Память льда. Том 2 - Стивен Эриксон

Капитан Паран остановил коня возле почерневших от дыма руин редута Восточной стражи. Он развернулся в седле, чтобы бросить последний взгляд на разбитые стены Капастана. Джеларканов дворец вздымался к сияющему голубому небу высокой, тёмной громадой. Полосы чёрного цвета врезались в стену башни словно трещины: символ скорби города о своём погибшем князе. Первый же дождь смоет краску, не оставив ни следа. Говорили, что это здание никогда не носит траура долго.

«Мостожоги» выходили через Восточные ворота.

Первые в бою, последние в отступлении. Они всегда были внимательны к таким жестам.

Впереди шёл сержант Мураш, капрал Хватка — в шаге за ним. Они, похоже, переругивались — ничего нового. Позади них солдаты прочих семи взводов совершенно потеряли обычную выправку: никакого строя рота не держала. Это удивило капитана. Конечно же, он виделся с остальными сержантами и капралами. Знал — по имени и в лицо — каждого выжившего «мостожога». Тем не менее было в них что-то призрачно-странное. Капитан прищурился, глядя, как они шагают по дороге, похожие в клубах пыли на выцветшие фигуры с потёртого гобелена. Паран подумал, что образ марширующей армии — вечен.

Справа послышался топот копыт, и он, обернувшись, увидел Серебряную Лису, которая подъехала ближе и остановила коня рядом с ним.

— Будет лучше, если мы продолжим избегать друг друга, — сказал Паран, возвращаясь взглядом к солдатам на дороге внизу.

— Не стану с этим спорить, — сказала она спустя мгновение. — Но кое-что произошло.

— Я знаю.

— Нет, не знаешь. Я не о том, что ты, несомненно, имеешь в виду, капитан. Речь о моей матери — она пропала. И ещё двое даруджийцев, которые заботились о ней. Где-то в городе они развернули повозку и покинули войска. Похоже, никто этого не видел, хотя, конечно, я не в состоянии расспросить всех солдат…

— Что насчёт твоих т’лан имассов? Разве им сложно найти пропавших?

Серебряная Лиса насупилась, промолчала.

Паран мельком взглянул на неё.

— Они тобой не довольны, да?

— Это не проблема. Я отослала их с т’лан айями за реку.

— Там у нас уже хватает разведчиков, Серебряная Лиса.

— Довольно! Я не испытываю необходимости объяснять свои действия.

— Однако ты просишь меня о помощи…

— Нет. Я лишь спрашиваю, известно ли тебе что-нибудь. Этим даруджийцам наверняка кто-то помогал.

— А что говорит Крупп?

— Он напуган и удручён не меньше моего, и я ему верю.

— Что ж, — произнёс Паран, — люди часто недооценивают Колла. А он вполне способен провернуть подобное самостоятельно.

— Похоже, ты не понимаешь тяжести того, что они содеяли. Похитив мою мать…

— Погоди, Серебряная Лиса. Ты оставила им свою мать, поручив её их заботам. Оставила, верно? Хотя, пожалуй, я слишком мягко выразился. Ты бросила её. И я не сомневаюсь, что Колл и Мурильо отнеслись к своим обязанностям серьёзно, со всем состраданием к Мхиби, которым ты, похоже, не обладаешь. Взгляни на ситуацию с их точки зрения. Они заботились о ней изо дня в день, видели, как она чахнет. Видели дочь Мхиби, но лишь на расстоянии. Дочь, забывшую родную мать. И вот они решили найти кого-то, кто сумеет помочь Мхиби. Или, в крайнем случае, хотя бы придаст её жизни достойный конец. Похищение — это когда человека увозят, чтобы вручить кому-то другому. Да, Мхиби увезли, но кому вручили? Никому. Совсем никому.

Побледневшая Серебряная Лиса медлила с ответом. Когда она заговорила, голос прозвучал резко:

— Ты понятия не имеешь, что́ кроется между нами с ней, Ганос.

— А ты, похоже, не имеешь понятия, как прощать — ни себя саму, ни её. Вина превратилась в пропасть…

— Ох, вот уж кто бы говорил.

Его улыбка была жёсткой.

— Я уже закончил спуск, Серебряная Лиса, и теперь поднимаюсь по другой стороне. Ситуация изменилась для нас обоих.

— То есть ты отвернулся от своих чувств ко мне.

— Я по-прежнему люблю тебя, но после твоей смерти поддался чему-то, похожему на слепую страсть. Убедил себя, будто краткий миг, который был у нас, — нечто более… серьёзное и важное, чем было на самом деле. Из всех орудий, которые мы обращаем против себя, Серебряная Лиса, вина — острейшее. Она способна придать нашему прошлому неузнаваемый облик, исказить память, которая засевает душу всеми видами одержимости.

— Рада, что ты так всё для себя прояснил, Ганос. Тебе не приходило в голову, что беспристрастное изучение самого себя является лишь другим видом одержимости? Для проведения вскрытия нужно, чтобы объект прежде умер — такова, в конце концов, сущность всякого вскрытия.

— Это мне давным-давно объяснил наставник, — ответил Паран. — Но ты упустила более тонкую истину. Я могу изучать себя, каждое своё чувство, хоть до тех пор, когда Бездна поглотит мир, но не приблизиться к мастерству управления эмоциями внутри себя. Ибо они — непостоянны. Равным образом они не обладают защитой от внешнего мира — от того, что говорят или не говорят другие. И потому пребывают в постоянном течении.

— Как необычно, — пробормотала она. — Капитан Ганос Паран, юный мастер самоконтроля, тиран самого себя. Ты и впрямь изменился. Настолько, что я уже не узнаю́ тебя.

Паран пристально посмотрел ей в лицо, выискивая признаки чувств, скрытых за этими словами. Но Серебряная Лиса закрылась от него.

— А вот я, — медленно проговорил капитан, — нахожу тебя вполне узнаваемой.

— Какая ирония, верно? Ты смотришь на меня как на женщину, которую когда-то любил, а я вижу в тебе мужчину, которого никогда не знала.

— Для иронии слишком запутанно, Серебряная Лиса.

— Тогда, возможно, это пафос?

Он отвёл взгляд.

— Мы слишком уклонились от темы. Боюсь, я ничего не могу тебе сказать о судьбе матери. Но, однако, уверен, что Колл и Мурильо делают для неё всё, что могут.

— Тогда ты ещё больший глупец чем они, Ганос. Похитив её, они предрешили её злую участь.

— Вот уж не думал, что тебе свойственна тяга к выспренным сентенциям.

— Мне не сво…

— Она — лишь старая женщина, старая, умирающая женщина. Бездна меня побери, оставь её в покое…

— Ты меня не слушаешь! — прошипела Серебряная Лиса — Моя мать в ловушке, внутри кошмара в её собственном сознании. Потеряна и испугана. За ней гонятся! Я была ближе к ней, чем любой из вас мог догадываться. Куда ближе!

— Серебряная Лиса, — спокойно произнёс Паран, — если она поймана внутри кошмара, то жизнь её превратилась в проклятье. И подлинное милосердие здесь — найти то, что положит кошмару конец — раз и навсегда.