё это нет слов, одни невыразимые болевые чувства и сочувствия, которые ни к чему, когда надо дело делать и помогать; а не «сочувствовать» издалека. Но я сама стала — за такой короткий срок — такой старой рухлядью, так разваливаюсь на составные части, что оторопь берёт; уж и нос увяз и хвост увяз — одновременно... И так-то уже больше ничего не нужно в жизни, кроме покоя, передышки, которых негде взять, ибо не стало покоя и равновесия внутри себя, а ведь извне они, по сути дела, никогда не приходили и не придут... С твоим письмом о том, что Лилина болезнь протекает так тяжело, померкло и обессмыслилось и то, что ещё как-то скрашивало жизнь - кусочек природы, видимой мне. Как всё печально, Боже мой...

<...> Для того, чтобы работать самой так, как «спланировала» на это лето, надо на что-то надёжное опереться внутри себя, хочу верить, что удастся, что это самое «надёжное» не раскрошилось по мелочам; оно ведь тратится, не лежит неприкосновенным запасом до востребования...

Крепко обнимаю тебя, Малыш мой дорогой, наш верный друг, наш последний верблюд в этой жизни, становящейся такой пустыней, такой-такой Сахарой!

Главное, что нельзя, недопустимо тебе быть верблюдом, никогда не доделывать своих дел во имя чужих, потому что, поверь мне, — в жизни остаётся лишь то, что ты совершил своего, тебе заданного; чужие дела рассыпаются в прах...

Надеюсь всё же, что Лиле стало полегче, а с ней — и всем вам, всем нам!

Целую

Твоя А.Э.

1 Тяжело заболела Е.Я. Эфрон.

В.Н. Орлову

12 июля 1971

Дорогой друг Владимир Николаевич, теперь Вы, наверное, уже восвоясях после писательского съезда1 и всего, с ним связанного, им связанного и развязанного. С не очень живым интересом прочла в «Литературке» выступление Грибачёва, «прославившее» вас обоих2, но в разных высотах; интерес мой был не жив, а полумёртв, ибо «нового» в нём (выступлении) было лишь повторение пройденного («окрик и охлест»3), — что само по себе старо, как мир. От этого, конечно, не легче; когда ни «охлёстывай» — всё больно... Вообще же были и довольно «живые» выступления, о к<отор>ых опять же могу судить лишь по газете; однако читаешь это всё и думаешь себе: какое отношение всё это может иметь к литературе как таковой, к просто-напросто ХОРОШИМ КНИГАМ?

Представляю себе преотлично Ваше состояние и самочувствие; на своём опыте знаю: чем больше обрастаем мы мозолями, чем дуб-лёней становится шкура, тем мы чувствительней, обожжённей и... обнажённей там, внутри. Так, очевидно, оно и должно быть.

Вы только должны всегда помнить, что за Вас - Ваши дела, Ваши труды... и Ваши друзья, к<отор>ых куда больше, чем можете себе представить: те безвестные друзья, ради которых книги писаны и... изданы. Читатели.

<... > Сейчас, после долгих дождей, - солнце, небо в летних весёлых облаках и душа проветривается и радуется. Дай Бог и Вам ясного неба, светлой погоды, «терпения и любве» — друг к другу — и к друзьям, которые есть — и будут!

Крепко обнимаю Вас!

Ваша АЭ

I

’ С 29 июня по 2 июля 1971 г. в Большом Кремлевском дворце проходил Пятый съезд писателей СССР.

2 «Литературная газета» от 1 июля 1971 г. опубликовала выступление на съезде поэта Н. Грибачева, где он упрекал литературную критику за субъективизм и недостаточную идейность, резко критиковал статьи В.Н. Орлова «Подлинная поэзия» и «Стихи как стихи» (см.: Литературная газета. 1971.23 июня) за то, что в его «обойме» поэтических имен нашлось место для Б. Ахмадулиной и А. Вознесенского и не нашлось «для гражданской поэзии М. Дудина и В. Федорова».

3 Ср. стих. 1923 г. М. Цветаевой «Не надо ее окликать: / Ей оклик - что охлест...» (II, 161).

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

16 июля 1971

Мои самые дорогие, как-то вам живётся-можется? Всегда, всегда думаю о вас, и чувствую вас рядом, и наравне с вами радуюсь солнцу и прохладе, страдаю от духоты, и скучаю от дождя, и радуюсь каждому раскрывшемуся цветку и птичьему щебету, радуюсь всему прекрасному, чего всегда так много вокруг, при любых обстоятельствах, если умеешь не только смотреть, но и видеть... Последние дни стоит особенно приятная погода, облачная, солнечная, прохладная, легче дышать и ходить. Со мной Лена', с к<отор>ой живётся спокойно и гармонично; понемножку хозяйничаем сообща, работаем каждая своё. Три раза знакомые катали нас на машине по прелестным здешним окрестностям, Россия просторна и прекрасна до печали, ибо ощущаешь и вечность и проходящесть природы, земли и самих себя на ней...

Ваша Аля

Крепко обнимаю и люблю, Лена шлёт привет, Ада, пока что всем довольная, целует вас из Закарпатья.

' Елена Баурджановна Коркина, тогда студентка второго курса Литературного института им. Горького. Вместе с А.С. готовила передачу архива М. Цветаевой в ЦГАЛИ СССР. В 1978-1983 гг. составила научное описание архива. Защитила канд. диссертацию «Поэмы Цветаевой». Составитель, текстолог, комментатор и автор предисловий к ряду изданий произведений М.И. Цветаевой, в т. ч. к кн.: Цветаева М. Стихотворения и поэмы. Л.: Большая серия «Библиотеки поэта», 1990 и Цветаева М. Поэмы 1920-1927. СПб., 1994. Неизданное. Сводные тетради (Вместе с И.Д. Шевеленко). М., 1997; Неизданное. Семья: история в письмах. М., 1999; Неизданное. Записные книжки. В 2 т. (Вместе с М.Г. Крутиковой). М., 2000-2001; Эфрон Г. Дневники: В 2 т. (Вместес В.Д. Лос-ской). М., 2004.

Е.Я. Эфрон, З.М. Ширкевич и Р.Б. Вальбе

8 августа 1971

Дорогие мои, опять вы подозрительно притихли — или это от жары, которая меня здесь донимает, ибо — грозовая, а я этого «не вы-терпляю!». Но радуюсь солнцу, как ещё одному «дню рождения» — и собственному, и всего вокруг, вернее - каждому солнечному дню, как дню рождения, радуюсь. И небу с крутыми облаками, и земле с доверчивыми красками, и этому нежнейшему трепету листвы, и запахам — вянущей травы и цветов в апогее! Надеюсь, что и вы этому так же радуетесь, ведь мы с вами давно — одна душа (в трёх сосудах скудельных, не считая Руфи, к<отор>ая не скудельная, для разнообразия!). Обнимаю крепко и люблю!

Ваша Аля

В.Н. Орлову

26 августа 1971

Милый Владимир Николаевич, даже не могу сказать, что рада наконец состоявшейся встрече Вашей с поэмой1 — грустно подумать, сколько времени прошло, прежде чем она попала в Ваши руки! Радость же — чувство непосредственное и внезапное, типа «сказано-сде-лано», и даже без «сказано»! — ничего не имеющее общего с этим грузовым и подъярёмным «слава Богу», которое мы выдыхаем, чего-то добившись, чего-то дождавшись. Что говорить — самые наипростейшие радости, и те - в наши годы - чересчур уж медленно поспешают нам навстречу! Зато мимо — быстро!

Тем не менее однако - хорошо, что Вы с ней (поэмой) встретились ещё в относительном покое «дачи» — ещё не в суете сует города — хотя город Ваш строг и строен и, вероятно, в какой-то степени организует на свой лад жизнь обитающих в нём. Конечно, в поэму, как и во всё цветаевское, что после России, надо вчитываться, просто прочесть нельзя; вчитываться и даже вживаться. Что особенно затрудняет и даже искажает читательское понимание цветаевского творчества — это его абсолютная автобиографичность — или биографичность, если речь не о себе (нет, по сути, всегда автобиографичность!) — в то время, как биография М<арины> Ц<ветаевой> — абсолютная, и надолго, — terra incognita для читателя. (Это я, конечно, не о Вас, Вы-то многое знаете и чуете) Данная поэма и биографична (по фактам),