Огненная дорога - Энн Бенсон

— Ты когда-нибудь жалеешь о том, что у тебя нет детей? — спросила Джейни.

— Я очень о многом жалею. Без жены тут не обойтись, а с этим у меня как-то не заладилось. Однако у всего есть своя обратная сторона: мне не пришлось переживать потерю ребенка. Я не раз видел, как такое горе буквально разрушает людей. Не знаю, как я с этим справился бы.

— Такие вещи заранее предугадать невозможно.

— Может, и нет.

— Представь себе, что сейчас чувствуют родители этих мальчиков из лагеря. Их сыновья выжили во время Вспышек. Наверняка они думали, что худшее уже позади.

— Разве, имея детей, можно быть уверенным, что худшее позади?

— Нет, — ответила Джейни.

— Вот и я так думаю.

Джейни сидела на краю постели, глядя на два предмета, с которыми ей предстояло иметь дело оставшуюся часть вечера. Оба требовали ее внимания, однако она просто сидела, погрузившись в размышления и ничего не предпринимая.

— Простите, ребятки, — сказала она, как будто пустой чемодан и Виртуальный Мнемоник могли ее слышать или тем более понимать. — Я не имею намерения пренебрегать вами, просто мне есть о чем подумать.

В конце концов она слезла о постели, подошла к платяному шкафу и начала решать нелегкую задачу, что будет как раз в меру, а что чересчур для страны, где почти невозможно предсказать погоду на завтра. Агент из бюро путешествий дала ей книгу с советами и рекомендациями, однако следовать им оказалось не так-то просто.

«К черту! — подумала она. — Просто упакую все, что у меня есть, и пусть в аэропорту решают, что я должна оставить дома».

Когда-то с собой можно было везти что угодно, не бесплатно, разумеется. А сейчас все имеет свои ограничения.

Она бросила на постель кипу одежды, подошла к компьютеру и допечатала несколько новых пунктов к списку того, что по возвращении хотела поискать в базе данных. Список возрастал с угрожающей быстротой.

— Ну, больше этим вечером я не могу уделить тебе внимания, — сказала она Мнемонику. — Но обещаю: когда вернусь, буду паинькой. А пока поживешь у другой своей «мамочки».

Оставалось последнее. Нужно сообщить этой другой «мамочке», что она планирует совершить экскурсию в Большую базу, и постараться добиться, чтобы таинственное «агентство» субсидировало эту экскурсию.

Уложив вещи, она послала Кристине сообщение: «Прихватите с собой поводок. Ваша очередь выгуливать собаку».

Двадцать один

Письмо, которое Алехандро выбросил из окна, они смогли прочесть, только укрывшись в своей маленькой комнатке. Гильом разгладил пергамент, в который был завернут кусок дерева; Кэт с тревогой заглядывала ему через плечо.

«Я здоров, питаюсь хорошо, и все же с каждой минутой плен тяготит меня все сильнее. При мне постоянно находятся охранники, и я не вижу способа сбежать из этого дома. Комната, где меня содержат, маленькая, но в ней есть все необходимое. Впрочем, по сравнению с хорошо известными нам сараями это настоящая роскошь. Однако ничто меня не радует, пока мы врозь.

Де Шальяк превратился в мою тень. Он редко выпускает меня из поля зрения, следует за мной по пятам, если не в буквальном, физическом смысле, то глазами, и его неусыпная бдительность делает плен еще тягостнее. Однако я обдумываю, как выбраться отсюда. У меня завязался дружеский флирт с Элизабет, графиней Ольстерской, женой принца Лайонела…»

— Господи! — воскликнула Кэт. — Лайонел мой сводный брат!

«…с помощью ее пажа, паренька по имени Джеффри Чосер. Это он принес мне подарок от нее и унес назад послание с выражением моей благодарности. Он предприимчивый малый и обожает всякие забавы; думаю, я сумею вовлечь его в заговор чисто из любви к интригам. Если у меня получится, я пришлю его к тебе с посланием — постараюсь как-нибудь убедить его, что это часть моего флирта с графиней.

Пергамент в этом доме ценится высоко, и де Шальяк может заподозрить что-то, если я буду просить его, поэтому, если сможешь, напиши и брось мне сюда письмо, оставив одну сторону пустой. Я буду держать окно открытым, нужно лишь попасть между планками. Приходи попозже, чтобы тебя не заметили.

Кэт, дорогая моя девочка, будь здорова, благополучна и позаботься о себе. Как давно я не обнимал тебя, не целовал твою нежную щечку! Гильом, береги ее. Я на тебя рассчитываю».

Кэт, плача, прижала письмо к лицу.

— Ох, père… Нужно сразу же написать ответ.

— Этот рисунок означает огонь с Небес, который вдыхает искру жизни в человека и животных, а этот, — говорил Фламель, указывая на трехстворчатую икону, — предназначен призвать Отца, Сына и Святого Духа. Святая Троица представлена здесь соответственно как красный камень, белый камень и философский камень. — Он повел пальцем по рисунку. — Видите, как эти кольца связывают их в божественном единении?

— Но какое отношение все это имеет к преобразованию металлов, если это результат другой комбинации тех же элементов? — спросил де Шальяк.

— О, это не просто другая комбинация тех же элементов, — ответил Фламель, — это акт создания. И первые шаги самые важные, поскольку без небесной поддержки человек не может сделать ничего, что станет естественной частью божественной реальности. Любой, кто хочет этим заниматься, сначала должен получить одобрение Господа, чтобы никак не оскорбить Его. В противном случае на успех рассчитывать не приходится.

Де Шальяк слушал Фламеля точно зачарованный.

— И как узнать, что одобрение получено?

— Бог посылает знак.

— Какой?

— Это предсказать невозможно — каждый раз другой. Всякий, практикующий это искусство, должен неутомимо молиться, чтобы Бог явил ему Свою волю, и при достаточном усердии он распознает знак. Вспышка огня, перемена ветра, подъем воды, землетрясение. Эти четыре элемента всегда подчинялись Господу, и Он может через них выразить Свою волю. И когда человек поймет, чего хочет Бог, он обретет собственную власть над стихиями, и работа может быть начата. Направляемый Господом, он узнает, как усмирить сотрясающуюся землю, зажечь огонь и загнать в русло воду. Тогда все становится возможным.

Над столом повисло глубокомысленное молчание. Пламя свечи затрепетало, когда де Шальяк листал первый раздел рукописи — семь страниц, уже исписанных изящным почерком Алехандро. В конце этого раздела обнаружилась картинка, выполненная в прекрасных мягких тонах и покрытая золотой краской. Однако само изображение вызывало неприятное чувство: во рту отвратительной змеи исчезала дева, чье крошечное нарисованное лицо, искаженное болью и ужасом, казалось живым.